Ружьё

Николай Алфимов(Окончание)
Старик тем временем пытался выбраться из проруби. Он барахтался, пыхтел, но выбраться не мог. Ведро, висевшее у него на поясе, набралось воды, зацепилось за лёд и тянуло вниз. Вниз тянул топор, заткнутый за ремень, и валенки, набравшие воды, да ещё подтягивало течение. Он понял, что самому ему не выбраться.
- Вы куда!? Бандиты! А ну, вытащите меня!
- Сам вылезешь! Ты же Разведчик!- крикнули мужики и спешно скрылись за поворотом. Дядя Петя почувствовал, как вода, проникнув через ватные брюки, зажгла, словно сотнями иголок ноги и начала охватывать всё тело выше и выше. И тут старик вспомнил про ребят. Набрав полную грудь воздуха, он что есть силы прокричал;
- Ребятишки! Помогите!- затем его разобрал кашель. Старик долго, надсадно кашлял и, едва переведя дух, снова прокричал; - Помогите! – Первым услышал крик Толька Сторожев.
- Ребята! Вы слышали? Дядя Петя кричит! Что – то случилось! Бежим!
Побросав удочки, мальчишки понеслись на крик. Добежали быстро и вовремя: руки старика ослабли, он опустился уже по грудь и держался из последних сил. С огромным трудом вытащили его на лёд. Быстро вылили из валенок воду, отстегнули ведро, вытащили топор и повели старика в избушку. Его трясло так, что даже непонятно было, что он говорит. Хорошо, что избушка рядом. Быстро разожгли «буржуйку», помогли старику стянуть мокрую одежду. Сбегали на речку за водой и поставили греться чайник. Чтобы быстрей разгорелось, набросали в печку бересты. Печка загудела, весело затрещали сухие дрова. Избушка быстро стала наполняться теплом. Отогревшись, дядя Петя рассказал, что случилось. Стали все вместе думать, как задержать браконьеров, и решили так; Колька с Серёжкой побегут в посёлок к участковому милиционеру и за сухой одеждой для дяди Пети, а Генка с Толькой останутся с дядей Петей. Так и сделали. Ребята догнали браконьеров возле зимнего перехода и потихоньку шли за ними на расстоянии, а когда те свернули с тропки и сели на бревно передохнуть, ребята пробежали мимо.
- Вы куда пацаны? А ну стойте!
- Некогда нам! - крикнул на бегу Колька. Старик в прорубь провалился, мы за сухой одеждой бежим, а то он замерзнет!
- А, ну правильно, бегите быстрей – они переглянулись, надели рюкзаки и пошли дальше. Теперь ребята припустили во весь дух.
Участковый милиционер оказался дома. Он всё внимательно выслушал, надел свою форму и ушёл. Колька сходил домой, попил чаю и направился к Серёжке. Серёжкина мама усадила Кольку за стол и заставила его пообедать с Серёжкой. Она хвалила ребят, радостно улыбалась, а на Серёжку смотрела с умилением и гордостью. Для дяди Пети и ребят положила всякой еды, а из кладовки принесла новую спецодежду лесорубов, ватные брюки и куртку из крепкой ворсистой ткани зелёного цвета.
- Вот, это будет дяде Пете наш подарок! Пусть носит на здоровье!
На обратном пути ребятам встречались рыбаки, идущие домой. Все шли без рыбы. Подарку дядя Петя обрадовался. Он повеселел и даже рассказал ребятам пару смешных историй, когда они шли домой. Но выглядел он плохо. Шёл медленно, беспрестанно кашлял. Ребятам он по секрету рассказал, что у него одно лёгкое, а второе вырезали на фронте, потому что его осколками посекло.
За все каникулы ребята лишь один раз сбегали на речку, но не поймали ни одной рыбки.
Дядю Петю вскоре положили в поселковую больницу. У него поднялась высокая температура, и начались сильные приступы кашля. Браконьеров задержали и возбудили против них уголовное дело. Для дяди Пети потянулись унылые, однообразные дни. В большой палате он один. Не с кем даже словом обмолвиться. Завтрак, процедуры, обед, ужин и спать. И так день за днём. Для старика это было хуже каторги! Он постоянно просился домой. Уверял врача, что дома он поправится. Небольшая температура, что держится у него, спадёт, и чувствует он себя хорошо, а кашель – это от курева. Врач равнодушно выслушивал старика и говорил, что ещё не время. По правде сказать, старик и сам понимал, что с ним происходит что-то неладное. Какое – то новое чувство поселилось в его груди, оно постоянно давит, заставляя кашлять. Куда – то девалась сила в ногах. Утрами он с трудом встаёт с кровати. Руки стали подрагивать. А недавно случился сильный приступ кашля и вылетел какой – то непонятный кусок изо рта. Про это старик доктору не сказал.
