Хищница ЧАСТЬ 2

Ли -Монада Татьяна Рубцова
Галина.
- Эти дуры называют меня хищницей? Ну и пусть!- рассуждала вслух на следующий день Галина, оставшись одна в большом доме. - Ну о чем с ними говорить? Только и болтают о музеях и выставках, корчат из себя театралок. А я теперь свободна и богата!
Ее короткий монолог прервал звонок. В прихожую вошел нотариус, Галина, в предвкушении оглашения завещания, проводила его в просторный зал, усадила в кресло, предложила кофе. Нотариус от кофе отказался, раскрыл свой портфель и вынул тонкую папку. Когда он огласил завещание, у новоиспеченной вдовы подкосились ноги. Все досталось Антону! А ей только дача! Какая несправедливость! Сволочи оба, и отец, и сын! Узнав, что вступить в наследство можно только через полгода, Галина через силу улыбнулась.
-А, может быть, Антона уже нет в живых? – с надеждой предположила она.
- Тем хуже для Вас. Думаю, мы найдем его, - спокойно произнес нотариус.- А дом нам придется опечатать до выяснения обстоятельств.
Когда за служителем Фемиды закрылась дверь, Галина в сердцах рявкнула:
- Хоть бы Антошка сдох!
Потом, шагая из угла в угол, Галина вспомнила, что виновником ее теперешних бед является покойный муж и что она намеревалась установить на его могиле приличный памятник.
- Хрен ему, а не памятник, старому хрычу!
На следующий день Галина собрала все свои вещи, сложила в шкатулку драгоценные украшения, доставшиеся ей от мужа, прихватила все более- менее ценное, как то: наличку, сертификаты на предъявителя, плазменный телевизор, два ноутбука, пару мобильников, фарфор, хрусталь, старинные статуэтки и на своей «Тойоте» перевезла в терем. Драгоценности поместила в банковскую ячейку (пусть хранятся на черный день), оставив себе пару колец и сережки с крошечными сапфирами.
Через полгода, вступив в наследство, прописалась на даче. Узнав, что сыну и матери достались большие деньги от отыскавшегося «пасынка», стала обрабатывать родных, чтобы с ней поделились. Но сын был уже совершеннолетним, поступил в университет на заочное отделение философского факультета. «Мама, я болен физически, но не дебил, - ответил Павлик на ее притязания. – Мне неоткуда ждать помощи, потому я, как можно экономнее, буду тратить деньги, которые выделил мне дядя Антон.» Инна Никитична поддержала внука. «В кои – то веки мы с бабушкой можем пожить по-человечески. Посмотри, как мы обносились, сколько всего нужно, в квартире ремонт да еще на лекарства, а остальное перейдет к Павлику. Он у нас один на свете.» - «А как же я?» - возмутилась Галина. – «Если до сих пор не пропала, то и дальше не пропадешь!» - ставила свои пять копеек Нина Тимофеевна. – «Ну вы и жмоты! Видеть вас не хочу!» - Галина, скрипя зубами, выбежала из подъезда.
Шло время. Деньги таяли на глазах. Автомобиль, единственное стоящее сокровище, Галина продавать не захотела. Но «Тойота» требовала бензина, а иногда ремонта. На призывные взгляды теперь реагировали редкие мужчины, хотя в свои тридцать семь женщина все еще была хороша. «Тебя надолго хватит…» - вот что имел в виду покойный супруг, теперь Галина это ясно поняла. И попадались все не те, либо безденежные алкаши, либо желающие гульнуть от супруги. Еще и этих приходилось кормить-поить за свои денежки.
Галина решила поискать работу. Работать для нее было занятием унизительным, ее удивило, что не так-то легко получить хоть какую-нибудь должность, а поскольку у нее не было образования, то и работу ей предлагали самую низкооплачиваемую: консьержкой, продавцом, уборщицей. Делать нечего, решила Галина попробовать себя в торговле. Умыкнуть с работы было ничего нельзя, везде видеокамеры, поэтому она довольствовалась мизерной зарплатой. Пришлось и ногти сделать покороче, и косметику купить подешевле, и прическу соорудить попроще, в общем, работа мало кого красит, а работа по двенадцать часов - тем более. Несколько раз ее чуть было не уволили за хамское обращение с покупателями, и Галина умерила свой пыл.
