Вот уже две недели дядя Коля живет в лесной сторожке. И за все время хоть бы раз кашлянул. Даже удивительно: после плеврита и ни разу не кашлянуть! Но в этом, наверно, и состоял целебный секрет леса. Итак, в первые дни дядя Коля наслаждался тишиной и замечательным воздухом. Тут-то и подобралась к нему скука и нашептывала, чтобы он скорее шел туда. Там люди, там жизнь, а тут — просто хоть махни рукой! И почему-то именно в эту минуту он вспоминал, что в карманчике для часов у него лежат аккуратно свернутые пополам две бумажки в пять и десять рублей. В Заозерной — так называлась деревня — ни чайной, ни столовой, ни закусочной не было, поэтому в сельповскую лавку частенько забегал мужской люд. Конечно, пить в магазине строго воспрещалось. Но Иван Терентьевич не обращал внимания на такой запрет. Как заведующему сельмагом, ему важен был оборот. А какой же может быть оборот и, так оказать, выполнение плана, если бабы ругаются и не дают мужьям пить дома? Поэтому, пожалуйста: стакан и кусок колбасы в дополнение к бутылке. У прилавка стояли двое: бригадир Силантьев и однорукий конюх Шорохов. Шорохов был заметно хмельной, он держал кусок колбасы. Силантьев же зашел за папиросами и собирался уже уходить, когда показался на пороге незнакомый человек. Это был дядя Коля. Он посмотрел на Шорохова, прищурил глаз, что-то соображая, потом на Силантьева и совершенно неожиданно для них выбросил на прилавок деньги. Иван Терентьевич посмотрел на дяди Колин нос и снял с полки чекушку. — Колбасы дать? — спросил он. Дядя Коля показал ему ноготь мизинца. Иван Терентьевич понял и отрезал ровно столько, чтобы понюхать. Он достал стакан, перевернул его дном вверх, положил на него кусочек колбасы, чтобы не запачкался, и отдал все это дяде Коле. Дядя Коля открыл «малыша». Он никогда не называл четвертинку чекушкой, а ласково и точно: «малыш». Открыв, попросил еще два стакана и налил в каждый граммов по пятьдесят — для затравки. И предложил выпить с ним Силантьеву и Шорохову. Шорохов не заставил себя упрашивать и вцепился в стакан. Силантьев же отказался. Но дядя Коля попросил не обижать, и Силантьев выпил. Это был длинный, тощий человек, хотя и не старый, но уже без зубов. Завязался разговор, и вскоре выяснилось, что дядя Коля — кузнец. И не какой-нибудь, а потомственный. И дед его был кузнецом. — Честное слово? — удивился Силантьев. — Не веришь? — обиделся дядя Коля и, сжав кулак, потянул его к плечу. — А ну, пробуй мускул! Шорохов, чувствуя, что еще может перепасть, потрогал через ватный рукав мускул и уважительно сказал: — Сила! — Работаете вы где? — спросил Силантьев. — В данный момент на отдыхе. Далеко было ездить на завод. Простыл в трамвае... И по этой причине решил развязаться с заводом, — ответил дядя Коля, угощая папиросами новоявленных приятелей. Услышав это, Силантьев почувствовал, как ему стало трудно дышать. Это всегда случалось с ним, когда он волновался. Не взяв папиросы, он бочком подошел к Ивану Терентьевичу. — Дай поллитровку, — попросил он. — А деньги? — спокойно сказал продавец. — Отдам... Случай-то какой! Кузнец. А нам ведь, сам знаешь, как нужен кузнец. Ну дай! — он умоляюще смотрел на продавца. Иван Терентьевич видя глаза бригадира, зная, что Силантьев не из пьяниц, достал бутылку. Силантьев весело открыл ее и налил дяде Коле в стакан. Он лил не жалея, как это делают непьющие люди. Дядя Коля отвернулся в сторону, делая вид, будто не замечает, сколько льется в стакан, и только, когда уже было налито вровень с краями, вскричал: — Куда ж столько-то! Он был очень доволен, что затравка подействовала и что он не ошибся в выборе компаньонов. — Давайте выпьем, — сказал Силантьев и поднял свой стакан. Выпили. При этом конюх сообщил, что он завсегда рад пожертвовать даже собственной жизнью за колхозный строй, хотя никто его про это не спрашивал. — Не знаю, как вас по имени-отчеству,— поинтересовался Силантьев. — Зови дядя Коля. — Хороший вы человек, — сказал Силантьев, — простой... А у нас беда. Вот уж сколько лет мучаемся с кузней... Пришли бы вы к нам, поработали... — А разве своего мастера