Смоленская область, 1942 год.

- Ты где была, бедовая? – закричала мать на Зою.
Наталья кинулась к дочери и стала трясти бедняжку так, что у той в глазах помутнело.

- Мама, ты чего? – заплакала девушка. – Не делала я ничего плохого!

- Плохого не делала? А то, что по ту сторону реки нельзя тебе ходить, ты забыла? – продолжала возмущаться мать. – Немцы в селе, разве не знаешь, что нельзя им на глаза попадаться?

- Мам, да уж месяц, как они тут, и не тронули никого, - ответила Зоя, глядя матери в глаза, - и меня никто не тронет, я ведь осторожно.

- Вот бестолковая, - сердито проворчала мать, но трясти девчонку перестала, - никто не знает, что им, проклятым, в голову взбредет. Вот увидит тебя немец, и страшно подумать, что будет.

- Да ты чего, мама? – возмутилась Зойка. – Я же аккуратно... Разве я пустоголовая?

- Да то-то и видно, что голова пустая, - с презрением, за которым скрывалась жуткая тревога, произнесла Наталья, - не знаешь ты, какие дела они могут сотворить, а ты молодая, красивая.

Знала бы она, что дочь село спасает от проклятых захватчиков, по-другому бы заговорила. Гордилась бы ею. Но вот беда, нельзя никому об этом говорить – большая тайна это!

- А вот если попадешься, как бы ты отбивалась? – воскликнула мать, сверкнув глазами.

Ох, как злила Наталью Зойкина наивность! На малейшего сомнения в чистоте и порядочности девушки у матери не было, но не понимает глупая, что немцы это не сельские парни, которые девичьей благосклонности ухаживаниями добивались. Варвары это, и нелюди!

- Как отбиваться, спрашиваешь? – прищурившись, произнесла Зоя. – А вот смотри, что у меня!


В ту же минуту, как вырвались у девушки опасные слова, она сразу о них и пожалела. Говорили ей друзья-партизаны молчать о том, что помогает им храбрая сельчанка, но Зоя, считай, проговорилась уже. Пусть родной матери, но всё равно проговорилась. Болтунья она, да язык без костей.

Мысленно ругая себя, Зоя лихорадочно думала, как бы обмануть мать. Что ж такого ей показать, чтобы успокоить родительницу?

- Смотри, мам, руки какие у меня, - увела она разговор в сторону и показала матери две ладошки, - цепкие, гляди какие... Голыми руками возьму.

- А ну замолчи! – возмутилась мать и снова принялась трясти дочь. – Признавайся, негодная, что прячешь от меня. Что там у тебя?

- Ничего, мам, - широко распахнув глаза, ответила Зойка. Эх, слишком хорошо знала она свою мать - вот теперь-то она точно не отстанет от дочери. Душу вытрясет, а выведает.

- Отвечай, - угрожающе тихо произнесла Наталья, - говори, не то хуже будет. Думаешь, взрослая стала совсем, и не смогу я…

- Мам, - жалобно пискнула Зойка.

Она держалась, старалась быть смелой. И немцев не боялась, и по лесу одна ходила, и даже ночью с партизанами встречалась, передавая им нужные сведения. А вот перед зелеными, как садовый крыжовник, глазами матери робела, как маленькая.

Как в детстве побаивалась она родительницу, так и в свои шестнадцать тряслась под её тяжёлым взглядом. И ведь не была Наталья совсем уж жёсткой матерью – и ласковой бывала, и приголубить могла, и пожалеть. А подзатыльников и затрещин сыну и дочери раздавала куда меньше, чем соседские мамки своим ребятишкам. Но характер у неё был твёрдый, а взгляд тяжёлый, ещё она не терпела лжи. Ни в какой форме.

Потянулась девушка к хлопковому чулку, пошарила рукой и достала…нож. Зоя протянула его матери, продолжая лихорадочно соображать, что ответить ей на следующий, неминуемый вопрос.

- Где ты взяла его, признавайся? – закричала Наталья. – Я же вижу, что не яблоки режут этим ножом.

