36 — А потом что-нибудь было? — Не раньше, чем в то время, когда поползли эти гадкие слухи. Сесилия уставилась в потолок. — Ты говоришь, двенадцать лет? А в каком возрасте его пороли за то, что он заходил в ту самую комнату? — Это было… Да, это было в последний год жизни отца. — Значит, Александру было лет шесть-семь. Ты видела, как его пороли? — О, я уже не помню! Нет, этого я не помню! — А во время порки никто не заметил в нем чего-либо странного? — Нет. — Почему слуга остался у вас, когда отец умер? — Он просил и умолял об этом мать. — Вот так-то! — торжествующе произнесла Сесилия. — Потому что в доме был маленький мальчик, которого он мог использовать, пообещав, что тот избежит за это порки, но будет наказан, если проболтается или не сделает то, к чему его принуждают. Маленькому мальчику, любопытному, как все мальчишки, интересно было смотреть на голых женщин. Но его принудили к действиям, неестественным для него. Разве это не может быть так? Не дожидаясь ответа, она продолжала: — Ты говорила, что Александр должен был помнить одну ужасную ситуацию. Ты имела в виду тот случай, когда его застали со слугой? Когда ему было двенадцать лет? — Именно это. Это был ужасный день. Мать, которая пылинки сдувала с Александра, стала совершенно безумной: она била его, выла и кричала, ругала его последними словами. После этого Александр ни с кем не разговаривал несколько недель. Урсула замолчала. — Да, — тихо произнесла она после паузы. — С ним тогда что-то произошло. Возможно, у него был шок, и он забыл свое детство. Застигнутый врасплох за гнусным занятием и потом избитый до крови своей любящей матерью. Да, и я тоже била его… — пристыжено добавила она. Сесилия ничего не сказала, только глотнула слюну. — Ты в самом деле думаешь, что его соблазнил слуга, а потом использовал? — тихо спросила Урсула. — Я ничего не знаю об этом. С моей стороны это только предположение. — А ты не могла бы спросить об этом моего брата? — Я так и сделаю. Когда он вернется домой. Если вернется. В тот вечер Сесилия ощутила прилив сил. Она верила словам Тарье, что только тот, кто родился с такими отклонениями, неизлечим. И теперь она допускала хоть какую-то возможность того, что Александр изначально был нормальным. И что он снова может стать таким. Ах, терпеливое сердце, твоя способность надеяться безгранична! Летом было отправлено два письма. Одно из них прошло длинный путь из Гростенсхольма в Копенгаген. Это было письмо от Лив к дочери Сесилии. «Моя дорогая девочка! Ужасно грустно, что ты потеряла ребенка! Как ошеломлен будет твой дорогой муж, когда узнает об этом! Что я могу сказать, что я могу сделать? Я могла бы приехать к тебе и побыть немного с тобой. Но Дания воюет, и нам не разрешают никуда ехать. Вопреки всему, хорошо, что твоя золовка с тобой. Она кажется несколько суровой, но, я думаю, смотрит на вещи реально. Она написала дружелюбное и проникновенное письмо о твоем плачевном положении. Передай ей привет и благодарность. Попытайся не вешать носа, дорогая Сесилия. Твой Александр, которого я очень хотела бы увидеть, скоро будет дома, потому что все войны имеют конец. Хотя эта длится уже семь лет. Мы не понимаем, зачем Дания должна во что-то вмешиваться. Здесь, в Гростенсхольме и на Линде-аллее, жизнь течет как обычно. Мы все рады тому, что твой маленький любимец Колгрим становится таким разумным. Он такой милый и сговорчивый, ты не представляешь себе. Даже по сравнению со своим младшим братом, очаровательным Маттиасом, он просто ангел, все женщины в Гростенсхольме обожают его. Не знаю, изменился ли он на самом деле, но та озабоченность, которая была у нас, когда он родился, кажется теперь совершенно необоснованной, дорогая Сесилия…» «Если бы это было так.. — сурово подумала Сесилия. — Что ты еще такое задумал, маленькое сатанинское отродье? Или ты просто решил, что выгодно иметь приличный фасад?» «…У Таральда и Ирьи все в порядке. Ирья расцарапала руку, рыхля розы, но теперь все зажило. Одна из служанок порезала палец кухонным ножом, рану смазали, и хотя это сделали не отец и не Тарье, девушке стало лучше. Мета тяжело переживает то, что оба ее младшие сына на войне. Аре тоже мрачен и задумчив, хотя он особенно и не проявляет своих чувств. Но самое худшее, что