Проявление

Романов Димитрий
Сегодня круглая дата — ровно десять лет назад я остался один, лишившись родных мне людей, и сегодня вспоминаю те события. Хотя, за десять лет вряд ли был день, когда я не прокручивал в голове то, что произошло. Несомненно, случившееся обусловило мою дальнейшую жизнь. Если существование после можно назвать жизнью. Но это другая история, сейчас хочу рассказать, что же случилось ровно десять лет назад. Постараюсь воспроизвести события того дня как можно более последовательно и точно, насколько это может сделать главный персонаж и повествователь в одном лице.
Мне исполнилось тогда двадцать четыре года. Институт пришлось бросить из-за тяжёлой финансовой ситуации в семье, днём я работал в местной страховой конторе на полставки, а ночью подрабатывал водителем такси. Денег едва хватало на жизнь. Жил с младшей сестрой и матерью. Мать долго и тяжело болела, значительная часть зарабатываемых денег тратилась на лечение. Дорогостоящие процедуры и лекарства, оплата услуг приходящей медицинской сестры — главные статьи расходов. На оставшиеся деньги и жили мы с сестрой.
Каждый раз я просыпался с чувством тревоги за мать, представив, какие ещё мучения выпадут на её долю в этот день. Я умывался, быстро завтракал и уходил на работу до глубокой ночи. Уходил, а мать проводила весь этот день в борьбе с болью за свою жизнь. Среди ночи часто слышались крики. Они терзали душу, но помочь я не мог почти ничем. Стыдно признаться, но, уходя поутру, испытывал облегчение: я боялся того, с чем ей приходится жить. Боялся смерти, которая поселилась по соседству, и ждала своего часа. Её дыхание звучало в тяжёлых вздохах больной матери.
Несколько дней кряду шли дожди, тучи казались металлическими, со свинцовым отливом. Они заглядывали в окна домов, впуская внутрь свои бесформенные тени; пустая комната наполнялась серыми молчаливыми гостями. Я сидел в кресле, слушал равномерный шум дождя, с редкими раскатами грома, полностью отдав себя во власть самого мрачного настроения. Сестру мне удалось отправить в летний лагерь. Один знакомый студент-педагог работал там вожатым и помог оформить льготную путёвку. У матери участились припадки, а ранее использовавшиеся средства уже не давали эффекта. Доктор принял решение о госпитализации с целью применить наиболее радикальные методы лечения. Он так сказал мне. Но я понял, что болезнь достигла финальной стадии развития, и счёт пошёл на дни.
Раз за разом я вспоминал, как мать подозвала меня перед тем, как её увезли в больницу, и сказала: «Жаль, что я не увижу, как ты будешь жить, и как сестра, и не смогу порадоваться за вас». Каждый раз эти слова вставали комом в горле, болезненно сжимали сердце. Хотелось упасть на пол, дать волю чувствам, и что есть сил рыдать. Хотелось целовать ей руки и говорить, что никуда она не уходит, что она поправится и ещё будет нянчить моих, а потом и сестринских детей. Только разум твердил, что уже решено, и вся боль сказанного матерью повисала в воздухе, не найдя ни того, кто эту боль утешит, ни того, кто за неё ответит.
Тем временем уже совсем стемнело, пора на смену в такси. Пройдясь несколько раз по пустой квартире, вышел на улицу. Дождь не переставал, порывистым ветром его сносило в сторону. Я накинул капюшон и пошёл в сторону центра под едким светом уличных фонарей. Свет на лица прохожих падал таким образом, что они казались мне зачем-то пробудившимися и разгуливающими по улицам города мертвецами. Наконец, дошёл до таксопарка и оказался в теплом кабинете, где нужно было взять ключ от машины и расписаться в ведомости. Обычно там дежурил сторож, но сегодня его почему-то не было. На столе лежала записка: «Если нелёгкая погнала тебя таксовать в такую погоду, то бери ключ в десятом ящике, твоя машина в ремонте. И да хранит тебя Господь!». Порывшись в десятом ящике, я извлёк оттуда ключ и вышел, а спустя пять минут ехал за первым клиентом.
«Ну и рухлядь мне дали», - ворчал я, когда, при переключении передач, коробку заедало. С нескольких попыток, с ужасающим скрипом удавалось включить нужную. Машина дребезжала и скрипела, как могла, и я надеялся, что закреплённый за мной автомобиль скоро починят, и более не придётся садиться за руль этой колымаги. Чтобы хоть как-то скрасить поездку, нашёл в бардачке старую кассету и включил её. Заиграла какая-то старомодная заунывная песня. О чём песня, сложно было разобрать из-за хрипа колонок и тарахтения двигателя. Слушать было невозможно, вынул кассету и бросил туда, откуда взял. Мыслями я был с матерью, представлял себе, как она там, одна в больничной палате, окружённая чужими равнодушными людьми. Я должен быть с ней все эти дни, сидеть рядом. Но страх сковывал, страх перед тем, как сильно она изменилась, и как изменится ещё. Смутное чувство вины перед так же не позволяло присутствовать.