- Неужели я не оклемаюсь, - думал он с досадой, ведь не время ещё. Ещё годиков пятнадцать можно прожить. Ну не пятнадцать, а хотя бы пять. Но не сейчас же! Ничего, - успокаивал он себя.
- Вот весна начнётся, потеплеет. Рыба поднимется в речку по полой воде. Начну на рыбалку ходить и оклемаюсь. Как пить дать оклемаюсь. Рано! Рано ещё! Но время шло, а легче старику не становилось. Однажды, он даже попытался сбежать домой, но сил дойти не хватило и его привезли обратно. Дядя Петя помрачнел. Часами сидел он молча у окна глядя в прозрачное весеннее небо, в эту чистую, пронзительную синь. Конечно же, он понимал, что дело его совсем худое и надежда тает, как этот снег под весенними лучами. Тает медленно, но неотвратимо, и нечего нельзя поделать. Правда, вскоре затеплился слабый уголёк надежды: Однажды, ближе к обеду, в больничном коридоре послышались суетливые шаги, разговоры, чего раньше не бывало, и в палату постучали. На пороге появился маленький, круглый человек, похожий на налима. Уж очень он был обтекаемый. Лысая, совершенно круглая голова. Лицо как блин. Округлые, покатые плечи, большие выпуклые глаза и даже губы его толстые и круглые. Он держал под мышкой плоскую длинную коробку из картона и папку. Прямо с порога человек бодро прокричал:
- Ну, где тут у нас фронтовик – ветеран, задержавший двух матёрых браконьеров?! – Он мягко, словно мячик, подкатился к дяде Пете и принялся с азартом пожимать ему руку.
- Я корреспондент районной газеты. Приехал написать о Вас очерк, - он с ловкостью фокусника выхватил из нагрудного кармана удостоверение, махнул перед носом старика и быстро спрятал его обратно.
- Пётр Егорович! Расскажите, как это всё произошло, а я запишу. – Он положил коробку на кровать старика, так же ловко выхватил из папки альбом и приготовился записывать. Дядя Петя, ошеломлённый таким бурным натиском, стал робко рассказывать про этот случай. Корреспондент размашисто записывал, цокая языком и приговаривая:
- Ай, негодяи! Ай, дураки! Вот их посадят, а дети страдать будут без отцов, а чем они виноваты, дети – то! А вы их правильно задержали, Пётр Егорович! Нельзя мимо этого проходить! Вот посидят, подумают, исправятся. Хотя, кого тюрьма исправила? Хуже ещё станут! Ещё придумают отомстить Вам. От них всего можно ожидать! Хотя я бы не сказал, что совсем потерянные люди. Совесть у них ещё осталась. Прощения просят у Вас! Ружьё вот новое Вам прислали. – Корреспондент спрятал альбом и принялся быстро распаковывать коробку. Для старика новость о ружье стала полной неожиданностью. Он и не предполагал, что это может быть ружьё и даже оробел и сконфузился. Между тем корреспондент уже выхватил из коробки ружьё, ловко собрал его, приговаривая:
- Это прекрасное, дорогое ружьё! Стволы с дульным сужением. Правый ствол – получок, левый – чок. Безкурковка! Последняя модель! Вы посмотрите, Пётр Егорович, какие стволы! Хромированные! А сверловка какая! – он переломил ружьё – Вы посмотрите, какая сверловка! Круги идеально ровные! А подгонка какая! Приклад буковый! – Ошеломлённый старик глянул на свет в стволы и зажмурился от блеска, ещё не веря, что это ружьё, ему вместо старой одностволки привезли. А круглый человечек уже размахивал перед носом старика какими – то бумагами.
- Вот расписки надо подписать, Пётр Егорович, что я ружьё Вам передал, а то ведь не поверят. И дядя Петя покорно подписал две бумаги, напечатанные мелким шрифтом. Корреспондент быстро спрятал их в папку, глянул на часы и мячиком покатился к выходу.
- Мне уже на автобус пора. Желаю Вам, Петр Егорович, скорого выздоровления и удачи на охоте с новым ружьём! Читайте очерк в районной газете! Хлопнула дверь палаты, и по коридору удалились быстрые, мягкие шаги.