они не получают никаких вестей от Тарье! Они послали письмо в университет в Тюбингене, но им пришло уведомление о том, что Тарье не появлялся там. Мы все так переживаем. Ты ничего не слышала о нем? 37 А бедняга Клаус каждый день выходит на дорогу, посмотреть, не возвращается ли назад карета, в которой уехал его любимый сын Йеспер. Это выглядит так трагично, что я просто боюсь за него. У твоего отца все хорошо, но мне не нравится, что он так много работает. Он «берет работу на дом»: лежит и обдумывает до поздней ночи различные случаи из своей практики. Он слишком серьезно относится к своей службе. Да, и еще мы потеряли нашего дорогого священника, молодого господина Мартинуса, небезызвестного тебе. Ты ведь знаешь, у него были трудности с женой, но потом у них все наладилось, и ему предложили место настоятеля приходской церкви — или епископа, или как там это называется — в Тёнсберге, как мне кажется, хотя я и не уверена в этом. Во всяком случае, его жена стала несравненно мягче с ним, и мы так рады за него, ведь он прекрасный человек, действительно достойный женской любви. Нам так его не хватает. На этот раз все. Цветы, которые ты посадила на клумбе, сейчас расцвели, но одно растение погибло и вместо него я посадила другое, не знаю, как оно называется, и вся клумба смотрится прекрасно: вся она розово-красная. Не думай о том, что случилось, маленькая Сесилия, ты ведь знаешь, что мы, женщины, часто видим наших новорожденных детей мертвыми. Я знала в Осло одну женщину, которая потеряла девять детей, одного за другим, когда им не было еще и года. У тебя же впереди целая жизнь, а дети Людей Льда всегда были крепкими. Отец передает тебе привет. Все наши мысли о тебе. И не забывай класть лаванду в бельевой шкаф. Она придает белью такой прекрасный запах, и моль не заводится. Всего тебе наилучшего, Твоя мама». Второе письмо шло еще дольше. Оно было адресовано Александру Паладину и отправлено с посыльным курьером Его Величества короля: Урсуле посчастливилось перехватить этого курьера и всучить ему письмо, которое тот обещал передать в руки ее брату. Александр находился в особняке, который реквизировали в Нинбурге офицеры. Он с удивлением заметил, что письмо надписано рукой Урсулы: сестра не писала ему уже много лет. Ощущая смутный страх, он вскрыл письмо. «Дорогой брат! Ты будешь весьма удивлен, получив от меня известие, ведь мы не разговариваем уже много лет. Теперь настало время внести изменения в наши отношения…» «Ближе к делу…» — тревожно подумал он, чувствуя в груди тупую боль из-за дурных предчувствий. «Дорогой Александр, с Сесилией случилось несчастье…» У него болезненно ёкнуло в груди. «Она упала с лошади и потеряла вашего ребенка. Я так переживаю за вас. Я не осмелилась сказать об этом Сесилии, но это был мальчик, Александр. Тот, кто пронес бы дальше имя Паладин. Во всем виновата домоправительница Кирстен Мунк, вынудившая Сесилию скакать верхом домой, потому что та отказалась ехать в Далумский монастырь, ссылаясь на свое положение. Сесилия была тут же уволена за непослушание, и ей дали самого необузданного коня. Я сожалею о случившемся, ведь твой наследник погиб. Его Величество отсутствует, и домоправительницу некому наказать. Но я надеюсь, что она получит хорошую взбучку. Сесилия теперь такая тихая. Она почти не говорит, лежит и смотрит в окно. Вчера она попробовала подняться. Не знаю, о чем она думает и что чувствует, но из-за потери ребенка мы с ней сблизились. Она в самом деле прекрасная женщина, Александр, я так рада, что ты выбрал именно ее. Я попытаюсь помочь ей и утешить ее как смогу. Но что можно сказать в подобной ситуации? Я чувствую себя просто беспомощной. Она научила меня понимать и твои трудности. И я рассказала ей о том ужасном слуге, который использовал тебя много лет назад. И о том, как тебя били: первый раз — за то, что ты заглянул в комнату отца, где висели эти гадкие картины, а потом — после жуткой сцены со слугой, когда у матери началась истерика. Теперь я вижу, что не ты виноват во всем этом. Ты можешь простить меня, Александр?» Он вдруг обнаружил, что его пальцы скручивают уголки письма. Он инстинктивно расправил смятую бумагу. «Все в Габриэльсхусе действительно любят твою дорогую супругу, печалятся о ней и стараются ничем не докучать ей. И не убивайся так по ребенку, который погиб. У вас может быть еще много детей. Мы думаем и беспокоимся о тебе каждый день, Сесилия и я. Береги себя, не поддавайся ни на какой соблазн! 