Продолжение.

Проделки, направленные на немощных стариков или затраги­
вающие нравственно устойчивых, работящих людей, вызывают
у кого-то смех, но это смех злой, жестокий. О таких проделках
В. Я. Пропп писал: «Злорадство, которое в других видах юмора
едва просвечивает, здесь налицо в неприкрытом виде. Этим дан­
ный вид юмора непригляден; тем не менее он глубоко присущ
человеческой натуре, которая вовсе не всегда стремится
к добру».
Другое дело — более или менее остроумные проделки парней
с социальными антагонистами или с людьми морально ущербны­
ми— именно здесь объективно возникала та самая отместка сме­
хом, которая и отличала озорство от зубоскальства; отвлекаясь
от частностей, скажем, что бытовое озорство в конце XIX — начале
XX века — это требующее чувства меры развлечение обществен­
ного характера, где каждый молодой человек мог проявить выдум­
ку, смекалку, находчивость, остроумие. Бытовое озорство — это,
в конечном счете, групповой юмористический поступок, и основная
часть жителей оценивала действия озорующих парней, руковод­
ствуясь принципом, выраженным народной поговоркой «молодо-
зелено— погулять велено». Люди понимали, что «большинство
заводских озорников, переженившись и обзаведясь семьями, ста­
новятся степенными рабочими».
Но и степенным рабочим не были чужды озорные действия.
К примеру, был обычай, предписывавший печнику во время его
работы трижды подносить чарку: когда сложено основание печи,
когда выложен свод и когда выведена труба. «Если хозяин не угос­
тит печника, тот в печную трубу закладывал бутылку. С той же
целью для озорства плотники врубали в верхний ряд сруба гор­
лышко бутылки, если хозяин не угощал их, когда клали матицу.
В ветреную погоду бутылка выла и не давала спать: «Помни,
хозяин, и уважай мастера!»
Такие проделки печников или плот­
ников становились известными в поселке и обыгрывались в устных
юмористических рассказах, в которых предметом осмеяния была
скупость, прижимистость хозяев. Здесь мы имеем второй тип завод­
ского озорства. В отличие от первого, он связан не со свободным,
а с трудовым временем и имеет не развлекательную функцию,
а собственно отместку шуткой.
Эти два типа озорства в начале XX века в связи с развитием
революционного движения приобретают социально-политическую
окраску.
Известно, что в практику социалистов-революционеров входили
террористические акты, поэтому на многих заводах администра-
торы боялись покушений, нападений. Заводские шутники иногда
использовали этот страх. Например, в 1906 году в Верхне-Турин-
ском заводе по площади, где в воскресный день рабочие играли
в шаровки, проезжал управляющий Кензерский, и кто-то из рабо­
чих бросил шаровку в его коляску. Управляющий подумал, что
бросили бомбу, поэтому сильно испугался, упал на пол коляски,
чем и вызвал веселый смех рабочих. В другой раз бросили палку
в окно его квартиры, он упал, закричал, в доме начался переполох,
все решили, что террористы бросили бомбу и она вот-вот разорвет­
ся ...
Озорство заводчан всегда было направлено на начальника
цеха, мастера, инженера — последний ходил обычно в белом ките­
ле, поэтому рабочие старались сделать так, чтобы «нечаянно»
испачкать его, как бы случайно создать ситуацию, в которой он
бы выглядел смешно. То же самое делали с полицейскими. Ф. Вдо­
вий вспоминает, что у рабочих Миньярского завода «полицейский
не уйдет с завода без того, чтобы его не вымазали в масле или
не поставили бы незаметно на раскаленное железо».
В 1905—1906 годах в Перми, Екатеринбурге, Уфе, Златоусте
и других городах и заводах Урала возникли боевые дружины.
В некоторые из них, в частности на Южном Урале, входили группы
подростков, «мальчиков-разведчиков». Сохранились воспоми­
нания о том, как большевики обучали этих подростков ловкости,
слаженности в действиях на традициях народного озорства. Напри­
мер, так поступал Михаил Гузаков, глава боевиков Симского заво­
да: «Он давал мальчикам такие, на первый взгляд, шутливо-остро­
умные поручения: масленица, дым валит из всех труб, пекут блины.