Чувство радости и восторга овладело стариком. Он принялся рассматривать ружьё, прикладывать к плечу и целиться. Прожив жизнь в глухих таёжных местах, где к оружию особое отношение, где ружьё – обязательный семейный атрибут. Его берегут особо с каким – то магическим преклонением, как икону. И неудивительно – ведь оно и защитит, и от голода спасёт, когда надо! И передаётся оно от отца к сыну! Дядя Петя воспрял духом - Ну теперь- то я обязательно оклемаюсь! Выйду на речку с новым ружьём! Мужикам скажу, что сам Никита Сергеевич Хрущёв ружьё мне прислал! Пусть завидуют! Интересно, как оно бьёт. Наверное, уж без осечек. С ним и на медведя можно пойти… Только, вот галифе надо купить. Вспыхнувший уголёк надежды, однако, не разгорелся. Дяде Пете становилось всё хуже и хуже. Вскоре он совсем слёг. Старик продержался ещё почти месяц. На дворе буйствовал май. Любимая речка старика ожила. Дружно зацвела по берегам черёмуха. По всей пойме от птичьего гомона звенел воздух. Река несла в своём бурном потоке кусты, деревья, вымытые корни, дурманящий запах черёмухи, свежесть обновляющейся природы. На заветную, дяди Петину, Никодимову яму поднялись косяки отнерестившегося голодного язёнка. Начался посленерестовый жор.
Дядю Петю скромно похоронили в старинном селе,на местном кладбище. В посёлке кладбища не было. Очерк в районной газете не появился, а уголовное дело прекратили ввиду того, что старик подписал в больнице совсем не те бумаги…
Жизнь понеслась дальше, уже без дяди Пети. Выросших, повзрослевших ребятишек разбросала по огромной стране, определив каждому свой путь и свою судьбу. В посёлке никого из них почти не осталось.
Лишь через пятьдесят лет мне привелось побывать в тех местах. Мои друзья организовали поездку на знаменитую Вишеру и меня пригласили.
Мы неслись на импортном внедорожнике по прекрасной асфальтированной трассе, проложенной вместо старого Соликамского тракта. Нам предстояло проехать через посёлок. Можно себе представить, с каким трепетом я приближался к месту своего детства. Однажды мне даже приснилось, что я приехал туда, но вместо посёлка на холме раскинулся небольшой уютный городок. Я ходил по улицам этого городка и ничего не узнавал. Кто - то сказал мне, что в этих местах нашли ценную руду. Начались разработки. Построили обогатительный комбинат, и вырос город. Как я обрадовался тогда во сне! Да, полвека – огромный срок! Исчезли маленькие деревушки, стаявшие раньше по Соликамскому тракту. Вместо косьвинского парома построен большой железобетонный мост. Сохранилось и преобразилось старинное село, где похоронен дядя Петя Писарев. В селе много новых, красивых домов, новая школа, много магазинов. Ну вот мы и подъехали к посёлку. Выхожу из машины, словно парализованный. Разминаю затёкшие ноги, оглядываю окрестности и ничего не узнаю. На огромной грязной площадке стоят автобусы, легковые машины, полукругом расположены торговые палатки, вагончики, устроены прилавки. По площадке ходит много людей. Они что - то жуют, пьют, мужчины курят возле автобусов. По трассе, не снижая скорости, проносятся машины. Несколько женщин продают пирожки, извлекая их из огромных баулов. Рядом стоят большие термоса, очевидно, с чаем или кофе. Торговля идёт бойко. Я подошёл к прилавку.
- Здравствуйте, бабоньки! Пирожки у вас вкусные?
- А ты, мил человек, купи и попробуй, - откликнулась одна из них.
- Конечно попробую. Дайте - ка парочку.
- Тебе с чем? С мясом, капустой, грибами или с картошкой?
- О, какой выбор! Как в ресторане! Давайте на ваш вкус. А что, бабоньки, давно тут живёте? Я вот что – то улиц не узнаю.
- А ты что, дяденька, бывал у нас раньше?
- Не только бывал, но и прожил несколько лет.
- А давно жили?
- Давно. В начале шестидесятых годов.
- У, нас на свете ещё не было. Тебе надо с кем – то постарше нас поговорить.
- Вон пусть с Багровым поговорит, - вмешалась в разговор другая торговка,- Он в посёлке с рождения живёт.
- Кто, кто? Колька Багров?! Где он?
- Да вон на ящике сидит, клюкву продаёт.
В дальнем углу площади сидел на ящике пожилой человек. Перед ним на двух составленных вместе ящиках стояла трёхлитровая банка, доверху наполненная отборной клюквой. Я подошёл. Человек неуклюже встал, задев ногой, лежащий рядом полиэтиленовый пакет. В нём звякнули пустые бутылки.