38 Помни, что ты нам нужен. Твоя преданная сестра Урсула». Александр отложил письмо и посмотрел невидящими глазами в окно. Еще много детей… Постучал и вошел посыльный. — Его Величество собирает военный совет, полковник. Армия готова к наступлению. 8 Королю Кристиану приходилось туго. Он беспомощно лежал в своей роскошной походной кровати с пологом и прочей мишурой, выглядевшей довольно нелепо на фоне суровой походной жизни. — Я должен встать! — нетерпеливо произнес он. — Встать и разбить в пух и прах Тилли! — Через неделю, Ваше Величество, — сказал ему его личный врач, — Ваше Величество еще не достаточно окрепли. — Это ты так говоришь! Сегодня же встану! Врач настаивал на своем. — Я могу позвать полевого лекаря, так что Ваше Величество сможет проконсультироваться у него. — Полевого лекаря? От этих мясников я предпочитаю держаться подальше. — Это очень толковый лекарь. Молодой норвежский парень. Ученый. Я сам разговаривал с ним, он знает поразительно много. — Норвежский? Хм, — сказал король Кристиан, который всегда относился тепло к своей второй стране. — Там жил наш самый лучший врач. К сожалению, он уже умер. Его звали Тенгель. — Это его внук, Ваше Величество. Король вскочил так быстро, что почувствовал в голове режущую боль. — Ой-ой-ой, ах!.. Он снова лег. — Позовите его! Быстрее! Я хочу видеть этого парня. Его Величество удовлетворенно проворчал еще что-то. Внук господина Тенгеля. Прекрасно! Вскоре Тарье явился из полевого госпиталя в королевский дом в Нинбурге. Врач представил королю молодого человека. — Тарье Линд из рода Людей Льда? — сказал король. — Я не имел счастья встречаться с Вашим дедом, или, скажем так, я был всегда настолько здоров, что не имел нужды встречаться с ним. Кстати, я знаю его внучку. Она служит придворной дамой у моей дорогой супруги. — Очевидно, это Сесилия, — улыбнулся Тарье. — Моя кузина. Она всегда тепло отзывалась о Вашем Величестве. И оба поняли, что под этим подразумевалось: но не о Кирстен Мунк. Тарье показал, на что он способен: вот это был осмотр! Ни один дюйм бесценного королевского тела не остался без внимания. — Печень не в порядке, — сказал Тарье. — Неужели? — спросил король. — И это серьезно? — Не очень. Но она увеличена. — И что же теперь делать? — Осложнения возникли по причине обильных возлияний, Ваше Величество, — дипломатично ответил Тарье. — Хм… — проворчал Кристиан. — Значит, с печенью у меня неважно. Молодой норвежец обнаружил еще пару небольших изъянов. — Но вообще-то я должен сказать, что у Вашего Величества на редкость крепкое здоровье, учитывая возраст и нагрузку. Можно только радоваться такой физической крепости. Это было приятно слышать пятидесятилетнему монарху. — Но… — строго добавил Тарье. — Ваш личный врач совершенно прав: Вашему Величеству нужен покой по крайней мере еще неделю. — Но ведь Тилли стягивает свои войска! А за спиной у них армия Валленштайна. Одному Богу известно, что они надумали. — Это не важно. Здоровье Вашего Величества прежде всего. Повреждение головы может дать осложнение, если вовремя не вылечиться. Король неохотно подчинился. В середине августа он был уже здоров. Он тут же провел военный совет, как всегда, энергично и безрассудно. И тут же стал готовиться к наступлению. Битва при Нинбурге не вошла в историю в силу своей незначительности. Она продолжалась целый месяц, так и не приведя к прямому столкновению. Были лишь локальные стычки, то здесь, то там. В конце концов Тилли вынужден был отступить, а король Кристиан, преисполненный отваги и мужества, преследовал католическую армию. В битве при Нинбурге «меченый» потомок Людей Льда впервые убил человека. Это произошло на одном из холмов, недалеко от города — и он с почтительным страхом смотрел на свой окровавленный меч. Убитый наемник лежал у его ног. Он с восхищением смотрел на кровь. Его глаза засияли и засверкали, он тихо рассмеялся. — Я бессмертен и непобедим! — прошептал он. — Я в самом деле один из них! 39 Весь горя от возбуждения, он спустился в долину в поисках католиков. И к вечеру