Однажды, когда она плакала в подсобке,поцапавшись с заведующей, к ней подошла старенькая уборщица, тетя Клава, чтобы утешить. Галина, ощутив чужое сочувствие, зарыдала еще сильнее. И тогда тетя Клава посоветовала ей съездить в Москву, поклониться мощам Святой Матронушки, дескать, она всем страждущим помогает. «Да я лба не умею перекрестить, тетя Клава!» - «Ничего, дочка, это несложно. Научишься. Жизнь, она всему научит…»
И Галина решилась, не узнавая сама себя. Купила билет до Москвы, оделась попроще да и отправилась в Покровский монастырь за благословением Матроны. Отстояв, может быть, в первый раз, длинную очередь, она припала к серебряной раке с мощами и попросила Святую указать ей правильный путь. Выходя за ворота обители, она обратила внимание на маленькую сгорбленную старушку с чистыми, как байкальская вода, глазами. «О тебе кто-то молится, дочка», - ласково пропела старая. – «Некому обо мне молиться, мать. Я бы и сама за себя не стала молиться.» - «Не переживай, все образуется», - кротко сказала бабуля и, крестясь, вошла во двор монастыря.
Однажды ранней осенью в дверь ее теремка постучали. На пороге стоял бомжеватого вида мужичок, у его ног смирно сидела дворняга с вислыми ушами.
- Хозяйка, нет ли у Вас какой-нибудь работы? Пропадаю совсем.
Галина презрительно посмотрела на заросшего щетиной хмыря. Хотела прогнать, но вспомнила, что мужских рук, действительно, не хватает: участок требует заботы, возиться на нем некогда да и не хочется, забор подправить не мешало бы, розетку починить.
- Ладно, работа есть. А вот платить тебе нечем.
- Да я бы и за еду согласился.
- А жить-то тебе есть где? – поинтересовалась Галина.
- Если честно, то нет. Ходим вот с Барсиком, нанимаемся.
- Имя у пса какое-то кошачье, - улыбнулась Галина. -Что ж так-то? Жена что ли поперла из дома?
- Сам ушел.
- Пьешь что ль?
- Нет, я малопьющий. У нас идейные разногласия.
- А документы у тебя есть?
Мужичок протянул паспорт. Галина прочитала: «Голиков Виктор Андреевич». Заглянула на страницу «Семейное положение». Действительно, в разводе.
-Ну так что, хозяйка, берешь нас?
-Беру. Жить будете позади дома, в предбаннике.
- Спасибо.
- Паспорт пока у себя оставлю. Не обессудь.
Виктор замялся.
- Хозяйка, а нельзя ли нам с Барсиком чуток поесть? Жрать уж больно хочется.
- Ладно. Принесу вам. Только бутерброды у меня. Да полкурицы копченой. Галиной меня зовут.
- Годится, хозяйка.
Галина наблюдала, как жадно Виктор ест, как делится с псом колбасой и курицей, и впервые почувствовала острую жалость к этим бездомным мужчине и собаке.
- Помойся, Виктор. Там белье увидишь чистое. И принадлежности для бритья. От мужа остались.
Так началась новая жизнь, в которой Галина почувствовала, что она вроде как не одна. Помывшись в бане и побрившись, мужчина преобразился. Виктор был деликатен, лишний раз на глаза не попадался. За неделю участок был приведен в идеальный порядок. Однажды Виктор раненько поднялся и пошел в лес. Принес два ведра грибов. Галина в них совершенно не разбиралась.
- Хозяйка, грибочков вот принес, - с подходцем начал Виктор. - Тут белые и подберезовики. На жаренку хватит или супчику сварить.
