Меня зовут Петр. Мне сорок пять, и последние десять лет моя жизнь была похожа на пересохший колодец — вроде и глубоко, а зачерпнуть нечего. Жена ушла, дети выросли и разъехались, работа на местном складе превратилась в унылое перекладывание коробок с места на место. Единственной отдушиной был старый дедовский дом и огород при нем. Земля не предаст. Что в нее вложишь, то и заберешь. В этом была честность, которой мне так не хватало среди людей.

В тот день я решил перекопать дальний угол огорода, где буйно разросся хрен и крапива. Земля там была плотная, слежавшаяся, будто ее лет сто никто не трогал. Лопата со скрежетом входила в суглинок. И вот, на глубине штыка, она ударилась обо что-то твердое. Не камень. Звук был глуше. Я отбросил лопату и начал разгребать землю руками.

Это была свистулька. Маленькая, ладная, из темной, почти черной глины. Она была сделана не на гончарном круге, а вылеплена руками — грубовато, но с какой-то дикой, первобытной энергией. Формой она напоминала не птичку или зверька, а какое-то причудливое, ухмыляющееся существо с хитрыми, раскосыми глазами и маленькими рожками. Я отряхнул с нее землю, потер о штанину. Она была гладкой и прохладной, приятно лежала в ладони.

Я поднес ее к губам. Отверстие было забито землей. Дома я аккуратно прочистил его тонкой веточкой, промыл под струей воды. Вечером, когда солнце уже село, а дом наполнился синими, уютными сумерками, я сел на крыльце. В воздухе пахло дождем и мокрой листвой. Я снова взял свистульку. И, просто от нечего делать, от скуки, от той самой звенящей пустоты внутри, я подул в нее.

Ничего.

Ни звука. Ни даже шипения воздуха. Такое странное чувство, будто мой выдох просто провалился в эту маленькую глиняную фигурку, растворился в ней без остатка. Я подул сильнее, до головокружения. Тот же эффект. Пустота. Словно я пытался надуть дырявый шарик. Я усмехнулся, пожал плечами и положил бесполезную игрушку на подоконник. Забавный артефакт.

Ночь пришла быстро. Я запер дверь, задернул шторы и лег с книгой. Около полуночи, когда я уже начал клевать носом, в дверь постучали.

Не громко, не требовательно. А тихо, вежливо, почти деликатно. Тук-тук-тук. Я замер. Кто бы это мог быть в такое время? Соседи давно спали, а чужие в нашу глухомань не забредали. Я подошел к двери и посмотрел в глазок.

На крыльце стоял человек. Высокий, худой, в темном, старомодном пальто, хотя на улице было еще тепло. На голове — шляпа, надвинутая на глаза. Он стоял совершенно неподвижно, сложив руки за спиной. Я не мог разглядеть его лица.

— Кто там? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Свои, — ответил человек. Голос у него был тихий, вкрадчивый, с легкой хрипотцой. — Слышал, звали.

— Я никого не звал, — растерялся я. — Вы ошиблись.
Человек под шляпой усмехнулся. Я не видел улыбки, но я ее почувствовал.
— Не звали, — согласился он. — Свистели.

И он медленно поднял руку с длинными, тонкими пальцами и указал не на меня, а вглубь дома, на тот самый подоконник, где лежала черная глиняная свистулька.

Меня прошиб холодный пот. Я попятился от двери.
— Уходите, — сказал я. — Я вызову полицию.
— Ну зачем же так грубо, хозяин? — голос за дверью стал еще слаще, еще вкрадчивее. — Я ведь гость. А гостя положено в дом пустить, чаем угостить. Не по-людски это, за дверью держать.

Его слова были правильными, вежливыми, но от них веяло таким запредельным холодом, что у меня застучали зубы. Я молчал, вцепившись в дверную ручку.

— Хорошо, — сказал он после паузы, и в его голосе прозвучало разочарование. — Как знаешь. Только вот что... Ты когда свистел, ты ведь не просто так дул. Ты желание загадывал. Тихое, неслышное. Чтобы тишина твоя кончилась. Чтобы не так одиноко было. Я ведь прав?

Я молчал. Но он был прав.

— Я пришел, — продолжал он. — Я твое желание исполнил. Но за все надо платить. Раз в дом не пускаешь, давай сыграем. Прямо здесь, через дверь. В простую игру. В «верю — не верю». Я тебе три истории расскажу, а ты угадай, какая из них правда. Угадаешь — я уйду и больше никогда не вернусь. Не угадаешь... — он сделал паузу. — Не угадаешь, так я сам за своей платой зайду. Дверь мне не помеха.

Я был в ловушке. Я понимал, что это безумие. Но я также понимал, что передо мной не человек. И что простая деревянная дверь его не остановит, если он захочет войти. Игра была единственным шансом.

— Я согласен, — выдавил я.

