Есть такая городская болезнь, от которой нет лекарств. Это не грипп и не простуда. Это усталость от самой жизни. Когда каждый день похож на предыдущий, когда шум города въедается в череп, а лица в метро сливаются в одно серое, безразличное пятно. У меня была последняя стадия этой болезни. Я, программист в крупной компании, просто… выгорел. Перестал чувствовать вкус еды, перестал видеть сны. Я превратился в автомат, который пишет код, пьет кофе и смотрит в пустоту.

Мой лучший друг, Стас, решил меня «лечить». Он был моей полной противоположностью: громкий, деятельный, уверенный в себе до наглости.
— Тебе нужна перезагрузка, — заявил он, врываясь ко мне в квартиру. — Настоящая. Никаких санаториев. Мы едем в Карелию. На неделю. Палатки, костер, рыбалка. Лес тебя вылечит.

Я согласился. Не потому, что верил в целительную силу леса, а потому, что мне было уже все равно.

Место, куда мы приехали, было диким и оглушительно красивым. Бескрайний, мшистый лес, гранитные валуны, покрытые лишайником, и черное, как смола, озеро, в котором отражалось холодное северное небо. Мы поставили лагерь на берегу, и первые пару дней я действительно начал оттаивать. Запах хвои, треск костра, физическая усталость от долгой ходьбы — все это потихоньку вытесняло из меня городскую серую пыль.

На третий день мы пошли вглубь леса, за грибами и просто так, побродить. Заблудиться там было проще простого. Деревья стояли плотной стеной, тропинки появлялись и исчезали. В какой-то момент мы вышли к небольшой заимке. Пара покосившихся срубов, дымок из трубы. Нас встретил пожилой, сухой, как сосновая ветка, лесник. Звали его Федорыч.

Он угостил нас чаем из трав, пахнущим дымом и лесом. Мы разговорились. Стас, как обычно, хвастался своим навигатором и уверял, что в этом лесу он как у себя дома. Федорыч слушал, хитро щуря выцветшие глаза, а потом сказал фразу, от которой у меня по спине пробежал холодок.

— Навигатор — это хорошо, — проскрипел он. — Но он не все тропы знает. Есть тут одна… мы ее Тропой Возврата зовем.

— Что за тропа? — заинтересовался Стас. — Туристический маршрут?
— Не, — покачал головой Федорыч. — Это не для туристов. Это для тех, кто совсем отчаялся. Лес тут, он живой. И злой бывает. Любит путать, кружить. Бывает, человек теряется так, что и с собаками не найти. И вот тогда, когда он уже готов лечь и помирать, лес ему эту тропу и показывает. Она всегда к жилью выведет. Всегда.

— Ну и отлично, — усмехнулся Стас. — Страховка на крайний случай.
— Ага, — кивнул Федорыч и посмотрел на него в упор. — Только есть у этой страховки одно условие. Лес за спасение плату берет. Не деньгами. Он всегда тебя из чащи выведет. Но вернешься ты уже… не совсем собой.

Старик сказал это так просто, так буднично, будто говорил о погоде. В его голосе не было ни страха, ни мистики. Только констатация факта.

— Что значит «не собой»? — спросил я.
— А то и значит, — вздохнул Федорыч. — Вроде тот же человек. Говорит, как ты, выглядит, как ты. Все помнит. А внутри — пусто. Словно лес из него душу вынуЛ, а взамен дорогу показал. Так что вы, ребята, лучше по знакомым местам ходите. Не злите старика.

Мы ушли от него в смешанных чувствах. Стас посмеивался, называя лесника сказочником. А мне было не по себе. Слишком уж серьезным было его лицо, когда он говорил про пустых людей.

На следующий день мы поссорились. Глупо, по-бытовому. Я упрекнул Стаса в том, что он слишком шумит, распугивает всю рыбу. Он в ответ назвал меня «унылым городским нытиком». Слово за слово. В итоге он в сердцах схватил свой рюкзак и пошел вдоль берега.
— Прогуляюсь, проветрюсь от твоего позитива! — крикнул он через плечо.

Я не стал его останавливать. Думал, походит часок, остынет и вернется.

Он не вернулся ни через час, ни через два. Когда начало смеркаться, я забеспокоился. Я кричал, звал его. В ответ — только тишина и шелест ветра в соснах. Ночью я не спал. Сидел у костра, вслушиваясь в каждый шорох, и проклинал себя за ту ссору.

Утром я побежал к заимке Федорыча. Он выслушал меня молча, и его лицо помрачнело.
— Дурное дело, — сказал он. — Этот берег… он самый обманчивый. Кажется, идешь прямо, а он петляет, в болота уводит.

Мы искали его весь день. Я, Федорыч и его старая лайка. Кричали, стреляли в воздух. Никакого ответа. К вечеру я был в отчаянии.
— Мы же найдем его? — спросил я у лесника, когда мы вернулись на его заимку, вымотанные и безрезультатные.
Федорыч долго смотрел на огонь в печи.
— Найдем, — тихо сказал он. — Или он сам найдется. Лес редко кого себе оставляет. Он предпочитает… меняться.