Михаил Гузаков поручает своим подопечным заткнуть все трубы.
Проходит четверть часа, поручение исполнено. Заводские бабы
ахают: блины не пекутся, дым ест глаза... В следующие четверть
часа трубы, по поручению Гузакова, открыты. Блины спасены.
Это в известной степени надо отнести и к заводскому озорству,
бывшему формой протеста против мещанства. Но боевики и это
озорство часто оригинально использовали для целей воспитатель-
ных». В этом высказывании не вполне понятно замечание о том,
что озорство было «формой протеста против мещанства». Зато
очень ценна последняя фраза, подчеркивающая использование
большевиками традиции заводского озорства с воспитательными
целями в работе с подростками,— ценна, потому что сказана
непосредственными участниками революционных событий 1905—
1906 годов, хорошо знавшими работу боевых дружин.
Первые выступления рабочих вызвали ряд ответных мер пра­
вительства. На многих уральских заводах был увеличен штат
полиции, вводились на неопределенное время войсковые подразде­
ления, хозяева заводов иногда нанимали частным образом охран­
ные отряды чечен, ингушей. Началось вечернее и ночное патрули­
рование, устраивались облавы, внезапные обыски, избиение
жителей и прочие бесчинства. «И у нас усиленная охрана,— сооб­
щал корреспондент из Серебрянского завода,— хотя и не было
в ней нужды; все было спокойно. А теперь надо себя охранять
от усердия наших телохранителей. Они в пылу усердия, под пьяную
руку, бьют прохожих, отнимают водку и деньги. Недавно и охот­
ничьи ружья-дробовики стали отнимать у населения. Имеют ли
на это право?». На Нязепетровском заводе ингуши «разъезжали
по улицам, пускали в ход нагайки. Стоило нескольким рабочим
остановиться, как ингуши налетали и разгоняли без всяких разго­
воров». Рабочие отказывались от так называемого «подомного
налога», т. е. от содержания в своих домах вновь присланных
на завод стражников. Например, рабочие Верх-Исетского завода,
собравшись к дому земского начальника, потребовали освободить
их от стражников, при этом «наряду с негодующими возгласами
слышались шутки и остроты», а когда рабочие пошли на сход
и проходили мимо стражников, то насмешливо кланялись им и кри­
чали, чтобы они на сход не являлись». Рабочие Очерского и Пав­
ловского заводов выпустили в июне и декабре 1906 года специаль­
ные листовки, где официально объявили стражникам «бойкот
за издевательства над населением заводов и окружных деревень»
и разъяснили людям* как вести себя: «Если стражник или урядник
живет у вас на квартире, надо выгнать его; если полицейские
просят какой-либо услуги, не надо оказывать ее; не надо ничего
им давать, не водиться с ними, ничего им не продавать. Вообще
надо смотреть на стражников так, как если бы они, эти хулиганы-
пьяницы, были пустым местом». И здесь же рабочие призывали
бойкотировать местного купца: «Ничего не покупайте в лавке
Казакова, он предатель: дал тысячу рублей на постройку конюшен
для стражнических лошадей».
Обстановка еще более усложнилась, когда на некоторых заво­
дах власти запретили собираться группами более двух-трех чело­
век. Нельзя было после десяти часов вечера вообще появляться
на улице, устраивать традиционные вечорки или даже какие-
либо семейные торжества. Эти меры объявлялись временными,
но население, в частности молодежь, отказывалось их выполнять.
Улицы уральских поселков вечером всегда принадлежали моло­
дежи. Когда парни шли гурьбой из одного конца в другой с гар­
монью, с частушками, а девушки прогуливались с песнями—это
был обычный досуг, отдых, форма общения молодежи. Вечерняя
жизнь заводского поселка просто немыслима без прогуливающейся
молодежи, без молодых песен и шуток. И когда на это последо­
вали не очень умные запреты, естественно, последовало возмущение,
отказ выполнять распоряжения властей — начались стычки мест­
ной молодежи с блюстителями порядка.