Галина покраснела:
- Не умею я готовить.
- Так позвольте мне, Галина! Сейчас все в лучшем виде изобразим. Лук-то есть? А картошка?
Галина кивнула. Проходи, мол, на кухню.
Часом позже Виктор попросил какую-нибудь посудину.
- Зачем тебе? – поинтересовалась Галина.
- Да вот, хотел отлить себе супчику грибного и жареных грибов в чашку отложить.
- Чего уж там… Садись за стол. Места хватит.
Вкушая пищу, приготовленную Виктором, Галина радовалась, что с едой вопрос решен. Иногда она наблюдала, как ее помощник варит яйца, как чистит картошку, режет овощи для салата. В один из дней, когда Виктор занялся забором, она решила приготовить сама. Сварила суп на окорочке, потушила картошку. Забор был починен, и женщина позвала Виктора обедать. Он не поверил своим глазам. Хозяйка достала из шкафа четвертинку водки, разлила по стопкам. «Это компенсация, вдруг невкусно получилось», - засмущалась Галина. Но обед прошел на ура. Виктор захмелел и осмелел. А дальше случилось то, что случилось. Изголодавшаяся по мужской ласке женщина была страстной, как никогда прежде. «Ну ты и хищница!» - восхищенно сказал Виктор, когда они лежали, расслабленные, на разложенном диване. «Хищница… - размышляла Галина. -Это слово преследует меня. Впервые оно прозвучало как-то по-другому, ласково что ли…» Она даже не заметила, что Виктор перешел на «ты».
Когда Виктор уснул, она внимательно разглядела каждую черточку его лица, каждую морщинку возле глаз. Ему было немногим за сорок, этому бывшему тренеру по боксу. Небольшие залысины не портили мужчину, перебитый нос компенсировал волевой подбородок. Виктор сладко похрапывал, а Галина решила про себя: «Уйдет, так уйдет, останется, так останется, а удерживать его не буду». Как ни странно, Виктор остался. Его не тяготила никакая физическая работа. Однажды, починив крышу, он стал спускаться с лестницы, наступил на подгнившую перекладину и упал. Галина вызвала скорую, и Виктора увезли в больницу. Он отделалася переломом руки и сотрясением мозга. После работы женщина мчалась в палату к мужчине, который ей стал небезразличен.
- Галя, думал, больше никогда не женюсь, но вот прошу тебя: выходи за меня замуж, - прикрыв ладонью здоровой руки ее кисть, сказал Виктор, лежа на койке.
- Да ты же, Витя, ничего обо мне не знаешь, даже десятой доли, - ответила Галина.
- Все, что мне нужно, я уже увидел. Но если что-то угнетает тебя, ты об этом расскажешь, верно?
- Наверное, никогда не расскажу. Ты выздоравливай, Витя.
Она пошла к двери.
- Когда я с тобой, у меня мир в душе, -сказал он ей вдогонку.
Галина, обернувшись, грустно улыбнулась:
- Похоже, и у меня тоже.
Она ехала домой и ловила себя на мысли, что первый раз в жизни искренне заботится не о себе, а о человеке, который стал ей очень дорог. Ее обдавало то жаром стыда, то томлением в ожидании чего-то нового, хорошего. А по краям дороги полыхала осень, щедро отдавая людям свои дары и яркие краски.
Отец Иннокентий
Поздним вечером в келье Свято-Успенского Мужского Монастыря стоял у небольшого окошка иеромонах Иннокентий. Окошко выходило на монастырскую стену. По периметру белой мантией лежал снег. Снегом укутались кусты сирени и жасмина, снежинки летали в воздухе и плавно опускались на землю. Одиночество было ему по нраву. Восемь лет, проведенных в монастыре, пролетели как один миг. Вечернее богослужение закончилось, отправлено келейное правило. Можно было отходить ко сну, но сегодня, почему-то не спалось.
