Меня звали Леонид Васильевич Чернов.

Планетолог, специалист по спектральному анализу металлов и, как ни странно для обитателя третьей планеты от Солнца, романтик по натуре. Я направлялся из Москвы к квазиспутнику 2002 VE68 или, как его официально называли, «Зоозве».
Ранним утром первого сентября две тысячи двести тридцать четвёртого года, когда на Боровицкой площади только-только посветлело небо, а на мостовой поблёскивали остатки моросящего дождя, я в последний раз взглянул на купол храма и на россыпь предрассветных звёзд, среди которых где-то терялась Венера.
На Венере не бывало дождей. Там ни одно облако не дарило прохладу жаркой почве, ни один поток не промывал плотную атмосферу. Дожди, что выпадали на Венере, состояли из капель расплавленной серы и кислот и испарялись, не долетая до поверхности.
Ещё мальчишкой, слушая рассказы деда и разглядывая пожелтевшие карты Солнечной системы, я мечтал прикоснуться к этой проклятой и прекрасной планете. Пока другие грезили Марсом, я с замиранием сердца представлял Венеру — бледную, недостижимую, навеки скрытую в облаках.
Теперь я приближался к ней так близко, как никто со времён первых автоматических станций. Мой курс лежал не к самой планете, а к её вечному спутнику — метеориту Зоозве. Этот камень диаметром в двести метров, состоящий из редкоземельных металлов и загадочных включений, кружил по сложной орбите, на века привязанный к Венере. Однажды он должен был покинуть её навсегда.
Мой челнок «Альтаир» маловат и чем-то напоминал сигару с пластиковыми ионизационными панелями. Система жизнеобеспечения была настроена под экстремальные условия — в окрестностях Венеры солнечная радиация не прощала ошибок. Скафандр, разработанный НАСА и модифицированный нашими инженерами, оказался чуть тяжелее привычного. Его тройной слой термоизоляции из наноструктурированной керамики защищал от радиации, а внутренняя поверхность была мягкой, как шёлк. В нём я мог находиться на поверхности Зоозве до восьми часов без риска для здоровья — больше и не осмелился бы.
Когда я впервые ступил на этот скалистый обломок, в лицо мне ударил отблеск расплавленного металла — то ли мелькнули крошечные жилы иридия, то ли играло отражение Солнца. Поверхность оказалась холодной, шероховатой. Под ботинками скользила галька, а чёрная пыль забивалась в сочленения скафандра.
Я закрепил бур на скале, и механизм заработал с неохотой. Казалось, что местная пустота сопротивлялась, не желая раскрывать свои тайны землянину. Образец я взял быстро — крошечный фрагмент ядра поместил в герметичный контейнер, где уже жужжал маленький спектрометр, анализируя состав породы.
Впрочем, главное не анализ, а ощущение. Окружающая тишина была не похожа на земную. Не было ни ветра, ни одного облака, ни одной капли воды — только закрывающая полнеба Венера и моя вечная влюблённость в неё. Я знал, что вернусь домой, но в этот момент чувствовал себя совершенно одиноким, и в тайне надеялся, что кто-то другой наблюдал за мной в ответ.
Спиной ощущал взгляд. Необъяснимо и нелогично, но от него невозможно было отделаться. На этом куске камня среди вечной темноты я был под наблюдением — это даже утешало.
Скала позади внезапно дрогнула, отчего вибрация прошла через скафандр. Звук в космосе невозможен, но каждая волна и толчок ощущался телом. Я обернулся: свет Венеры, отражаясь от шероховатой поверхности метеорита, выхватил из тени нечто невозможное — очертания безликого, бестелесного существа. Оно казалось сгустком пыли, мерцавшей в вакууме, с лицом-полумаской, где не было ни глаз, ни рта — только пустота и что-то почти узнаваемое в изгибах его силуэта. Оно пульсировало, как мираж на грани сознания.
Неужели галлюцинация? Сгусток плазмы, рождённый магнитным полем Венеры?
Именно оно смотрело на меня. Я понял это ещё до того, как осознал. Движения стали автоматическими: я выхватил пистолет — стандартный асгард-4МП, тяжёлый с коротким стволом. Его считали излишней предосторожностью, но он висел на предплечье, оставляя шрам даже через скафандр. Его пули с титановым сердечником и кобальтовой оболочкой были заряжены термитным нанокомпозитом для прожигания брони. Ими можно было бы сбить мелкий обломок или прикончить метеорного клеща, если б таковые существовали.
Я выстрелил.
Пули описали дугу и, словно стеклянные шарики, ударились в невидимую преграду. Через мгновение они вернулись обратно. Я не успел увернуться: бронестекло купола скафандра оказалось бессильным против родного оружия. Пули пробили оболочку и вошли в плоть, разрывая ткани. Боль разлилась горячей волной, острой и далёкой одновременно, как воспоминание, внезапно ставшее реальностью.
Всё потемнело, но время вдруг замедлилось, позволив рассмотреть незваного гостя. Впрочем, увидеть удалось лишь свою тень, смешавшуюся с пылью и светом Венеры. Последний мутный, словно сквозь воду, взгляд скользнул по планете — моей детской мечте.
Скалистая, грубая поверхность метеорита встретила моё тело без жалости. Перед тем, как сознание погасло, я подумал: если на Венере нет дождей, то была ли там когда-нибудь любовь?
Я остался навеки тенью в пластиковом саркофаге астронавта, слившись с вечным танцем Зоозве вокруг моей возлюбленной Венеры.
Автор: Лилия Авдеева
#авторскиерассказы