В первую очередь шло в ход «оружие пролетариата» — булыж­
ник: во многих воспоминаниях заводских революционеров гово­
рится, что во время вечерних обходов в полицейских и казаков
бросали «галей», камнями из-за углов, из огородов, вступали
в драки с охранниками. «Алапаевская молодежь и казаки нередко
сталкиваются между собой и во время стычек награждают друг
друга синяками и ранами»,— писал один из корреспондентов.
Конечно, такие стычки, нападения возможны были лишь под покро­
вом темноты, когда нельзя было опознать нападавших. Поэтому,
как правило, местным парням это «сходило с рук».
Но были и другие формы молодежного протеста, в которых про­
сматриваются традиции заводского озорничества.
С охранниками устраивались различные «шутки», причем
иногда даже по поручению партийных комитетов. Например, один
из рабочих Лысьвенского завода в своих воспоминания? писал:
«Нам, более молодым, были даны задания во что бы то ни стало
как следует угостить ингушей и полицию, что и было проделано:
спящий ингуш в будке был притворен, связан веревкой и опроки­
нут вместе с будкой, он поднял шум, но никто из молодых рабочих
не был пойман. Подростки отвязывали и угоняли казацких
лошадей; дразнили полицейских: водружали на горах, окружавших
завод, красные флаги и разбегались, а как только полицейские
их снимали, развешивали снова
66
; темным вечером начинали петь
хором революционные песни, но при приближении полицейских
разбегались, потом собирались в условленном месте и снова начи­
нали петь — так сысертская молодежь «морочила» полицейских
вплоть до 1917 года.
Излюбленной шуткой заводской молодежи была такая: верев­
ку или проволоку протягивали вечером через улицу, закрепляли
оба конца и «приманивали» к этому месту казаков или ингушей.
А. И. Дорофеев, сам это проделывавший, вспоминает: «Собралось
человек семь парней, протянули проволоку через улицу, закрепили
намертво, а сами поем и пляшем под гармошку... Вдруг слышим —
летят казаки во весь опор, плетями щелкают... Мы врассыпную.
Притаились на огородах и ждем, что дальше будет. Слышим,
на улице, где мы протянули проволоку, вой, злобные ругательства.
В темноте каратели не заметили, конечно, проволоки и наскочили
на нее. Один сломал ногу, другой — руку, две лошади выбыли
из строя». Особенно злобствовали отряды кавказцев, нанятые
на некоторых демидовских заводах. Например, в Нижнем Тагиле
заводоуправление вплоть до 1911 года держало отряд из 40 чечен­
цев и осетин, которые особенно рьяно несли службу. Тагильская
молодежь устраивала в разных районах города засады и весьма
успешно: «Бывало, темной ночью протянут поперек улицы прово­
локу, заиграет гармонь, галопом помчатся ингуши и на всем скаку
ломают лошади себе ноги, а ребят и след простыл. После несколь­
ких таких наскоков перестали гоняться по ночам за гармошкой,
в одиночку нигде не появлялись даже днем».
Так «шутили» с помощью проволоки, протянутой в темноте
через улицу, в Лысьвенском, Надеждинском, Сысертском, Каслин­
ском, Верхнеуфалейском, Нязепетровском и, по-видимому, в дру­
гих заводах. Борьба с ингушами, казаками вносила солидарность
в молодежную массу. Например, в Нижнем Тагиле издавна шло
соперничество между парнями разных «концов», но в годы реак­
ции, когда возросло число полицейских, казаков, разгонявших
«сборища» на улицах по вечерам, «гальянские, выйские, ключевские
и первочастные парни уже общими усилиями стали вести борьбу
с полицией. Они устраивали засады в темных переулках, избивали
и даже убивали полицейских. В конце концов местные власти были
вынуждены убрать дополнительные отряды полиции, а драки
среди молодежи с этого времени заметно пошли на убыль».