- Мам, - прошептала Зоя, чувствуя, как дрожат ее руки, - в лесу нашла. И теперь всегда с собой ношу.

- Если ты сейчас же не расскажешь мне всё, как есть, - угрожающе произнесла мать, - я запру тебя в сарае. Запру снаружи на амбарный замок, а воду и еду буду приносить сама. И не выйдешь ты у меня оттуда, пока война не закончится. А там отец вернётся, сам решит, что с тобой делать.

- Мамочка, не надо, - взмолилась дочь.

Она знала, что, если родительница что-то пообещает, то обязательно выполнит. И сколько не проси, не будет пощады. А ещё понимала девушка, что не со зла мать грозит ей - боится она за свою дочь в такое неспокойное время. Немцы повсюду. В их селе они злодейств не творят, но почему-то задержались в здешних местах, говорят о чём-то своём, карты рисуют. Но кто знает, чего ждать от них? Но уж не добра, это точно.

Никаких наказаний не боялась Зоя, пусть бы на хлеб и воду посадила её матушка – всё стерпела бы. Лишь оказаться взаперти побоялась. А всё, потому что заточение поставит крест на её помощи партизанам. А ведь Гришка Сизый очень ждёт от неё сведений – как раз сегодня ночью.

- Говори, последний раз прошу, - глухо произнесла Наталья, в упор глядя на дочь.

- Мам, этот нож мне партизаны дали, - прошептала Зоя и расплакалась. Ну всё, не сохранила она тайну, выболтала секрет, что доверили ей Сизый и Портной. Значит, плохой она человек, не надёжный. Предательница, по-иному и не назвать.

- Что ты такое говоришь? – закричала Наталья. – Какие партизаны? Да ты погубишь нас всех! Что ты натворила?

- Мама! Партизаны село спасти наше хотят. Думаешь, немцы родную землю заняли, а нам мириться с этим? Да ни за что! Папка мой их бьёт, себя не жалея, а я дочь его...

Когда упомянула Зойка об отце, Наталья замолчала и плюхнулась на табурет. За сердце хватилась и отрешенно посмотрела в пол, заплакав, а всё потому, что никаких вестей не было о Мише. Он как в воду канул.

- Мамуль, - тихо произнесла девушка, - знаю я, что ты ночами о папе плачешь. Но ты не думай плохого, живой он. Я точно знаю, живой.

- Откуда ты знать можешь, бедовая ты моя?

- Знаю, и всё. Чувствую. И ты верь мне, мам, не ребёнок я уже. Потому и взяли меня партизаны помогать им. Они хорошие ребята, и село наше от немцев спасут. Они Горелино-то пожгли, и нас пожгут, если не остановить их.

- Да с чего ты всё это берёшь?

- От партизанов, мам, а они от меня. Я ведь по-немецки ни словечка не понимаю, а вот что рисуют они, могу сразу запомнить, стоит лишь раз увидеть. И что вижу, то я Сизому сообщаю, это самый главный у партизан, и самый добрый. Нипочём меня в обиду не даст.

- Глупая ты, глупая. А как защитит-то он тебя в случае чего?

- А вот он, матушка, и дал мне этот нож. Сказал прятать, носить с собой. А в случае чего, показал, куда бить. Вот только ежели случится такое, сразу к нему, к Сизому бежать. Его ребята сами всё сделают, чтобы сельчане не пострадали.

Наталья слушала дочь и не верила своим ушам.

Будто не своим голосом расспрашивала Наталья дочку, какую именно помощь оказывала она партизанам. А когда Зоя отвечала то смущаясь, то гордясь собой, удивлялась тому, как плохо знает она свою девочку.

В первые минуты страшно злилась Наталья на взрослых людей, что впутали её дочь в опасное дело. И Зою, вопреки обещаниям, всё-таки хотелось посадить в заточение, чтобы спасти от немцев и от себя самой. И всё-таки девочке удалось донести до матери, какую важную задачу выполняют партизаны в их селе. И без неё, Зои, им не справиться. Потому глядела Наталья на дочь со смешанным чувством тревоги и гордости.