— Вот и славно, — обрадовался голос за дверью. — Итак, история первая. Жил в вашей деревне сто лет назад мельник. И была у него жена, красавица писаная. А мельник был ревнив, как черт. И вот однажды приревновал он ее к молодому барину, заманил на мельницу и убил. А тело в муку смолол. И с тех пор душа ее не знает покоя, бродит по ночам и ищет свои косточки. А свистулька эта — из глины с ее могилы, и плачет она ее голосом, только не всякий его услышит. Веришь?

— Не верю, — ответил я. Слишком уж похоже на деревенскую страшилку.
— Правильно, — усмехнулся гость. — И я не верю. Слушай вторую историю. Был здесь когда-то монастырь. И жил в нем монах-отступник, который баловался черной магией. Он научился заключать души грешников в глиняные фигурки. А чтобы они не сбежали, он делал так, что фигурки эти не издавали ни звука. Потому что звук для души — это как дверь для человека. Нет звука — нет выхода. И вот однажды монаха этого сожгли, а его поделки разбросали по всей округе. И свистулька эта — одна из них. В ней сидит душа вора, который украл церковное серебро. И она молчит, потому что выхода у нее нет. Веришь?

Я задумался. Эта история была более... изощренной. Но все же...
— Не верю, — сказал я.

— Опять угадал, — в голосе гостя послышалось восхищение. — Глазастый ты, хозяин. Ну что ж, третья попытка. Последняя. Слушай внимательно. Никакого мельника не было. И монаха не было. А была только глина у реки. И был я. Мне было скучно. И я вылепил эту свистульку. Просто так, от нечего делать. Вложил в нее немного своей тишины, немного своего одиночества. И оставил на видном месте. В надежде, что ее найдет такой же одинокий и скучающий человек. И позовет меня поиграть. И все, что я тебе до этого рассказывал — ложь. А правда в том, что это просто кусок глины. И я — просто случайный прохожий, который решил подшутить над тобой. Веришь?

Я замер. Это была самая абсурдная и самая правдоподобная история из всех. Она обесценивала все, что происходило. Она превращала этот леденящий ужас в глупый розыгрыш. Мой разум отчаянно хотел в это поверить.

— Верю, — прошептал я.

За дверью наступила тишина. А потом я услышал смех. Тихий, торжествующий, от которого кровь стыла в жилах.

— А вот тут ты и попался, хозяин, — прошипел голос. — Потому что и это была ложь.

Дверной замок щелкнул, будто его открыли ключом. Дверь медленно, со скрипом, начала открываться.

Я отшатнулся, в ужасе глядя на темный проем. Я проиграл.

Но в тот момент, когда дверь распахнулась, я вдруг понял. Я понял суть игры. Я понял, в чем была моя ошибка. Я пытался играть по его правилам, пытался угадать правду. А правды не было. Все три истории были ложью. И четвертая, и пятая, и сотая — все они были бы ложью. Потому что он и есть ложь. Его природа — обман. И единственный способ выиграть у лжи — это не играть с ней. А отвергнуть ее.

Он уже делал шаг через порог. Я видел его тень, длинную, кривую, неестественную. И я закричал. Не от страха. От ярости.

— НЕ ВЕРЮ! — заорал я во всю мощь своих легких. — Я ничему не верю! Ни единому твоему слову! Убирайся!

Он замер на пороге. Я видел, как его тень дрогнула.

— Поздно, хозяин, — прошипел он. — Ты уже поверил. Ты проиграл.
— Я отменяю свою веру! — крикнул я, сам не зная, откуда берутся эти слова. — Я не верю в тебя! Тебя нет! Ты — просто пустота, как и твоя свистулька!

Я бросился к подоконнику, схватил чертову глиняную фигурку. Она была ледяной. Я со всей силы швырнул ее об пол.

Раздался оглушительный звон, будто разбилось огромное зеркало. Свистулька разлетелась на тысячи мелких, пыльных осколков. И в тот же миг существо на пороге закричало. Это был нечеловеческий, беззвучный крик, который я услышал не ушами, а всем своим существом. Его тень затрепетала, истончилась и втянулась обратно в ночную темноту, словно ее смыло волной.

Дверь с силой захлопнулась. Замок щелкнул, становясь на место. И наступила тишина.

Я стоял посреди комнаты, тяжело дыша. На полу россыпью лежала черная глиняная пыль. Я подошел и осторожно коснулся ее пальцем. Она была теплой.

Я не знаю, кто это был. Черт, бес, дух одиночества — какая разница. Я знаю одно: я позвал его своей тоской, своей пустотой. И чуть не заплатил за это страшную цену.

Я не стал убирать пыль. Я просто накрыл ее старым ковриком. Пусть лежит. Как напоминание.

С тех пор тишина в моем доме изменилась. Она больше не звенит. Она стала плотной, живой. В ней больше нет пустоты. Она наполнена моим собственным присутствием. Я больше не ищу, чем ее заполнить. Я научился в ней жить.

И я больше никогда не копаю в том углу огорода. Потому что я понял одну простую вещь. Есть вещи, которые лучше не находить. И есть тишина, которую лучше не нарушать. Особенно своей собственной.
#ДмитрийRAY. Страшные истории
источник