Начало 1963 года, бесснежная парижская зима. В маленьком кафе «Куполь» молодой советский поэт Евгений Евтушенко встречается с поэтом и ведущим критиком первой волны русской эмиграции Георгием Адамовичем. Евгений Александрович вспоминал впоследствии:
«По одну сторону стола сидел, красиво держа кукольную головку, с причёской, разделённой безукоризненным пробором, крошечный петербуржец, законодатель литературных мод русского Парижа. Дегустатор слова, полиглот, кавалер ордена Почётного легиона, высшей награды Французской Республики, выступавший некогда вместе с Блоком и Ахматовой. А по другую сторону – не говорящий ни на одном иностранном языке, не знающий, как полагается есть устрицы, слыхом не слыхивающий о запрещенных в СССР Бердяеве, Розанове, Флоренском, пёстро одетый, не совсем ещё оперившийся поэт со станции Зима. Встреча двух совсем разных воспитаний, двух Россий».
Общались коллеги долго, попутно Адамович подал Евтушенко идею о создании антологии русской поэзии XX века, о чем тот не забыл, реализовав в 1995 году проект «Строфы века». Восемьсот семьдесят пять авторов, без разделения на «красных» и на «белых» просто русских поэтов под одной обложкой. Сказать, что «златоуст русской эмиграции» произвел на тридцатилетнего Евтушенко большое впечатление – не сказать ничего. Вскоре Евтушенко написал стихотворение «Письмо в Париж»:
Нас не спасает крест одиночеств.
Дух несвободы непобедим.
Георгий Викторович Адамович,
а вы свободны, когда один?
Мы, двое русских, о чем попало,
болтали с вами в кафе «Куполь»,
но в петербуржце вдруг проступала
боль крепостная, такая боль.
Да, все мы русские – крепостные,
с цепями ржавыми на ногах,
своей помещицы – блажной России
и подневольнее, когда в бегах.
Георгий Викторович Адамович,
мы уродились в такой стране,
где тягу к бегству не остановишь,
но приползаем – хотя б во сне.
И, может, в этом свобода наша,
что мы в неволе, как ни грусти,
и нас не минет любая чаша –
пусть чаша с ядом – в руке Руси.
С ней не расстаться, не развязаться.
Будь она проклята – по ней тоска
вцепилась, будто репей рязанский,
в сукно парижского пиджака.
Нас раскидало, как в море льдины,
расколошматило, но не разбив.
Культура русская всегда едина,
но лишь испытывается на разрыв.
Хоть скройся в Мекку, хоть прыгни в Лету –
в кишках Россия. Не выдрать! Шиш!
Невозвращенства в Россию нету.
Из сердца собственного не сбежишь.
Стихотворение снимали при первом цензурном прочтении в редакциях всех советских журналов, опубликовав только в 1986 году. Но до Георгия Адамовича напечатанный на машинке текст все-таки дошёл неведомыми путями…
Поэты «Серебряного века». Такие разные судьбы, по большей части – трагические, непредсказуемые и необъяснимые. Расстрел Николая Гумилёва по неподтвержденной вине, смерть Осипа Мандельштама в пересыльном лагере, когда тело поэта лежало полгода без погребения до весны в «зимнем штабеле», «точку пули в своём конце» поставил Владимир Маяковский. Анна Ахматова, пережившая все беды вместе со своей страной, писала как свидетель смены эпох, что такой судьбы не было ещё ни у одного поколения. Владислав Ходасевич, Дмитрий Мережковский, Марина Цветаева, Зинаида Гиппиус, Игорь Северянин, Георгий Адамович в новой России не прижились…
Сочинения Георгия Адамовича в советское время не издавали, и даже сейчас его можно назвать малоизвестным поэтом – стихов его не найти, печатается лишь критическая проза, статьи и воспоминания. В сборник «Единство», изданный на Западе в 1967 году, автор включил всё лучшее, что было им создано за все предшествующие годы. Всего 160 стихотворений. Но за каждое из них Адамович нёс ответственность перед Богом, любая из его строк была выстрадана и с пристрастием выверена.
Комментарии 3
До мурашек...
Как страшно потерять родину, как страшно...
У склона гор, на берегу реки,
Или за дребезжащею телегой,
Бредя привычно под косым дождём,
Под низким, белым, бесконечным небом,
Иль много позже, много, много дальше,
Не зная что, не понимая как,
Но где-нибудь, когда-нибудь, наверно...