Я переехал в квартиру своей бабушки через полгода после её смерти. Не потому, что так хотел, просто жизнь так сложилась. Работа съежилась до редких фриланс-заказов, отношения, которые казались вечными, рассыпались в пыль, и старая «двушка» в типовой девятиэтажке на окраине города стала моим единственным убежищем.

Этот дом был мне знаком с детства. Обычная серая панелька, каких тысячи. Запах пыли, пережаренного лука и чего-то неопределённо-стариковского в подъезде. Тусклые лампочки, исцарапанные стены, гудящий, как раненый шмель, лифт. Я помнил, как в детстве боялся этих длинных, полутёмных коридоров. Теперь я боялся тишины в пустой квартире.

Бабушка жила здесь почти сорок лет. Она знала всех и вся. Каждая её история начиналась с «А вот Марья Петровна из семьдесят второй…» или «Помнишь дядь Колю с пятого?». Для неё этот дом был живым организмом, полным историй. Для меня он стал бетонным склепом, где я хоронил свои несбывшиеся надежды.

Легенду о четвёртой двери я впервые услышал от пацанов во дворе, когда мне было лет десять. Мы сидели на ржавых качелях, и Сашка, самый старший и авторитетный, понизив голос, рассказывал. Что якобы в нашем, третьем подъезде, на последнем, девятом этаже, иногда появляется лишняя дверь. Днём её нет, а ночью — вот она, стоит. Железная, серая, без номера и глазка. И если в неё постучать, откроет бабка в чёрном. Не говорит ни слова, только рукой манит. А кто зайдёт — пропадает.

Мы, конечно, тогда испугались, но быстро забыли. Детские страшилки живут недолго. Я вспомнил об этом снова, когда уже переехал. Одним вечером ко мне зашёл старый друг, Мишка. Мы сидели на кухне, пили чай, и я, глядя в окно на унылый пейзаж из таких же панелек, почему-то рассказал ему эту байку.

— А, это! — усмехнулся Мишка. — Городская легенда. В каждом районе такая есть. Про лишнюю квартиру, про безликого кондуктора, про чёрного альпиниста. Фольклор спальных районов. Люди живут в одинаковых коробках, вот и придумывают себе тайны, чтобы не сойти с ума от тоски.

Его слова звучали разумно. Я и сам так думал. Но где-то в глубине души шевельнулся холодный червячок сомнения.

Первый странный случай произошёл недели через две. Я возвращался домой поздно, около полуночи. Лифт, как обычно, не работал. Я тащился пешком на свой седьмой этаж, проклиная всё на свете. Когда я проходил площадку восьмого этажа, я остановился. В нос ударил странный запах. Густой, сладковатый, похожий на запах церковного ладана, но с какой-то неприятной примесью сырой земли, будто из свежевырытой могилы. Я огляделся. На площадке было пусто. Я поднялся на свой этаж — запаха не было.

Я списал это на глюки уставшего организма. Но через несколько дней запах повторился. И снова поздно вечером, и снова где-то между восьмым и девятым этажами.

По-настоящему тревожно мне стало из-за Семёна. Семён жил на девятом, в последней квартире по коридору. Мужик лет сорока, вечный холостяк, работал на заводе. Мы с ним не дружили, но часто пересекались в лифте или у подъезда. Он был шумный, весёлый, любил громко разговаривать по телефону, обсуждать футбол и травить анекдоты. От него всегда пахло табаком и какой-то дешёвой туалетной водой.

И вот однажды я встретил его в лифте, и не узнал. Он стоял, вжавшись в угол, и смотрел в одну точку. Лицо серое, глаза пустые, словно из него вынули все краски. Он не поздоровался. Я попытался заговорить с ним, спросил, как дела. Он молча перевёл на меня взгляд, и в его глазах была такая бездонная, выжженная пустота, что я осёкся. От него больше не пахло табаком. От него пахло тем самым сладковатым запахом сырой земли.

На следующий день я видел, как он выходил из подъезда. Он шёл медленно, неуверенно, как лунатик. Через неделю он пропал. Просто исчез. Соседи потом говорили, что вроде как уехал куда-то на заработки. Но никто не видел, как он собирался или прощался. Просто в один день его квартира опустела.

