Я пишу, чтобы не забыть. Он приходит каждую ночь, и с каждым его приходом в моём прошлом становится на одну вещь меньше.

Мой оловянный солдатик. Единственная игрушка, пережившая все переезды. У него не было одной ноги, я сам отломил её в детстве, чтобы он был как в сказке. Я помню холод олова на языке, когда я пытался «вылечить» его. Я помню, как красил ему мундир в красный цвет акварелью, и как краска пачкала мне пальцы.

Я отрываюсь от тетради. Перевожу взгляд на полку, где он стоял. Пусто. Я пытаюсь вспомнить его, солдатика. И не могу. Воспоминание, которое только что было живым и тёплым, стало плоским, двухмерным. Как выцветшая фотография чужого детства. Я знаю, что он был. Но я больше этого не чувствую.

Он забрал его. И память о нём. Осталась только эта запись в тетради. Мой единственный якорь.

Всё началось месяц назад. Я, Антон, часовщик, живу один в старой «сталинке» в центре города. Моя жизнь — это тиканье сотен механизмов в моей мастерской. Я даю новую жизнь старому времени. Я всегда думал, что прошлое можно починить.

В ту ночь я работал допоздна. И услышал тихий, скребущий стук. В окно. Я живу на седьмом этаже. Я подошёл к окну и посмотрел вниз. Никого. Я уже хотел отойти, но стук повторился. На этот раз — прямо на уровне моих глаз.

За стеклом, в темноте, висело лицо. Лицо бледного, иссохшего старика. Его глаза были закрыты, а губы беззвучно шевелились. Я отшатнулся, сердце ухнуло в пятки. Я зажмурился, а когда открыл глаза, за окном была только ночь.

На следующий день я заметил, что с книжной полки исчезла книга. Старый, потрёпанный томик Лермонтова, который я не открывал со школы. Я списал это на свою рассеянность. Подумал, что сам куда-то переложил. Я ещё не знал, что это была первая кража.

Он — Собиратель. Так я его назвал. Призрак человека, умершего в полном забвении, настолько пустой, что теперь он пытается построить себе новую жизнь из осколков чужих. Он не ворует то, что тебе дорого сейчас. Он ворует то, что тебе было дорого, но ты об этом забыл. Запылившиеся вещи. Заброшенные воспоминания.

Мой первый велосипед «Орлёнок». Помню ржавчину на руле, звонок, который дребезжал, как сумасшедший. Помню, как впервые поехал без рук, и это чувство полёта. Помню разбитую коленку и вкус кровиперемешанной с пылью.

Я смотрю на старую фотографию на стене. На ней я, семилетний пацан, гордо стою рядом с этим велосипедом. Фотография на месте. Но сам велосипед на ней… он стал блёклым, полупрозрачным. Будто выцвел. Собиратель не смог забрать фото, оно на виду. Но он забрал сам предмет из моего прошлого. И воспоминание об этом дне стало чужим.

Я понял его логику. Он — вор прошлого. И я начал свою отчаянную борьбу. Я перестал работать. Я ходил по квартире, как лунатик, трогал вещи, пытался вспомнить их историю. Я завёл эту тетрадь. Я записывал всё. Каждую мелочь. Каждую деталь. Каждое чувство. Я создавал бумажную копию своей души.

Он становился наглее. Он приходил каждую ночь. Стучал. И каждое утро я находил новую пустоту. Пропала старая дедовская трубка. И я забыл, как пах его табак. Пропала мамина шкатулка. И я забыл, как она напевала, расчёсывая волосы. Моя жизнь превращалась в решето.

Я знал, что он подбирается к главному. К тому, что я сам похоронил в самом дальнем углу своей памяти.

Её часы. Маленькие, серебряные, на тонком ремешке. Подарок на нашу первую годовщину. Они остановились в день, когда её не стало. Я пытался их починить, но не смог. Руки дрожали. Я убрал их в ящик стола и не открывал его пять лет.

Я вскочил. Ящик стола. Он был приоткрыт. Я бросился к нему. Пусто. Коробки с часами не было.
— Нет… — прошептал я.
Я попытался вспомнить её лицо. Её улыбку. Её глаза.
Пустота.
Я видел её на фотографиях. Но я больше не мог вспомнить её. Он забрал её.

Я закричал. От боли и бессилия. Я проиграл.

Я сидел на полу своей мастерской, разбитый. Вокруг меня были сотни часов. Чужих. Которым я давал новую жизнь. А свою — не сберёг.

И тут мой взгляд упал на него. На маленький бархатный мешочек, завалившийся за ножку стола. Я подобрал его. Внутри, тускло блеснув, лежали они. Часы.

Он ещё не успел. Он только забрал коробку. Он пометил их. Он придёт за ними этой ночью.

У меня было несколько часов.

Я бросился к своему рабочему столу. Я включил лампу, надел окуляр. Я высыпал на ладонь крошечные, замёрзшие детали её часов. Я должен был их починить.

Это была не просто работа. Это была битва. Битва за память.

Я работал, как никогда в жизни. Мои пальцы, обычно твёрдые и уверенные, дрожали. Я чистил детали. Я правил погнутые зубчики. Я вставлял на место крошечные винтики. И с каждым движением, с каждым щелчком пинцета, я вспоминал.

Щелчок — я вспомнил, как она смеялась, когда я дарил ей эти часы.
Поворот отвёртки — я вспомнил тепло её руки.
Я ставил на место анкерную вилку, сердце любого механизма, — и я вспомнил, как билось её сердце, когда я обнимал её.

Воспоминания возвращались. Болезненные, острые, живые.

За окном стемнело. Я услышал его. Скребущий, тихий стук в стекло. Он пришёл.

Я чувствовал, как комната наполняется холодом. Я чувствовал, как он тянет. Пытается вырвать из моей головы её образ. Но я не отвлекался. Я работал. Я держал в руках её время, её память.

Стук стал громче. Настойчивее.
Я поставил на место последнюю деталь. Завёл пружину. И… ничего. Часы не шли. Я забыл. Главная пружина. Она лопнула тогда, пять лет назад.

Стук в окно стал почти оглушительным. Стекло завибрировало. Я видел его бледное, нетерпеливое лицо за стеклом.

Я проиграл.

И тут я вспомнил. В дедовском ящике. Старые, довоенные часы. Запасные части.
Я бросился к ящику, вывалил его содержимое. Вот она. Пружина. Она могла подойти.

Я работал, а он бился в моё окно, как гигантский ночной мотылёк. Я почти не видел деталей сквозь слёзы. Но мои руки… они помнили.

Я поставил пружину. Закрыл крышку. Завёл.

И услышал.
Тик-так.
Тик-так.

Тихий, ровный, уверенный звук. Звук ожившего времени.

Стук в окно прекратился. Мгновенно.
Я поднял голову. За окном была только ночь. Он ушёл.

Он не мог забрать то, что было живым. Он не мог украсть то, что работало. То, о чём помнили.

Я сижу в своей мастерской. На столе передо мной лежит моя тетрадь, исписанная убористым почерком. Рядом с ней — тикают её серебряные часы.

Я знаю, что он вернётся. Он всегда будет бродить по краям моей памяти, выискивая то, что я позабыл, что забросил.

Но теперь я не боюсь. Я знаю, что делать. Моя работа — не просто чинить часы. Моя работа — не давать прошлому остановиться. Я — смотритель своего собственного времени. И пока оно идёт, пока я слышу его тихое тиканье, — я целый.
#ДмитрийRAY. Страшные истории
источник