Если не всегда «шутки» заводских парней наносили материаль­
ный ущерб карателям, то все равно они становились известны
всем жителям поселка и о них рассказывали, а в Добрянке даже
«сложилась песня о «гужеедах и крючках», которые ночами ходят
по заводскому селению; в Алапаевске «население и молодежь
высмеивали в своих частушках поступки пристава и стражни­
ков». Газета «Уральский край» в 1906 году как злободневную
перепечатала статью из «Нижегородского листка», в которой при­
водится новая частушка:
Как у нас по праздникам
Появились стражники,
Дел не делают по дням,
Только рыщут по ночам.
И дается такой комментарий к этой частушке: «По поводу страж­
ников распевается куплетов очень много и все они по содержанию
относятся к нелестной характеристике последних». Очевидно,
то же самое наблюдалось и на Урале.
Резюмируя, подчеркнем, что запреты властей появляться
на улицах после десяти вечера, собираться группами и другие
официальные ограничения создавали для молодежи массу
неудобств, а также атмосферу напряженности, сопротивления,
и здесь находили приложение своим силам в первую очередь посел­
ковые шутники, молодежные заводилы, неформальные лидеры.
Они вроде бы делали то же, что и раньше, когда необходимо было
поразвлечься, но и нечто новое, хотя и здесь был элемент развле­
чения. А новое в том, что функция действий парней — нанести
моральный или физический ущерб блюстителям порядка, обхит­
рить их, одурачить, сделать посмешищем. И поскольку эта функ-
ция приобретает социально-политическую окраску и отличается
от функций ранее рассмотренных двух типов озорничества, то, оче­
видно, перед нами еще один — третий тип озорничества, характер­
ный для небольшого периода (примерно с 1905 по 1917 год).
* * *
В повседневной революционной работе принимала самое актив­
ное участие рабочая и учащаяся молодежь. Подросткам и юношам
обычно давались поручения, требовавшие быстроты, сноровки,
ловкости: доставить нелегальные газеты или прокламации, пере­
нести типографский шрифт, расклеить или разбросать листовки,
выполнить роль связного и т. п. При этом всякое случалось, было
не только серьезное, но и смешное. Чаще всего в комическое поло­
жение попадали, конечно, новички. Шли три юноши, несли неле­
гальную литературу и у одного из них прокламации, засунутые под
рубахой за брючный ремень, стали рассыпаться; «пришлось пойти
до кладбища, удерживая одной рукой литературу, другой — брюки.
Глядя на него, мы с трудом удерживались от смеха» — такие
ситуации в виде устных рассказов постоянно передавались в рево­
люционной среде. Иногда неопытность компенсировалась наход­
чивостью. M. Н. Уфимцева, которой в 1905 году было всего 15 лет,
вспоминает, что большевики привлекали к распространению неле­
гальной литературы некоторых гимназистов, учащихся Уральского
горного училища: «На нас, ребят, полиция часто не обращала
внимания. Кто мог догадаться, что гимназистки в ранцах перетас­
кивают типограоский шрифт, литературу, иногда оружие. Перетас­
кивали литературу и в бельевых корзинах».
Встречи с серьезной опасностью часто возбуждали молодую
удаль, вызывали желание блеснуть собственной выдумкой, и пусть
порой это оборачивалось ребячливостью, молодые революционеры
не останавливались перед лихостью, озорством. «Мы были молоды
в своем озорстве, без которого было трудно обойтись, и в изобре­
тательности старались перещеголять друг друга»,— признается
рабочий Нытвенского завода, которому в 1905 году было всего
16 лет. «Мы были тогда полны революционного порыва и конку­
рировали «на смелость» друг перед другом»,— также пишет его
ровесник H. Камаганцев. Соревновательный момент возникал,
потому что часто листовки распространяли «летучим отрядом»-^
так называлась группа в 2—3—4 человека — каждый был на виду
других и не хотел ударить лицом в грязь.