И тогда я начал наблюдать. Каждую ночь, ближе к полуночи, я поднимался на девятый этаж. Я прятался на лестничной клетке, в тёмном углу, и ждал. Первые три ночи не происходило ничего. Я уже начал думать, что схожу с ума от одиночества и безделья.

На четвёртую ночь я её увидел.

На площадке девятого этажа было три квартиры. Две слева от лифта, одна справа. Я знал это точно. Но в ту ночь, когда я выглянул из своего укрытия, дверей было четыре.

Она была там. Между лифтом и первой квартирой, в том месте, где днём была просто глухая бетонная стена. Обычная железная дверь, выкрашенная серой краской, облупившейся по краям. Без номера, без глазка, без звонка. Она просто была. Она не выглядела зловеще. Она выглядела обыденно, и от этой обыденности становилось ещё страшнее.

Я просидел в своём укрытии до рассвета. Я видел, как из первой квартиры вышла девушка Лена, студентка. Она жила с матерью. Лена была яркая, шумная, с вечно звенящим в ушах плеером. Она прошла мимо этого места, даже не взглянув на него. Для неё там по-прежнему была стена.

Я понял, что дверь видят не все. Или видят только в определённое время.

Ночью я снова был на своём посту. И я увидел, как к двери подошёл человек. Это был парень лет двадцати пяти с нашего подъезда, я не знал его имени. Он выглядел потерянным. Он подошёл к двери и нерешительно постучал. Три тихих, глухих удара.

Дверь открылась без скрипа. На пороге стояла старуха. Высокая, сухая, вся в чёрном, как монашка. Лицо — сплошь морщины, как печёное яблоко. Она ничего не сказала. Она просто медленно подняла руку и поманила его внутрь. И парень, как заворожённый, шагнул за порог. Дверь так же беззвучно закрылась.

Я просидел там ещё час. Ни звука. Ничего. Я спустился домой, и мои руки дрожали. Я знал, что видел. И я знал, что парень уже не вернётся прежним.

Так и случилось. Через пару дней я столкнулся с ним у магазина. Это была его оболочка. Пустые глаза, замедленные движения, полное отсутствие эмоций. Он покупал хлеб, и смотрел на продавщицу так, словно не понимал, кто она и что он здесь делает. А через неделю он тоже «уехал».

Я должен был что-то делать. Пойти в полицию? Сказать что? Что у нас в подъезде появляется дверь-призрак, которая похищает людей? Меня бы отправили в психушку. Рассказать соседям? Они бы покрутили пальцем у виска. Я был один на один с этой тайной.

Я начал копаться в старых вещах бабушки. Я надеялся найти хоть какой-то намёк, хоть какую-то зацепку. И я нашёл. В старом фотоальбоме, между фотографиями, лежал пожелтевший, сложенный вчетверо листок из школьной тетради. Это было письмо. Неотправленное. Адресованное её сестре.

«…и совсем страшно стало, Валюша, — писала бабушка своим убористым почерком. — Соседи пропадают. Сначала Зоя с девятого, потом её муж. Говорят, уехали. А я видела. Видела, как она ночью к той двери ходила. Ты помнишь, я тебе про неё рассказывала? Она снова появилась. Старуха эта чёрная всё ходит. Я её днём видела, она мусор выносила. Посмотрела на меня так, что у меня сердце в пятки ушло. Глаза у неё неживые, как у рыбы. Мне кажется, она не людей ищет. Она ищет пустоту в людях. Где пустота, туда и приходит. Я молюсь каждый день. Запираю все замки. Но иногда мне кажется, что эта дверь не снаружи. Она внутри нас…»

Письмо обрывалось. Я сидел с этим листком в руках, и мозаика в моей голове складывалась. Старуха. Она живёт здесь. Она — одна из соседей. И она ищет пустоту.

Я вспомнил Семёна. Одинокий, неустроенный. Вспомнил того парня. Потерянный, растерянный. Они были идеальными кандидатами. А я? Одинокий, без работы, без цели. Потерявший веру в себя. Во мне этой пустоты было больше, чем в ком-либо другом. Я был следующий в списке.

И тогда страх сменился злой, отчаянной решимостью. Я не просто спасал себя. Я должен был закончить то, чего всю жизнь боялась моя бабушка. Я не буду ждать, пока она придёт за мной. Я сам к ней приду. Но я не войду в её дверь. Я загляну за неё. Я должен был узнать, что там.