- Я больше тебя никуда не отпущу, - прошептала она, - это слишком опасно.

- Мам, сегодня ночью мне уйти надо, - заявила, - не могу я подвести ребят, никак нельзя.

- Нет! – вскричала Наталья. – Ни за что!

Однако, встретившись со взглядом своей дочери, она понимала – остановить эту девчонку уже никто не в силах. А раз мать не могла ей помешать, значит, будет помогать.

***

Разная помощь от сельчан требовалась партизанам – сообщать, в каком доме вечерами собирается толпа, и когда у них проходят хмельные праздники. А ещё партизаны нуждались в тёплой одежде, горячей пище и бинтах. И всё это нужно было делать тайно, быстро и осторожно.

Наталья с удивлением узнала, что не только они с Зоей помогают партизанам. Как оказалось, даже старая Прасковья, которую в селе величали бабой Пашей, внесла немалый вклад в большое дело. Как оказалось, она немного понимает по-немецки. На проходящую мимо бабку, что непрестанно кашляла, захватчики не обращали внимания. И напрасно, ведь коварная старуха, услышав что-то важное, сообщала это партизанам. Правда бежать в лес она не могла – ноги уж не те. Эту задачу вместо неё выполняла Зоя. И порой, получив срочную информацию, бежала в лес и перебиралась на ту сторону реки.

- Мам, ты кричала во сне, - Зойка подбежала к Наталье и принялась её тормошить. Та спала, и даже не сразу проснулась.

- Ох, это был сон, - произнесла Наталья, - но такой, будто бы наяву.

- Папа тебе снился?

- А ты почём знаешь?

- Дак он и ко мне во снах приходит. Вот и сегодня я видела его. Лицо такое грустное-грустное, сказал братишку беречь. И такой правдивый сон был, что подошла я к кроватке Ваньке и поцеловала. Сразу легко на душе стало, что все с ним в порядке.

Наталья привстала на кровати. Она всё еще не могла отойти ото сна. Видела она Мишеньку своего – вот он совсем рядом, руками коснуться можно. Но тут сынишка их маленький закричал истошно; " мама я боюсь". Только взяла мать Ванюшку на руки, а муж как закричит "убери его, спрячь, убери". А лицо у сынишки такое белое-белое, будто неживое, и бормочет он, маленький: "спрячь меня, мама, спрячь". И так страшно стало Наталье, что закричала она. И даже когда дочь разбудила её, сердце продолжало биться сильно-сильно.

- Зой, а давай-ка сегодня Ваньку к бабушке с дедом отведём, - сказала Наталья.

- Давай, он с радостью пойдёт к ним, только вот с чего ты это вздумала?

- А вот не знаю, хочется мне его из этого дома куда-то деть. Видишь, какие сны тут снятся - странные, недобрые. А у стариков дома хорошо спится.

Так они и поступили – отвели мальчонку к бабке с дедом, родителям Михаила. Сами же за дело взялись: у Сизого, Матвея и ещё четверых ребят с одеждой совсем худо было – вымокло всё и прохудилось. Как смогли, одели их сельчане. А кое-что на штопку забрали да на просушку. Вот и приводили в порядок Зоя с Натальей мужскую одежду – стирали, сушили и заплатки ставили.

- Кто-то идёт, - сказала Зоя, отвлекшись от шитья, - слышишь шаги?

- Да соседи, наверное. Если Нинка, то в комнаты проходить не станет. А ежели Борисовна, так я и на порог её пускать не хочу. Опять пришла на жизнь жаловаться...

- Мам, а не стучат чего-то гости.

Прислушалась Наталья, и вправду ей показалось, будто кто-то за дверью разговаривает. Оставила она шитьё и пошла было к выходу. Но тут остановилась, как вкопанная.

- Громко говорят, - прошептала она, широко распахнув от ужаса глаза, - а я ни слова не понимаю.

Зоя побледнела. Она сразу сообразила, почему мать ни слова не могла разобрать, хотя стояла вплотную к двери. Речь была немецкая. И через мгновение в дом постучались – громко, настойчиво и явно предвещая беду.
продолжение следует
#Хельга
источник