- Берите клюкву, - обратился он ко мне. – Ягода зрелая, экологически чистая, с наших болот. Не дорого продаю.
Я молча уставился на совершенно незнакомого мне человека. Одет он был скромно, но опрятно. Моё появление не вызвало на его лице никаких эмоций. Я засомневался, он ли это? Колька Багров! Всё же я спросил:
- Вы Багров?
- Да, - ответил он с интересом. – А вы откуда знаете?
- Николай? – снова спросил я.
- Да, Николай Багров, а в чём дело?
- Не узнаешь? – спросил я тихо.
- Нет, - ответил он, с интересом разглядывая меня.
- Помнишь трёх братьев? Женьку, Кольку, Сашку? – Он замер, вглядываясь в мое лицо, словно отыскивая в памяти ту самую полочку, на которой хранится нужная ему в данный момент информация. Затем неуверенно спросил:
- Никола, ты?
- Да, я.
- Не может быть! Вот это да! Столько лет прошло! – Мы обнялись. Затем, я с восторгом хлопнул его по плечу.
- Как здорово, что я тебя встретил! – Неожиданно ноги его подкосились и он ухватился за меня, что – бы не упасть.
- Тихо, тихо, - забормотал он - У меня ноги болят, едва стою! – он осторожно сел на ящик. – Садись, Никола, поговорим. А ноги у меня от спирта болят. Хотя уже два года как пить бросил. Ну, рассказывай, как здесь оказался и надолго?
- Да нет, Коля ненадолго. Проездом я. Вон видишь внедорожник красный стоит. На Вишеру едем. В заповедник. В горы сходить, на реку посмотреть. Я на Вишере ещё не был.
- Я тоже не бывал на Вишере. Говорят необыкновенной красоты река! Не довелось. А сейчас с больными ногами мне и мечтать нечего.
- А что сильно ноги болят? Это серьёзно?
-Да куда уже серьёзней. Сколько у нас мужиков от этого спирта полегло. А сколько обезножило! Хорошо, что я бросил! Так живой пока, а ноги видать уже не отойдут.
-А что с ними? Какие симптомы?
- Суставы болят, и силы в ногах нет. Только чуть ниже присядешь и уже не встанешь обратно. Я даже в уборной ручки набил, чтобы вставать. Руки у меня нормальные. Почему – то этот спирт на ноги действует и на сердце.
- А, где вы его берёте? Его же нет в продаже!
- Да торговцы привозят, - Николай кивнул на торговые вагончики.
- А кто тут торгует? Ваши?
- Да ты что, откуда у наших деньги! Кто тут хозяин, мы не знаем. Приехали, вагончики наставили и торгуют. Только вот лаваши ихние не очень - то берут. У наших баб пирожки раскупают быстро, не успевают печь.
- Да, я попробовал! Пирожки отменные! Я таких не едал!
- А как ты думал! У них же всё свое, всё чистое! Мясо отборное. Сами скот ростят, годами всё отточено. На этом, только и живут. Тут все наши кормятся. Народу по шоссе проезжает тысячи! Я вот ягоды продаю каждую осень.
- А как же на болото ходишь с больными ногами?
- На лодке, Коля по нашей речке спускаюсь до Графского болота. А там ходить не надо. Прямо к болоту пристаю и ползаю на коленях, собираю. Дня три живу там. Наберу ягод и обратно на гребях приплываю. Хорошо, хоть руки крепкие ещё.
- Так далеко на веслах ездишь? Моторчик маленький купи, - посоветовал я.
- Какой моторчик! – возмутился Николай - На вёслах едва пробираюсь! Вся речка лесом забита! Дно деревянное! Мель сплошная!
- Как! До сих пор речка не очищена?!
- Конечно! Кто её очистит! Мы с мужиками пытались проход для моторок сделать, да куда там! Брёвна по тонне весом! Закаменели уже! В летнюю жару начинают преть. Вонь на реке стоит! Даже водоросли не растут…
-И зимой не рыбачите?
- А кого ловить? Ерши одни клюют и то редко. Загублена река окончательно. Это, Коля, не наши времена, когда мы на щук ходили. Вот время было! Помнишь? Петю Писарева помнишь? Как он кочегаром на самолёте! – он засмеялся и глаза его загорелись тем детским счастьем и восторгом. Озорство и восхищение заиграло на постаревшем лице, как будто не полвека назад, а только сейчас он услышал про то, как дядя Петя служил кочегаром на военном самолёте.