Ночью я снова был на девятом этаже. Дверь была на месте. Я глубоко вздохнул, подошёл и постучал. Три глухих удара.

Дверь открылась. На пороге стояла она. Бабушкино описание было точным. Чёрный халат, морщинистое лицо, неживые глаза. Она молча смотрела на меня. А потом подняла руку и поманила.

Я чувствовал, как ледяной холод поднимается от ног. Я чувствовал, как меня тянет туда, за порог. Голос в голове шептал: «Иди. Зачем бороться? Там нет боли. Там нет разочарований. Там тишина. Иди».

Но я не для этого пришёл. Я упёрся ногой в косяк и достал из кармана маленькое зеркальце, которое всегда носил с собой — подарок бабушки. «Чтобы твой ангел-хранитель тебя всегда видел», — говорила она.

Я направил зеркало так, чтобы заглянуть за спину старухи, вглубь коридора. То, что я увидел, было страшнее любого монстра.

За дверью была не квартира. Там был длинный, тускло освещённый коридор, уходящий в бесконечную темноту. Стены были голые, серые. И вдоль этих стен стояли люди. Десятки людей. Они стояли неподвижно, как манекены, и все смотрели на меня. Их лица были лишены всякого выражения. Это были пустые сосуды. Я увидел среди них и Семёна, и того парня. И многих других, кого я смутно помнил по нашему дому. Они не были мертвы. Они были… выключены.

Старуха поняла, что я не войду. Её лицо впервые исказилось. Это была не злость. Это было холодное, хищное недоумение. Она сделала шаг ко мне, её тонкие, как ветки, пальцы потянулись к моему лицу.

И в этот момент я сделал то, что единственное мог. Я не стал с ней драться. Я не стал кричать. Я посмотрел мимо неё, на ряды пустых людей, и заговорил.

— Семён! — крикнул я. — Помнишь, мы в лифте про футбол спорили? «Спартак» вчера выиграл!
Фигура Семёна дёрнулась. Едва заметно.

— А вы! — я посмотрел на того парня. — Вы же на гитаре играли! Я слышал! Отличная песня была!

Я говорил о том, что помнил. О мелочах. О случайных встречах. Я вытаскивал из своей памяти крошечные, живые детали, которые делали этих людей людьми. Я называл их, я вспоминал их.

Старуха зашипела. Это был звук тлеющих углей. Коридор за её спиной пошёл рябью, как изображение на старом телевизоре. Фигуры людей начали мерцать.

— Я помню вас! — кричал я, чувствуя, как по щекам текут слёзы. — Я вас всех помню!

Старуха отшатнулась от меня, как от огня. Она подняла руки, закрывая лицо. И я увидел, как её фигура начала таять, истончаться, превращаясь в серый дым. Коридор за её спиной сжался в точку и исчез.

С оглушительным грохотом, от которого задрожали стены, железная дверь захлопнулась у меня перед носом. Я отлетел к стене. А когда поднял голову, на месте двери была глухая бетонная стена.

Я больше никогда её не видел. Ни дверь, ни старуху в чёрном. Соседи, которые «уехали», так и не вернулись. Для всех они просто пропали. Но я знаю, что я их спас. Я не вернул их в наш мир. Но я не дал их пустоте окончательно поглотить их. Я наполнил её памятью.

Я до сих пор живу в этой квартире. Я больше не боюсь тишины. Я нашёл новую работу, в моей жизни появились новые люди. Я заполнил свою пустоту. Но иногда, проходя по подъезду, я останавливаюсь и здороваюсь с соседями. Спрашиваю, как у них дела. Запоминаю их имена, их истории, их улыбки.

На днях я спускался по лестнице и столкнулся с новой жиличкой с девятого этажа — милой, тихой старушкой в цветастом халате. Она поздоровалась со мной, улыбнулась. И на долю секунды я встретился с ней взглядом. Глаза у неё были неживые, как у рыбы. Она прошла мимо, шаркая тапками. А я стоял и слушал, как затихают её шаги.

Я понял, что не победил. Я лишь отстоял свою территорию. Зло не исчезло. Оно просто сменило облик, притаилось и ждёт. Ждёт, когда мы снова начнём забывать. Поэтому я помню. Я помню всех. Это моя работа. Моя война. И я не проиграю.
#ДмитрийRAY. Страшные истории
источник