он убил уже пятерых — в основном, нападая сзади, — и с каждым разом желтоватый отсвет в его глазах становился все ярче и ярче. Он питал презрение к мушкету. Окровавленный клинок — вот что ему нравилось. Злой дух Людей Льда наконец-то овладел «меченым» среди внуков Тенгеля. В тот вечер Йеспер провожал раненного в руку юношу в большой и грязный сарай, именуемый полевым госпиталем. — Господи, вот это встреча! — воскликнул Йеспер. — Ведь это же Тарье! Что ты здесь делаешь? Тарье тоже был удивлен. — Неужто это тот самый конюхов сын? Вот это да! Их обоюдная радость была велика, но она стала еще больше, когда Йеспер рассказал об обоих братьях. Они долго сидели с Тарье и болтали о том, что всем четверым хочется домой, но потом Тарье позвали к раненым. Трое земляков чувствовали спокойную радость при мысли об этой встрече. Четвертый чувствовал лишь раздражение: подспудное, не сулившее ничего хорошего, раздражение. После того, как армия Тилли отступила, с юга к Нинбургу подошло новое подкрепление. Подкрепление пришло неожиданно, среди ночи, и вся армия Кристиана была поднята по сигналу трубы. Тарье пробыл в госпитале уже двенадцать часов и как раз собирался лечь спать. Но ему пришлось забыть про сон. Он дал распоряжение своим помощникам быть в боевой готовности. Сев на коня, Тронд дал жесткую команду своему маленькому подразделению. Он хорошо знал, что нужно делать. Йеспер в замешательстве ходил туда-сюда, ища свои чулки, пока Бранд не остановил его и не протянул их ему: все это время чулки валялись у него под носом. Оба поспешили в свое подразделение, сердце у Бранда стучало. У Александра Паладина не было даже времени надеть шлем и кольчугу. Он скакал на коне впереди своего полка. Черные волосы и плащ развевались на ветру. Следом скакали всадники, без промедления выполняя все его команды. У представителей рода Людей Льда бывали свои судьбоносные ночи… Как та ночь, когда юная Силье нашла Дага и Суль и встретила Тенгеля и Хемминга-Убийцу фогда. Или та ночь, когда место обитания в долине Людей Льда было сожжено дотла, а все жители были убиты. Или ночь, когда появился на свет отвратительный Колгрим, за что его бедная мать поплатилась жизнью… Эта ночь была такая же, как та, когда решалась судьба Людей Льда. Всю ночь продолжалась битва. И Александр Паладин немедленно поплатился за то, что не надел кольчугу. Вместе с небольшой группой он вступил в схватку с католиками. Его люди были уже близки к победе, когда грянул мушкетный выстрел — и он упал навзничь, чувствуя в спине жгучую боль. Двое солдат унесли его с поля боя. Битва продолжалась, разгораясь то здесь, то там. Звуки тяжелой канонады смешивались с грохотом выстрелов и предсмертными криками. Но Александр больше ничего уже не слышал. Очнувшись, он увидел вокруг себя зажженные свечи. «Я умер, — подумал он, — меня уже хоронят…» Но потом он понял, что находится в госпитале, и снова закрыл глаза. Он чувствовал неодолимую слабость и усталость. Кто-то заговорил с ним спокойным голосом — о пуле в позвоночнике. «Сесилия…» — подумал он. Но это был мужской голос. Он не чувствовал ни боли, ни страха. Этот глубокий голос успокаивал и утешал его. «Сесилия…» — снова подумал он. И провалился в бездну. Йеспер и Бранд сражались с противником. Они разошлись в разные стороны, и Йеспер почувствовал беспокойство. Он совершенно не умел драться и не хотел никого убивать. И при первом же удобном случае улизнул в лесок. Там его, по крайней мере, никто не видел. Ночь была такой светлой, что казалась сумерками. Все виделось, как в тумане. А в это время Тронд шел в наступление. Он давал своим подчиненным толковые команды, которые те тут же выполняли, уже сполна оценив его солдатские качества. Бранд сражался один, с мечом в руках, стиснутый со всех сторон противником. Тарье смертельно устал. Последняя операция, связанная с повреждением позвоночника, была тяжелой. Серые полосы на горизонте уже начали светлеть, когда он вышел, наконец, из просторного сарая и направился в лесок, чтобы немного придти в себя. Не зная точно, близок ли фронт, он взобрался на небольшой холм, лег возле огромного валуна и заснул. Ему необходимо было отдохнуть от пациентов. 