Ехал я на самый конец города, в район, сплошь застроенный большими красивыми коттеджами. В дневное время мне нравилось здесь бывать: свежий лесной воздух, безмятежный шум деревьев, несколько живописных прудов. Но сейчас это место казалось жутковатым: воздух пропах ночной тревогой, шелест листьев звучал зловеще, в пруду отражалась луна, верная спутница всех тёмных дел. Красивые, при свете дня, коттеджи напоминали безвкусные замки времён средневековья, за стенами которых творилось бог знает что. В одном из таких замков и ждал меня припозднившийся клиент. Я остановился у ворот, дважды посигналил. В доме свет горел во всех окнах, но никого в них видно. Подождав пять минут, вышел из машины. Дождь лил сильнее прежнего. Ботинки сразу увязли в грязи. Тут раздались шаги по асфальтированной дорожке. Затем открылась калитка, из которой вышел человек в чёрном кожаном плаще. Он, не говоря ни слова, прошёл мимо меня и сел на заднее сиденье такси. Вслед за ним сажусь за руль и, не успев спросить пункт назначения, получаю от пассажира листок с написанным на нём корявым почерком адресом. По спине пробежал холодок, ведь ехать предстояло в госпиталь, тот самый, где сейчас находится мама.
Молча смяв листок, я тронулся. От дождя дорогу кое-где размыло, и пару раз я чуть не застрял. Встать в грязи на краю города среди ночи с этим человеком в чёрном - было последнее из списка того, чего бы я желал. Наконец, после манёвров среди луж и грязи на грунтовой дороге, удалось выехать на асфальт. Тишина совершенная, только порывы ветра с дождём, да шум двигателя и скрип тормозных колодок создавали хоть какой-то живой фон нашей поездке. Пассажир закурил сигарету, лишь её тлеющий уголёк напоминал о его присутствии. Лица я разглядеть не успел ни когда он прошел мимо меня, ни когда чиркнул спичкой, зажигая сигарету.
По пути то и дело встречались автомобили у обочины и в кювете. Ехать следовало осторожно, и я сбросил газ, тем более что старая машина не вызывала к ней доверия.
Продолжали молчать. Да и вряд ли я хотел с ним беседовать. Кем был этот человек и зачем он направлялся в госпиталь среди ночи? Попасть в это время к кому-то из пациентов невозможно. Может быть, он там работает. Или же пассажир не знает точного адреса, а госпиталь использует как ориентир.
Едва докурив сигарету, он закурил следующую. На этот раз я успел мельком разглядеть его, когда он поджигал спичку. Высокий ворот чёрного плаща скрывал большую часть бледного и, как казалось, болезненного лица. Чёрные очки выделялись на фоне бледной кожи. Я открыл окно, дав сладковатому дыму выветриться. Ночной воздух с брызгами дождя приятно увлажнил лицо.
Спустя пять минут показались огни госпиталя, который располагался в старом пятиэтажном здании. Даже при слабом свете фонарей по периметру можно было хорошо разглядеть, в каком состоянии находился госпиталь: на обсыпающемся местами здании виднелись глубокие трещины, иные из них начинались прямо из фундамента. Остановившись у парадного входа, я доложил, что мы прибыли в пункт назначения. Возникла минутная пауза, после чего пассажир достал пару купюр, молча протянул их мне и так же молча вышел из машины. Проводив его взглядом, я некоторое время сидел в машине и думал, как в каких-нибудь ста метрах и через несколько стен от меня, лежит мама. Лежит на жёсткой больничной койке и думает о разных вещах: о прожитой жизни, о неизбежной скорой смерти, о том, как сложатся наши с сестрой судьбы. Надеюсь, что в этот поздний час она просто спит, не ощущая ни боль, ни тревогу.
Совсем уже забыв про странного клиента, я выехал с территории госпиталя. На пустынной дороге имел неосторожность разогнаться, за что и поплатился. Шины были наполовину стёрты, а автомобиль реагировал на движение руля подчас непредсказуемо. Машину начало заносить вправо, и на мокром асфальте я полностью потерял управление. После двух или трёх переворотов машина оказалась в обочине, в луже густой грязи, которая и погасила скорость движения. Сколько времени я провёл без сознания — не могу сказать. Очнулся от резкой боли в лобной части головы. Глаза заливала кровь из ушибленного места. Слева от этого участка дороги шло строительство, и потому на обочине то тут, то там, были подготовлены кучи с землёй, песком, глиной. Сильный дождь замесил всё это в одну большую и вязкую субстанцию, при попадании машины в которую я ударился головой о руль. После того как очнулся, я осмотрел себя на предмет наличия травм. Кроме раны на голове повреждений не оказалось, мне очень повезло. Тем не менее, тело ныло ужасно.
Выбравшись на дорогу, я сумел остановить проезжающее мимо такси. Водитель был мне знаком, он работал в том же таксопарке. Увидев меня, грязного, мокрого, с окровавленной головой, он напугался не меньше моего. Расспросив о случившемся, он развернулся и решил везти меня в госпиталь. Да, в тот самый.