Есть вещи, которые не стоит трогать. Они лежат в пыли на чердаках и в подвалах, дожидаясь своего часа. Они не плохие и не хорошие. Они просто спят. И горе тому, кто решит их разбудить из любопытства, ведь у каждой такой вещи есть своя история, своя память и своя незавершённая работа.

Меня зовут Алексей, я — графический дизайнер. Проще говоря, рисую картинки для сайтов и всякой рекламы. Работа нервная, городская, от которой через пару лет начинаешь дёргаться от каждого звонка. И вот, когда я был уже на грани профессионального выгорания, судьба подкинула мне подарок — наследство. Старый дом в Тверской области от какой-то троюродной прабабки, которую я в глаза не видел.

Я поехал туда скорее из любопытства, но как только увидел этот дом, понял — остаюсь. Крепкий, бревенчатый, на окраине небольшой, но живой деревеньки. Вокруг — лес, тишина и такой воздух, что кружится голова. Идеальное место, чтобы сбежать от городской суеты и спокойно работать на удалёнке.

Первый месяц я просто приходил в себя. Гулял, спал, знакомился с соседями. А потом решил, что пора наводить порядок. Начал с чердака.

Чердак был завален всяким старьём, как и положено. Какие-то сундуки, мешки с пожелтевшими газетами, сломанная мебель. Разбирая завалы в дальнем углу, под слоем пыльных тряпок я наткнулся на неё. На прялку.

Она была удивительной. Не просто какой-то крестьянский инструмент. Резная, из тёмного, почти чёрного дерева, отполированного до блеска тысячами прикосновений. Я стёр с неё вековую пыль и залюбовался. Каждая деталь была на своём месте, колесо крутилось легко и почти беззвучно. Я не разбираюсь в антиквариате, но чувствовал, что эта вещь — особенная. В ней была какая-то душа, своя тихая, сонная жизнь.

Я снёс её вниз, в большую комнату. Отмыл, протёр. Поставил у окна. Она идеально вписалась в интерьер. Несколько дней я просто ходил мимо и любовался. А потом во мне проснулся дух экспериментатора. Что, если попробовать её запустить? Просто так, ради интереса.

Я сел на стул, поставил ногу на педаль и осторожно нажал. Колесо плавно тронулось с места, набирая обороты с тихим, убаюкивающим шуршанием. Я смотрел на веретено, на котором не было ни нитки, ни кудели, и улыбался своим детским забавам. И тут я это увидел.

На кончике веретена, из ничего, появился кончик чего-то тёмного. Он зацепился за дерево и начал наматываться. Я замер, но нога сама продолжала качать педаль. Тёмная нить становилась всё толще. Я присмотрелся и похолодел. Это была не нить. Это был длинный, чёрный, блестящий человеческий волос.

Я резко убрал ногу с педали. Колесо, прокрутившись по инерции, остановилось. На веретене была намотана аккуратная прядка волос, длиной сантиметров двадцать. Я осторожно дотронулся до неё. На ощупь — обычный волос. Мягкий, шелковистый. Но откуда он взялся?

Я списал всё на случайность. Может, волос застрял где-то в механизме, а теперь его вытащило наружу. Я смотал прядку с веретена и выбросил в печку. Но чувство тревоги уже поселилось внутри.

На следующий день я снова не удержался. Сел за прялку, завёл её. И снова, на пустом веретене, появился кончик волоса. Он рос, вытягиваясь будто из воздуха, и послушно наматывался на веретено. В этот раз я не останавливался дольше. Когда я закончил, на веретене была уже целая катушка из иссиня-чёрных, блестящих волос. Меня затрясло. Это уже не было случайностью. Это было что-то неправильное, противоестественное.

Я снял эту жуткую катушку и сжёг её, стараясь не прикасаться к волосам голыми руками. А саму прялку вынес в сарай и накрыл старым брезентом. Подальше с глаз долой.

Но это не помогло.

Сначала я начал находить одиночные длинные чёрные волосы по всему дому. То в тарелке с супом, то на подушке, то на зубной щётке. Я жил один, у меня волосы русые и короткие. Каждый найденный чёрный волос был как пощёчина, как напоминание о том, что в моём доме теперь есть кто-то ещё.

Потом стало хуже. Однажды ночью я проснулся от тихого, знакомого звука. Шшш-шшш-шшш… Так шуршало колесо прялки. Но ведь она была в сарае! Я схватил фонарик и, стараясь не шуметь, вышел из дома. Дверь сарая была приоткрыта. Я заглянул внутрь.

В лунном свете, падающем из окна, прялка стояла посреди сарая. И она работала сама по себе. Колесо крутилось, педаль качалась вверх-вниз, а на веретено наматывался бесконечный чёрный волос. Но теперь я видел, откуда он брался.

Он не появлялся из воздуха. Тонкие, как паутинки, волоски сочились из щелей в полу, из трещин в стенах, из-под крыши. Они, извиваясь, ползли по сараю, сплетались в одну общую нить и тянулись к веретену. Прялка собирала их, пряла их, превращая в тугую чёрную пряжу.

Я в ужасе захлопнул дверь и забежал в дом, заперевшись на все засовы. Я не спал до рассвета, сидя с топором в руках и слушая, как за окном до самого утра не прекращается монотонное шуршание.