Соревнование «на смелость» толкало молодых распространи­
телей прокламаций к отысканию таких хитроумных способов, чтобы
подзадорить, разозлить заводских администраторов или представи­
телей власти, посмеяться над ними. Поэтому посылали листовки
в письме на имя земского начальника, наклеивали их на двери
квартиры управляющего или управителя, на ворота волостного
управления, на двери заводской проходной, «подбрасывали на столы
цеховых конторок нелюбимым мастерам, в карманы их одежды,
в подворотни их домов». Особо эффектным считалось «устроить
буран» — разбросать листовки из ложи театра, или приклеить
листовку там, где ее сорвал полицейский: «...сорвет полицейский про­
кламацию и направится дальше, а в это время там, где он только что
был, уже снова наклеена такая же прокламация». Высоко коти­
ровалось умение прикрепить полицейскому листовку на спину, или
под видом газетчиков раздавать прокламации прохожим в руки,
громко выкрикивая «Последняя новинка!»; или разбрасывать лис­
товки среди бела дня на людных улицах с велосипеда, или занести
листовки прямо в полицейское управление, как об этом пишет непо­
средственный исполнитель столь рискованного шага: «Подшутить
над полицией мы любили. Раз как-то закончив разброску прокла­
маций на одной стороне Исети заводах Баранова и Шурова, воз­
вращались мимо 3-й полицейской части. Увидели, что входная дверь
полицейского управления не закрыта и вздумали «поделиться новос­
тями» с полицией. Один из нас, Андрей Иванов, зашел в коридор и
увидев через открытую в дежурную комнату дверь, что двое фарао­
нов спят, бросил им туда прокламации и вышел... Фараоны просну­
лись, выскочили, послышались свистки, шлепанье по грязи, голоса
«Держи!», но мы уже были на другом берегу Исети и смеялись
над своей выходкой». Между прочим, в полицейских докумен-
тах никогда такие сведения не сообщались, полицейские их стыд­
ливо замалчивали или передавали обобщенно: «прокламации
в разных частях города были расклеены на заборах и стенах,
на воротах и дверях как частных домов, так равно некоторых
правительственных учреждений».
Рабочая молодежь не только распространяла большевистскую
нелегальную литературу, но и уничтожала антибольшевистские про­
пагандистские издания и опять-таки делала это с озорством. Напри­
мер, в 1907 году в Нытве возник «Союз русского народа» и монахи-
агитаторы стали всячески привлекать народ: проводили беседы,
давали крестики, значки, предлагали брать «совсем без денег»
издания своего «Союза» прямо в волостном правлении. И завод­
ские подростки, парни устроили шутливое соревнование: кто боль­
ше возьмет и уничтожит этих книжек. «...Ходили получать эти
книжечки и потом бросали их во вместительное отхожее место воло­
стного правления. Мы ходили друг за дружкой до тех пор,—вспо­
минает В. Ф. Сивков, — пока какой-нибудь монах не узнавал
одного из нас, и тогда начинался скандал, от которого мы спаса­
лись бегством».
Таким образом, в несколько редуцированном виде народное
озорничество и веселая соревновательность находили место в рево­
люционной работе юношей и девушек. Заводская молодежь, вос­
питанная в традициях национальной культуры, при выполнении
некоторых партийных поручений вольно или невольно следовала
этим традициям. В сложной революционной работе были и шутка,
и озорной поступок—здесь как бы «встречались» сравнительно
недавно появившийся классовый оптимизм рабочих и давняя
национальная культурная традиция.
Заключая разговор об обычаях, следует вспомнить еще раз
А. В. Луначарского, который говорил о том, что в обществе основ­
ным и главным орудием классового давления являются религиоз­
ные и государственные законы, но за пределами законов имеется
другая дисциплинирующая сила — это общественное мнение. «Оно
не налагает на индивидуальность, на группу или на целый класс
никаких кар по суду, через палача или тюрьму, но тем не менее
налагает довольно чувствительные кары путем разных форм бой­
кота. Среди них огромную роль играет смех». В рассмотренных
нами обычаях смех — сила и орудие борьбы рабочего коллектива,
которые могут быть направлены или против социальных антаго­
нистов, или против своих же товарищей, нарушивших нормы
трудовой морали. Высокая действенность обычаев обусловлена
именно общественным смеховым резонансом. Показательно, что,
например, русские инженеры или управители обычно уезжали из
поселка, покидали завод, с которого их «вывезли на тачке», а нем­
цы через неделю-другую возвращались и продолжали работать,
потому что, будучи иностранцами, они не ощущали глубину
общественного презрения, силу общественного порицания.