нет? — спросил дядя Коля. Силантьев горько усмехнулся: — Лучше про него и не говорить. Есть, но и гвоздя выпрямить не может. Вот какой мастер. А работы много. Полозья надо на сани... Опять же ободья на колеса... Вы это можете? Дядя Коля сказал пренебрежительно: — Не только это. Я железо могу сваривать. Понятно? У Силантьева от радости захватило дух. А дядя Коля задумался. Он думал о том, что и вправду не мешало бы помочь колхозу, — нужда, видно, у них большая в кузнеце... К тому же он сейчас без работы, да и не в болезни дело, а просто уволили за пьянство... как уже не раз увольняли. — Но где же я буду жить? — спросил дядя Коля, — Не ходить же мне от сторожки племяша каждый день по пять километров? — Какого племяша? — спросил Шорохов. — Моего племяша! — громко сказал дядя Коля. — Если нужно, колхоз построит дом, — сказал Силантьев, желая только одного: чтобы дядя Коля согласился поработать у них. Пусть не навсегда, хотя бы на год. Замучились они без кузнеца. В магазин вошла женщина с кошелкой и попросила килограмм соли. Дядя Коля посмотрел на нее и сказал громко, будто все были глухие: — А чего я буду в пустом доме один как перст, — и для пущей убедительности поднял указательный палец. — А что, разве жены у тебя нет? — спросил Силантьев. — Померла, — еще громче сказал дядя Коля, не сводя глаз с женщины. Конюх Шорохов жалостливо сморщился и потянулся к дяде Коле. — Ты не будешь один, — ласково оказал он, — ты будешь в коллективе. — Нализался, — с горечью сказала женщина, опуская в кошелку пакет с солью. — Пьют... пьют, все уж пропили, — Молчать! — крикнул Шорохов, и в глазах у него появился диковатый огонек изобретателя. — У нас есть вдова. Анна Багрянова... С коровой. Всего сорок лет бабе. Как? — Сорок лет?.. Черт! — Дядя Коля улыбнулся и тут же стал серьезным, подумав, что ему скоро стукнет шестьдесят. Но решил, что это никакого значения иметь не может. — Хорошо, — сказал он,— Анна ее зовут? Тогда, я согласен! Женщина плюнула и ушла. Бригадир Силантьев с грустью посмотрел на дядю Колю. А Шорохов полез целоваться. Дядя Коля посмотрел перед собой и увидел, что прилавок пуст, если не-считать кусочка колбасы, который сиротливо лежал перед ним. Значит, все выпито... — Нет, ты разреши мне дядю Колю прокатить на санях, — бушевал Шорохов.— Я его миг-ом домой доставлю. — Этого делать нельзя, — убеждал его Силантьев. — Это непорядок. Дядя Коля, может, у меня заночуешь? — Никуда. Домой! — твердо сказал дядя Коля. — Может, проводить тебя? — спросил Силантьев. Он боялся его отпускать, боялся расстаться с ним навсегда. — Один дойду! — крикнул дядя Коля. — Извините, — вежливо сказал Шорохов. Силантьев взял дяди Колину руку в свои большие костлявые руки и нежно пожал: — Значит, надеюсь. Буду ждать завтра в конторе. Помоги нам... — Сказал. Точка, — ответил дядя Коля и пошел домой. Луна светила с невероятной высоты. Тени были короткие и синие. Дома уже спали. В нижних оконных стеклах плавала луна. На озере гулко ухало. Это мороз сжимал толстый январский лед. — Полуночник какой, — проворчала Настасья, открывая дверь. — Не брюзжи! — приказал дядя Коля. Засыпая, дядя Коля думал о новом доме, о красивой сорокалетней вдове и затаенно улыбался. Проснулся он поздно. За окном выл ветер. Племяш сидел за столом и писал какую-то бумагу. Настасья гладила. Было тепло и тихо. В печке потрескивали дрова. Дядя Коля оделся. Подошел к окну. Метель разыгралась вовсю. Как она мела! Как мела! Не то что озера, даже забора не было видно. Ну ничего не видно. Так что и думать не стоило, чтобы идти в колхоз... Но тут же дядя Коля решил, что если бы даже и не было метели, то вряд ли пошел бы. Мало ли что спьяна нагородишь... Ведь сказал же, что у него нет жены, а она есть и, поди-ка, ждет в городе. Ему было немного неловко племяша, да и Настасьи, поэтому он сказал сердито: — Как поутихнет, проводишь меня до станции. — Ладно, — коротко ответил племянник. А Силантьев ждал его. Он сидел в конторе и неотрывно смотрел в окно. За окном же мело и мело, и ни озера, ни сторожки — ничего не было видно. Литератор #АвторскиеРассказы #19