Утром всё стихло. Я заглянул в сарай — прялка снова стояла в углу под брезентом, как будто её никто не трогал. Но я-то знал правду.

Я решил, что с меня хватит. Нужно избавиться от неё. Я вытащил прялку на огород, облил бензином и поджёг. Дерево занялось неохотно, волосы на веретене вспыхнули с отвратительным шипением и запахом палёного. Когда всё догорело, я разбил обухом топора обугленные остатки и закопал их в дальнем углу сада.

Вечером, измотанный, я лёг спать. И этой ночью начался настоящий кошмар.

Я проснулся от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Открыл глаза. В комнате было темно, но я отчётливо видел, как из всех щелей — из-под плинтусов, из рассохшихся рам, из трещин на потолке — ко мне тянутся сотни тонких чёрных волосков. Они сплетались в пряди, ползли по полу, по стенам, по одеялу. Без прялки им больше некуда было идти, и они шли ко мне.

Я вскочил с кровати. Одна из прядей тут же обвилась вокруг моей лодыжки. Она была холодной и удивительно сильной. Я закричал и рванулся, отрывая её. На коже остался красный след, как от ожога.

Волосы были повсюду. Они свисали с потолка, как лианы, пытались схватить меня. Я выбежал из комнаты, захлопнув дверь. Но они полезли из-под неё. Я понял, что сжёг не источник проблемы, а лишь инструмент, который её сдерживал. Раньше прялка собирала всю эту мерзость в одном месте, а теперь она расползлась по всему дому.

В отчаянии я побежал к единственному человеку, который мог хоть что-то знать — к бабе Зине, старушке-соседке, которая жила здесь всю жизнь. Я колотил в её дверь, пока она не открыла. Увидев моё лицо, она всё поняла без слов.
— Прялку нашёл, милок? — тихо спросила она, впуская меня в дом.

И она рассказала мне историю. Историю этого дома.
Сто лет назад здесь жила женщина по имени Анисья. У неё была единственная дочь, красавица с косой до пят, чёрной, как вороново крыло. Однажды летом девочка пошла купаться на реку и утонула. Тело так и не нашли.

Анисья сошла с ума от горя. Она заперлась в доме и целыми днями сидела за своей прялкой. Она говорила соседям, что прядёт нить, за которую вытянет свою дочку из речной темноты. Она верила, что если спрясть достаточно длинную нить, то она дотянется до самого дна, до царства водяного, и вернёт своё дитя.

Она пряла дни и ночи. Откуда она брала пряжу, никто не знал. А потом Анисья просто исчезла. Соседи вошли в дом и увидели только прялку, на которую была намотана огромная катушка чёрных волос. С тех пор в доме никто подолгу не жил. Все съезжали, напуганные странными звуками и ощущением чужого присутствия.

— Она не хотела тебе зла, — закончила баба Зина. — Она просто работает. Она прядёт свою нить. Но ты сжёг её инструмент, и теперь вся её боль, вся её тоска, что копилась в этом доме сто лет, ищет выход. И она нашла тебя. Она будет прясть из тебя.

— Что мне делать?! — взмолился я.

— Ты должен закончить её работу, — твёрдо сказала старуха. — Ты должен дать ей то, чего она хотела. Ты должен вернуть ей дочь.

Она дала мне старую куклу-мотанку, свой нательный крестик и велела идти на реку, к тому месту, где, по преданию, утонула девочка.

Я вернулся в свой дом. Он был похож на кокон. Стены, потолок, мебель — всё было затянуто колышущейся паутиной чёрных волос. Они тянулись ко мне, пытались коснуться. Я пробивался сквозь них, как через заросли.

Я раскопал то, что осталось от прялки. Собрал все обугленные щепки. Кое-как связав их верёвкой, я взвалил эту уродливую конструкцию на спину. Волосы в доме зашевелились, поползли за мной, словно провожая.

На берегу реки я положил остатки прялки на землю. Взял куклу, которую дала мне баба Зина, надел на неё крестик и, обернув её самым длинным и толстым пучком волос, что нашёл в доме, опустил в тёмную воду.

— Возьми, — сказал я вполголоса, обращаясь то ли к реке, то ли к дому за спиной, то ли к самой ночи. — Она устала. Отпусти её. Отпустите друг друга.

Я бросил обугленные остатки прялки вслед за куклой. Они погрузились в воду с тихим шипением.

В тот же миг всё прекратилось. Я физически ощутил, как что-то отпустило. Воздух стал чище. Ветер, до этого завывавший в камышах, стих. Я обернулся к дому. В его тёмных окнах больше не было ощущения наблюдающей за мной тоски.

Когда я вернулся, в доме не было ни одного волоска. Он был просто старым домом. Тихим. Спокойным. В нём больше не было столетней боли и сумасшедшей материнской любви.

Я остался здесь жить. Иногда, сидя у окна, я смотрю на реку и думаю об Анисье. Я не знаю, нашёл ли её дух покой. Но я знаю, что её работа закончена. Прялка больше не прядёт свою жуткую нить. И я надеюсь, что больше никто и никогда её не разбудит.
#ДмитрийRAY. Страшные истории
источник