Данные обычаи выполняли различные функции от развлека­
тельной до карающей, от воспитательной до наносящей классовым
врагам моральный или физический урон. Иногда один обычай
мог совмещать две-три функции.
В отличие от других обычаев «вывоз на тачке» имел обрядовые,
то есть символические элементы (мазание тачки дегтем, замета­
ние следа и т. п.).
Каждый обычай, будучи установлением, регламентируемым
общественным мнением, имел определенный вариативный диапа­
зон. Эта способность обычая, с одной стороны, «приноравливаться»
к изменяющейся жизни, а с другой — сохранять устойчивость,
связь с национальной традицией, обусловили органическое «вхож­
дение» его в практику социально-классовой и революционной
борьбы рабочих.
Глава IV
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ
И РЕВОЛЮЦИОННАЯ САТИРА УРАЛЬСКИХ РАБОЧИХ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX — НАЧАЛА XX ВЕКА
Рабочая сатира начиналась с местной тематики, о чем свиде­
тельствуют, в первую очередь, фольклорные произведения рабочих,
использованные писателями второй половины XIX века. О. Б. Алек­
сеева справедливо пишет, что в это время художественная литера­
тура «как бы приняла на себя функции фольклористики», поэтому
в произведениях Φ. М. Решетникова, Д. Н. Мамина-Сибиряка,
Г. И. Успенского, П. И. Мельникова-Печерского и других писателей
фольклор рабочих не только инкорпорируется, но получает идейную
интерпретацию — «художественное народознание оказалось в этом
отношении впереди фольклористики». Нужно только уточнить: все
начиналось с Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова — их сле­
дует назвать, потому что именно они в конце 50-х — начале 60-х
годов выдвинули настоящую программу изучения народа,
и в русле этой программы уже работали А. И. Левитов, В. А. Слеп­
цов, другие писатели и, конечно, Φ. М. Решетников, благодаря
которому в русскую литературу вошли первые рабочие. Ими ока­
зались рабочие Урала. Φ. М. Решетников написал ряд романов
и этнографических очерков — «Святки в Перми», «Подлиповцы»,
«Горнозаводские люди», «Горнорабочие» и другие, в которых
фольклор представлен частью рабочего быта, формой выражения
социальных чаяний и интимных переживаний, одним из средств
типизации и т. п. Изучение сохранившихся рукописей Φ. М. Решет­
никова убедило О. Б. Алексееву в том, что писатель сам записы­
вал фольклор рабочих, затем вошедший в его сочинения. Одна
из записанных им песен — шуточная песня про заводского казна­
чея Переплетчикова, который, занимая прибыльную должность,
был нечист на руку, и все это знали: управляющий делал выговоры
«за беспечность», приказчик в глаза говорил, что «он первый вор».
Однако Переплетчиков постарался так запутать документацию
что начальство обойтись без него не могло. Рабочие сложили'
песню, где изворотливого дельца иронически именуют «совестли*
вым лиходеем»:
И да казначей-ет Переплетчиков
Объегорил всех начальников;
И вот скоро-де не барин наш,
А казначей-злодей,
Сам совестливый лиходей
Владеть заводом станет и т. д.
Столь же иронична песня «про казаков-десятников», которые
дерут рабочих. Под эту песню рабочие пляшут «самодеятельный
заводской танец»:
Штаники суконны
Панталоны волоконны!
Ах, казаки-десятники,
Варнаки-шкуряткики!
Положили — выдрали и т. д.
Φ. М. Решетников не только вводит в свои произведения
образцы ранних рабочих песен, но и дает в романе «Горнорабо­
чие» характеристику репертуара заводского острослова. «В обще­
стве товарищей, — говорит писатель об одном из молодых рабо­
чих, — он изощрялся и сам своим умом на остроты, насмешки;
услыхав от механика-иностранца иное непонятное слово, он вместе
с товарищами прозывал этого механика мудреным словом или
складывал песни, пародию на управляющего, приказчика или
исправника».