Уже год прошел с тех пор, как инок Антон отрекся от всего мирского и дал обет нестяжания, безбрачия и послушания. Теперь его называли отцом Иннокентием. В свои сорок два он был по-прежнему красив. Волнистая грива сливалась с длинной курчавой бородой. Он стал совершенно другим человеком, очистившимся от корысти, страстей и себялюбия
Почему-то вспомнились покойные родители. Мама Циля, преподаватель в музыкальной школе, хлопотливая хозяйка и заботливая квочка. Когда маме диагностировали рак, она приняла православие. Да и что в ней оставалось еврейского? Жила при атеизме, «религии» советских людей. Единственное, чем искусно владела мама, это приготовлением традиционных национальных блюд. Да еще ее отличала особая жертвенность, какая-то самозабвенная преданность семье. Не было дня, чтобы сын или отец дважды подряд надевали одну и ту же рубашку. Каждое утро чистые рубашки висели на плечиках, отутюженные брюки радовали своими стрелками. Никто не интересовался, почему туфли и ботинки сияли по утрам. Все для любимых мужчин. И когда мамочка успевала? Царствие ей Небесное…
Должно быть, папу крестили в младенчестве. Сам бы он ни-ни. Отец Иннокентий вспомнил свою православную бабушку, мать отца. Он редко встречался с ней, поскольку партработник Борис Иванович не афишировал взгляды своей матери, но сына иногда к ней отправлял. Некогда Капитолина Лаврентьевна, а на старости лет – баба Капа - заронила в душе внука искорку веры. Жила она в деревне Хлябино, работала учительницей начальных классов и была до конца своих дней уважаема односельчанами. В темном закуточке у бабы Капы был целый иконостас. Она терпеливо объясняла внуку, кто такой Спаситель, рассказывала о Божьей Матери, о Святых угодниках. На полочке лежала Библия, иногда баба Капа читала из нее отрывки и, как умела, объясняла Антоше смысл притч. Бабушка знала много молитв. Она тайком отвела внука в соседнее село, где стоял полуразрушенный, но действующий храм, и местный батюшка окрестил Антона. Тонкие длинные пальцы сложились в щепоть. «Помяни, Господи, раба Божиего Бориса и рабу Божию Капитолину в Царствии твоем…»
Вспомнился и тот страшный день, который круто изменил его судьбу. Когда отца не было дома, молодая мачеха зашла в его комнату. Она смотрела на Антона своими черными глазами, не мигая. А потом резким движением сбросила халат и осталась только в черных лакированных туфельках. Застыла, словно статуя, стройная, грациозная. Черные волосы струились по ее плечам. От пухлой груди было не отвести глаз. Антон тогда оторопел, лежа на своей тахте, не в силах сдвинуться с места. И лишь когда Галина начала приближаться к нему, вытянув вперед свои руки с наманикюренными длинными ногтями, когда раздвинула в улыбке красные напомаженные губы, обнажив мелкие белые зубки, что сделало ее похожей на хищного зверька, тогда только он, вспомнив, что это жена его отца, собрался с силой и швырнул в мачеху подушкой. «Ведьма!» - закричал он. Обнаженная женщина взвыла от боли и негодования. Она поймала подушку, но, видимо, сломала ногти, отчего завертелась на месте, тряся руками и дуя на пальцы. Потом она пнула подушку ногой, подняла с пола халат, накинула себе на плечи и прошипела: «Скотина! Ты еще пожалеешь!»
В тот же вечер Антон собрал вещи в рюкзак и покинул дом, ставший чужим. Ночь провел у друга, а рано утром отправился на службу в храм. "Господи, - беззвучно шептали его губы, - я не хочу жить в мире, где ради денег люди превращаются в хищных животных, где изощряются в поедании ближнего." И именно среди таких близких ему ликов святых, среди горящих лампад и зажженных свечей к нему пришло озарение. На автостанции Антон взял билет в один конец. Его путь лежал в монастырь. Пока он ехал, все прикидывал, правильно ли поступает, но потом решил, что судьба сама подскажет верный путь.