Я смотрел на него, не зная, что сказать. Услышанное про речку перевернуло всю мою душу. Горечь и досада закипали во мне, а друг детства, Колька Багров в этот момент стал самым дорогим для меня человеком.
- А что, Николай, ты из посёлка так никуда и не ездил?
- Куда я поеду. У меня же мать больная. Разве я её брошу. Так и живу тут безвылазно. Вот до пенсии дожил. Надоело уже во как! – он стукнул себя ребром ладони по горлу.
- Да и скукотища тут! Клуб давно не работает. Школу закрыли, больницу. Одно лесничество оставалось, и то закрыли! А раньше помнишь, как работали в лесничестве летом? Сосну садили специальными мечами, осветляли посадки. Как пихтовую смолу собирали, помнишь? Лесников уже нет - всех сократили. Квартальные просеки заросли, буреломов в лесу десятки гектар. Пройти невозможно, приходится обходить эти завалы, - он обречённо махнул рукой. – В общем, Коля, все заброшено!
- Говоришь школу закрыли, а дети – то где учатся?
- Детей в село возят каждый день на автобусе, да их немного осталось.
- Жалко: времени нет, а так хочется по улицам пройти, на школу посмотреть, на клуб…
- Чего там смотреть! Заколочено всё. Дома разваливаются! По улице Ленина все финские домики сгнили, одна дорога осталась. И ваш дом сгнил, где вы жили. Гараж леспромхоза давно сгнил пустырь вон остался. Вот за полвека вышку построили для мобильной связи. - Николай вдруг засмеялся. – Да вон ещё одна новостройка - торговцы туалет платный поставили! Могли мы это раньше себе представить?! В нашей глуши - туалет платный! - он снова засмеялся.
- И что, кто – то ходит туда?
- Пассажиры с автобусов женщины одни. Ито редко. Лес – то ведь рядом.
- Да, дела, - покачал я головой. – А из наших ребят кто-нибудь приезжал?
- Бывали многие, я уже не помню всех. А некоторых уже на свете нет. Ванька Щёткин лет десять назад приехал. Пьянствовать начал и отца своего убил бутылкой из-под шампанского. Мать хотела на себя взять, да не поверили ей. Ваньку посадили, а в тюрьме и его убили. А брат его Колька, сейчас тут болтается. Спился совсем, ничего уже не понимает. Да вон он ходит. Позвать? Эй, Никола! Подойди сюда! – К нам подошёл пожилой сутулый мужик и, улыбаясь, поздоровался.
- Вот Николай приехал, - кивнул на меня Багров. – Узнаёшь его? – Вместо ответа Щёткин улыбнулся, расстегнул свой затрапезный плащ, достал из нагрудного кармана маленькую полиэтиленовую бутылку, отвернул пробку, отхлебнул из бутылки. Завернул обратно пробку, спрятал бутылку и опять улыбнулся, глядя на меня.
- Как живёшь? – спросил я его. Вместо ответа Щёткин снова улыбнулся и полез за бутылкой. Дальше говорить с ним не было смысла. Я оглянулся на нашу машину. Друзья стояли возле неё, вопросительно глядя в мою сторону.
- Ну что, Коля, пора мне, люди ждут.
- Ты заезжай на обратном пути, я всегда тут, я тебя ждать буду. А за речку не переживай. Говорят, нашёлся один ново русский, очистить хочет и рыболовную базу там построить, может и правда это? Возьми вот банку клюквы, внукам привезешь подарок от меня.
- Извини, Коля, не могу, некуда. Вся машина забита, едва сидим. – Я достал пятьсот рублей и протянул Николаю. – Вот, Коля, возьми, купи венок от нас Пете Писареву, на могилку отвези.
- Хорошо, Никола, сделаю. Вот бы всем нам собраться и съездить на могилку.
- Подумаем, Коля. Будь здоров. Мы снова обнялись, и мне показалось, что дрогнули его плечи. Да и у меня подкатился ком к горлу. Оба мы, конечно, понимали, что видимся, может быть, в последний раз, потому как годы наши уже на исходе. И прощались мы не только друг с другом, но и с нашими сокровенными воспоминаниями тяжёлого, но дьявольски счастливого, прекрасного детства!
Внедорожник вновь лихо помчал нас, нагоняя утраченное время. Меня ни о чём не спрашивали. По моему виду всё было и так ясно. Скоро заморосил мелкий дождик. Асфальт почернел. Дорога стала похожа на гигантского чёрного удава, ползущего, извиваясь, по таёжным уральским увалам.
2014 г.
Фото из интернета.
© Copyright: Николай Алфимов, 2014
Свидетельство о публикации №214062201889