40 Ему даже не приходило в голову, что его хорошо видно из леса, с другой стороны холма. И он спрятался за валуном только для того, чтобы его опять не позвали к раненым. Внезапно он проснулся. Кто-то — или, вернее, что-то — ползло на холм. Сначала он удивился, потом испугался, уставившись на то жуткое, что ползло к нему. Ему казалось, что это какое-то потустороннее чудовище или… какое-то фантастическое существо, ужасающее творение войны: Трупоед! Черное, огромное, с медленными, кровожадными, тяжеловесными движениями конечностей, словно они были приклеены к земле и с трудом отдирались от нее. Плечи, черные и широкие, горбились над головой, почти целиком закрывая ее. Тарье лежал, не смея пошевелиться. «Я ведь еще живой, — хотелось крикнуть ему, — я не труп, убирайся отсюда!» Но он не издал ни звука. «Нет, мне все это чудится, — думал он, — это просто кошмар, сейчас я проснусь». Он представил себе, каким должно быть лицо этого чудовища, ползущего к нему, лицо Трупоеда — ему рассказывали об этом: длинные, острые зубы, разинутая пасть, полуразложившееся лицо. «Нет, это просто страшный сон, проснись, Тарье, очнись от этого кошмара!» Чудовище заползло наверх. Оно навалилось на него, придавило всем своим весом, стиснуло — и Тарье увидел в темноте пару горящих, словно у кошки, глаз, смотрящих прямо ему в лицо… — Нет! — в страхе воскликнул он. — Нет! Ты, что, с ума сошел? Ведь это же я, Тарье, твой брат! Что с тобой, что ты делаешь? — Да, — прошептало отвратительное существо и сорвало с себя черный чепрак, снятый им с мертвой лошади, закрывавший его лицо. Не страшное лицо Трупоеда, а совершенно обычное лицо — но для Тарье это и было страшнее всего. — Да, — снова прошептало мерзкое существо. — Да, ты Тарье, похитивший все, что принадлежит мне! Почему Тенгель не сказал, что это должно принадлежать мне? Он ведь знал, что это так! — Господи, если это шутка… Но Тарье понимал, что это не шутка. Эти глаза могли принадлежать лишь одному из злых Людей Льда. Он почувствовал боль в сердце, тоску и ужас. — Где ты прячешь все это, Тарье? Говори быстрее! Где ты прячешь колдовские снадобья? Где? В сарае? — Я никогда тебе об этом не скажу, ты прекрасно знаешь. Ты не будешь владеть ими. Дед… Глаза были ярко желтыми. — Говори! Две безжалостные руки схватили его за горло, Тарье сопротивлялся из последних сил, ему удалось на миг освободиться. Но это страшное существо — его собственный брат, — снова набросилось на него. — Где? — шептал голос. — Где мандрагора? Отдай мне ее! Отдай мне все это! Это мое, мое! В этот момент прямо над его ухом прогремел мушкетный выстрел. Чудовище дернулось и замерло, лежа на нем. Весь дрожа, Тарье высвободился из-под него и встал, едва держась на ногах. — Это я выстрелил, — сказал Йеспер, глядя на него испуганными, как у ребенка, глазами из-под длинных, белесых ресниц. — Это я выстрелил из мушкета! — Благодарю, — выдавил из себя Тарье и беспомощно зарыдал над своим мертвым братом. — Я выстрелил, — повторил Йеспер, широко раскрыв глаза. — Я думал, что какой-то католик хочет убить Тарье и застрелил его. Моего друга! Он тоже заплакал. Тарье взял себя в руки и сказал: — Ты правильно поступил, Йеспер, не думай больше об этом! Ты спасал меня, но ты спас и его от страшной жизни изгоя, лишенной покоя и преисполненной злобы. Йеспер рыдал. — У него были такие жуткие глаза, Тарье. Как мне хочется домой. Кто-то бежал к ним, но они не были готовы к обороне. Это был третий брат. — В чем дело? — сказал он. — Я услышал… Он с ужасом посмотрел на мертвеца. — Господи, да ведь это же Тронд! Но почему у него такое лицо? В предрассветных сумерках остекленевшие глаза отливали желтым блеском. — Он был «меченым», Бранд. Дед знал, что среди нас есть такой. Сесилия как-то говорила мне об этом. Она слышала, как бабушка бормотала… Забыв про осторожность, Бранд громко произнес: — Да, ведь и в нашем поколении должен же быть хотя бы один такой… Тарье добавил многозначительно: — А в нашем роду всегда было заведено так, что «меченые», злые, получали в наследство колдовские зелья. Но дедушка внес изменение в эту традицию, он хотел, чтобы зелья использовались в добрых целях. Поэтому он запретил мне передавать что-либо Колгриму. Поэтому я ничего не говорил о них нашему бедному умершему брату. продолжение через час #МаргитСандему #МаргитСандему