Антон вспомнил, как явился к благочинному и попросил приютить его в монастыре. Он думал, что благочинный выгонит его сей же час из святой обители, но тот предложил пожить с паломниками, попробовать монастырскую жизнь. Поначалу было трудно выстаивать службы, скромно питаться, выполнять послушания. Но Антон ушел в себя и многое делал на автомате. Постепенно молодой человек стал привыкать к общинному житию, к короткому сну, к жизни без компьютеров, к тому, что монашеская доля состоит из молитвы и труда. Так потихоньку Антон стал трудником. Особенно ему нравилось работать в свечном цехе. Братия, которая сначала относилась к нему настороженно, со временем признала Антона за своего. Он всегда старался помочь немощному, усердно трудился.
Тяжелее всего давались вопросы веры, ведь Антон не был воцерковленным. Видя, что исполнительному и скромному парню некуда податься, благочинный отнесся с пониманием к его затруднениям. Посоветовал Антону по вопросам веры обратиться к игумену Никодиму. Постепенно игумен стал его духовником, вел с Антоном долгие беседы. Теперь, отправляя келейную молитву, Антон внимательно вчитывался в текст Святого Писания. На четвертом году пребывания в монастыре Антона из трудников благословили в послушники, и он надел подрясник и скуфейку.
О том, что отец умер, он узнал от его поверенного, долго искавшего наследника и, к своему великому удивлению, нашедшего его в таком необычном месте. Изрядно подивившись на подобную метаморфозу, нотариус Абениамин получил от Антона доверенность на оформление наследства. Продав дом, автомобиль, долю в бизнесе Бориса Ивановича, нотариус приехал за дальнейшими распоряжениями. Антон попросил открыть сберкнижки на мать и сына Галины и положить на их счет немалые суммы, а остальные деньги перечислил монастырю, который стал для него домом, а братия – семьей. Узнав, что могила отца запущена, он распорядился поставить крест, но, подумав, что отец был светским человеком, выделил средства на изготовление в мастерской памятника из мраморной крошки. Щедро вознаградив Абениамина, он был уверен, что тот исполнит его волю в точности, так как репутацией своей нотариус дорожил, за что и жалуем был отцами города.
Полгода спустя Антон стал иноком, то есть рясофорным монахом. Как-то так получилось само собой, что руководителем его духовной жизни стал старец Паисий. Ему-то и поведал однажды Антон об истории с мачехой и о том, что она ускорила конец отца.
- Если бы ты увидел свою мачеху, то что бы ей сказал? – поинтересовался мудрый старец.
- Я бы сказал ей: «Перестань быть хищницей. Ужаснись самой себе! Очистись!»
- Нет, сын мой, ты еще не готов надеть монашеский клобук.
Через полгода она задал тот же вопрос.
- Я бы посоветовал ей съездить ко святым мощам Матроны Московской, помолиться и испросить у нее совета, как жить дальше.
- Уже лучше, но и этого недостаточно.
А некоторое время спустя отец Паисий опять поинтересовался:
- А что бы ты сказал сейчас своей мачехе?
- Сказал бы: «Я буду молиться о спасении твоей души.»
Старец улыбнулся, в глазах его стояли слезы.
- Вот теперь, Антоша, ты можешь принять постриг. Ты готов!
- Отче, мне открылось, что в каждом из нас присутствует личность, заложенная Богом, только закрываем мы ее другой личиной, и докопаться до истинности человеку бывает нелегко.
- Отбрось, сын мой, всяческую гордыню, отринь обиды и молись, молись за искупление грехов, своих и чужих, за свое Отечество, за свой народ.
«Как странно, - думал иеромонах Иннокентий.- Если бы не похотливое приставание молодой мачехи, я бы не оказался здесь, на своем месте, и не пошел бы по единственно правильному для меня пути. Как же ты велик, Господи! Благослови рабу Божию Галину, прости ей грехи, вольные и невольные…»
Ноябрь 2017
© Copyright: Ли -Монада Татьяна Рубцова, 2017
Свидетельство о публикации №217110800293