Очень важные сведения о юмористике уральских горнорабочих
60-х годов оставил Н. Берви-Флеровский. Этот публицист, идеалис­
тически смотревший на ход общественного прогресса, видел его
источник в глубине выдвигаемых политических теорий, высоком
уровне культуры, просвещения и народа, и господствующего класса.
И, видимо, это заставляло его, в отличие от некоторых других
современников, искать и находить позитивное в духовно-производ­
ственной деятельности рабочих. О горнорабочих он пишет: «Эти
люди одни способны знать настоящее положение дел на заводе...
они до того составляют всю суть завода, что заводские дела
нередко шли своим чередом и при невежественном и не занимав­
шемся делом инженере... заводские рабочие — интеллигенция
между рабочим классом... они дело знают нередко весьма лучше
инженеров... превосходят их сметливостью и ловкостью... они чув­
ствуют, что они — сила и трудовая, и интеллектуальная на заводе,
в промывке и на руднике...»
Это было написано в 1866 году; тогда
об уральском да и вообще о русском рабочем так никто не писал.
Не случайно К. Маркс сказал о книге Н. Берви-Флеровского,
что «это — первое произведение, в котором сообщается правда
об экономическом положении России».
Н. Берви-Флеровский обращался к фольклору рабочих как
к источнику фактической информации, поэтому он постоянно под­
черкивает документальность своих сведений ссылками типа: слы­
шал, когда жил в горных местностях, как говорит молва, уверяют,
рассказывают... В фольклоре, точнее сказать, в сатирическом
фольклоре Н. Берви-Флеровский видел также одно из проявлений
интеллектуальной силы горнорабочих. «... Одаренный от природы
и талантом, и остроумием, раззитый постоянной жизнью в обще­
стве, он (рабочий — В. Б.) не может сдержать своих умствен­
ных проявлений, и, как грибы, вырастают юмористические песенки
и памфлеты; их так много, что из них можно было бы составить
преинтересную книгу, которая бы охарактеризовала слабости
заводского управления лучше, чем правительственные отчеты».
К сожалению, Н. Берви-Флеровский, непосредственно знакомив­
шийся с рабочими юмористическими песнями и «памфлетами»,
не записал их. Но примечательно, что он не только объективно
показывает решающую роль рабочих в развитии промышленности,
но и подчеркивает их общественную активность. Кроме того, при­
родный талант, интеллектуальная сила рабочих и их остроумие,
получившее выражение в сатире и юморе, поставлены в высказы­
ваниях Н. Берви-Флеровского в один ряд.
Если объединить информацию о комическом фольклоре ураль­
ских горнорабочих, содержащуюся в сообщениях Ф. Решетникова
и Н. Берви-Флеровского, то получится следующее: 1) бытовали
различные жанры: остроты, юмористические песни, «памфлеты»,
юмористические прозвища, пародии; сочинителями и исполните­
лями были заводские острословы, сами рабочие; 2) комических
произведений бытовало много («можно было бы составить преин­
тересную книгу»); 3) происходила быстрая смена тематики
(«песни, как грибы, вырастают», но, вероятно, так же быстро исче-
зают, уступая место другим); 4) комические произведения горно-
рабочих были местной тематики (узколокальными) и обладали
общественно-социальной направленностью: высмеивались «сла­
бость заводского управления», сам управляющий, приказчик, меха,
ник, местный полицейский чин; 5) комические произведения были
лишены вымысла, в своей совокупности они несли достоверную
информацию (не случайно Н. Берви-Флеровский ставит рядом
правительственные отчеты и «юмористические песенки и пам­
флеты» горнорабочих).
В 1843 году в Челябинском уезде произошло волнение крестьян,
в том числе заводских, которое было вызвано непониманием указа
о передаче их в ведение министерства государственных имуществ.