Я не понял его слов тогда. А он больше ничего не объяснил. Сказал только ждать.

Я просидел у него на заимке еще сутки. На грани истерики, представляя себе самые страшные картины. А на третье утро, когда я уже собирался ехать в ближайший поселок за спасателями, на опушке леса показалась фигура.

Стас.

Я бросился к нему. Он был грязный, исцарапанный, одежда в клочьях. Но он был жив.
— Стас! Ты где был?! Я чуть с ума не сошел!
Он посмотрел на меня, и в его глазах была бесконечная, вселенская усталость. Он слабо улыбнулся.
— Заблудился, — сказал он, и его голос охрип. — Телефон сел. Думал, все, конец. А потом… нашел тропинку. Она меня сама к вам и вывела.

Он обнял меня, и я почувствовал, как он дрожит. Это была неподдельная, искренняя радость спасения. В тот момент я был самым счастливым человеком на свете.

— Тропа, значит, — сказал подошедший Федорыч, глядя на Стаса как-то странно, с жалостью.
— Да, — кивнул Стас, не выпуская меня из объятий. — Тропа. Вывела.

И в этот момент я впервые почувствовал, что что-то не так. Но списал все на стресс.

Обратно в город мы ехали молча. Стас почти сразу уснул на пассажирском сиденье, и спал он тяжело, тревожно, иногда вздрагивая во сне. Я вел машину, смотрел на дорогу и чувствовал, как отступает страх, уступая место спокойствию. Мой друг был рядом. Он был жив. Все остальное — неважно.

Дома он вел себя как обычно. Отмылся, поел с волчьим аппетитом, рассказал в сотый раз, как плутал по лесу. Но что-то изменилось. Он стал… тише. Пропала его наглая самоуверенность. Он стал более задумчивым, часто смотрел в одну точку, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя.

А я… я изменился сильнее. С моего возвращения из Карелии городская усталость исчезла. Просто испарилась. Я снова начал чувствовать вкус еды, цвета казались ярче, музыка — глубже. Я просыпался по утрам с невероятной легкостью, полной сил и идей. Проект, который мучил меня полгода, я закончил за неделю. Мое выгорание прошло. Лес действительно меня вылечил.

Стас радовался за меня, но его радость была какой-то… грустной. Он смотрел на меня, улыбался, но в глубине его глаз я видел тень, которую не мог понять. Наша дружба тоже изменилась. Мы все еще были близки, но теперь между нами будто появилось тонкое, невидимое стекло.

Развязка наступила через месяц. Мы сидели у меня, и я, разбирая старые коробки, наткнулся на нашу фотографию. Мы там совсем пацаны, стоим в обнимку с моей мамой. Мама умерла пять лет назад, и Стас ее очень любил, всегда называл «тетя Ира».

Он взял фотографию. Посмотрел на нее.
— Да, я помню этот день, — сказал он. — 15 августа 2008 года. Мы тогда разбили твой мяч. А это тетя Ира. Твоя мама. Умерла от сердечного приступа в 2019-м. Мне жаль, что ты испытываешь по этому поводу негативные эмоции.

Он вернул мне фотографию. И в этот момент я все понял.

Лес не забрал его душу. Он забрал его боль. Его страхи, его сомнения, его радости, его любовь, его горе. Он забрал все то, что делало его человеком. Он оставил только идеальную, безупречно работающую оболочку. Пустой сосуд, который все помнит, но ничего не чувствует.

Я не выдержал.
— Какую плату ты заплатил, Стас? — спросил я, глядя ему в глаза. — Что ты отдал лесу за ту тропу?
Он посмотрел на меня своим пустым, ясным взглядом.
— Все ненужное, — просто ответил он. — Весь эмоциональный мусор, который мешал мне быть эффективным. Это была выгодная сделка.

Я больше не общаюсь с ним. Точнее, с тем, кто носит его имя. Иногда я вижу его в городе. Он всегда в идеальном костюме, с дорогими часами, за рулем новой машины. Он успешен. Он само совершенство. И он абсолютно мертв внутри.

А я… я вернулся к своей серой, унылой жизни. К своей усталости, к своим сомнениям, к своему выгоранию. Но теперь я знаю, что все это — цена. Цена за то, чтобы оставаться человеком. Иногда я думаю о той тропе. В самые тяжелые моменты, когда кажется, что сил больше нет, я вспоминаю о ней. О простом и легком выходе.

И я выбираю оставаться в своей чаще. Со своей болью, со своими воспоминаниями, со своей душой. Потому что теперь я знаю, что есть вещи страшнее, чем заблудиться в лесу. Например, найти из него дорогу домой.
#ДмитрийRAY. Страшные истории
источник