Думали, что их отдают «под власть барина». Н. Середа описывал
это событие в 60-е годы уже на основе местных исторических запи­
сей, или летописей, как он их называет, которые велись в несколь­
ких населенных пунктах. И в числе таких достоверных источников
Н. Середа привлекает сатирическую песню, сочиненную заводским
крестьянином Григорием Весниным, «В 43-м году, споем песенку
нову...». В песне говорится об аресте бунтовщиков, их наказании
плетьми («худеньким по сотне дали, удалым — по пятисот»),
об отправке в Челябинский острог, где их «продержали круглый
год». Легкая самоирония, ощущающаяся в этой части песни,
переходит в едкий сарказм в финале где изображается предво­
дитель Кулага, держащий речь перед земляками и дающий сати­
рически сниженную характеристику усмирителей. Кулага доволен
земляками: «гагаринцы — молодцы», они смело стояли против
наехавших «гостей» — «старых сопляков»:
К нам наехало гостей со пяти-то волостей
Со пяти-то, со плетьми-то, ведь все стары сопляки...
К сожалению, Н. Середа на этом месте оборвал песню: «Мы
не можем привести ее здесь вполне, потому что конец ее исполнен
неудобных для печати выражений». Судя по всему, конец песни
устами Кулаги давал саркастическую оценку наехавшим «сопля­
кам со плетьми» и в целом выражал социальный оптимизм завод­
ских крестьян. Осмеивая своих усмирителей, Кулага и в остроге
оставался несломленным.
В Нижнем Тагиле бытовала песня, написанная в начале 60-х
годов местным стихотворцем В. К. Смольниковым. Песня высмеи­
вала И. Ф. Б. — служащего, в обязанности которого входил контроль
за дозорными, обходчиками и караульщиками. Но И. Ф. Б. —
любитель выпить за чужой счет, он готов ехать «хоть на именины,
или на крестины, даже и к годинам или же к родинам можно при­
вязаться, только б нализаться». Но главное — он продажная душа:
прикажет схватить рабочего, если тот идет из завода «с лоскутом
железа», но пропустит «с целым возом сходного железа», если ему
заплатят. Вот так дозорные, обходчики и караульщики сатирически
разоблачали своего начальника. В основе песни лежит, видимо,
типичное явление тагильской жизни, поэтому она бытовала много
десятилетий и была записана в двух вариантах в советское время.
В том же Тагиле, начиная с 70-х годов, бытовала сатирическая
песня «Тагильская ярмарка», сочиненная тем же В. К. Смольнико­
вым. Тагильская ярмарка сравнивается со знаменитой Ирбитской,
но местная ярмарка «щегольская»: внешне яркая, шумная,
а товары все залежалые, гнилые — махорка затхлая, сладости
«зубы не берут», «пимы катаны с мукою» и т. п. Делать нечего —
люди покупают, поэтому «оборотец первоклассный, прочим ярмар­
кам опасный, Нижний, берегись!» — так иронично заканчивается
песня. Сохранились сведения, что один тагильчанин исполнил
песню в заводском клубе и был посажен на сутки под арест. «Вы,
молодой человек, разлагаете общество, восстанавливаете его про­
тив купечества», — сказал ему пристав. Но главное в песне,
конечно, не высмеивание купеческих махинаций, а сатирическое
изображение сговора полиции и купечества. Все плутни купцов
видит пристав Крюков, он подходит к каждому купцу, те дают ему
«товарец лучший» как бы в долг, чем и покупают его молчание.
В накладе они, конечно, не останутся: Н. С. Полищук, давшая под­
робный анализ этой песни, приводит вариант, записанный
Э. В. Померанцевой от А. П. Бондина, где «во взяточничестве обви­
няется значительно большее число лиц, связанных круговой пору­
кой: пристав, писарь да урядник, стражник, сотский да десятник...
Но основной акцент в нем делается на сопоставлении положения
власть имущих и рабочих»:
А заводский люд рабочий
Покупать тоже охочий,
Только дело в том —
Вместо денег-то в кармане
Вошь гуляет на аркане —
Вот причина в чем