Предыдущая публикация
Горький привкус мёда.
Глава 2
1926 год
- Матвей! - Лукерья рыдала посреди ночи, обнимая свою дочку Полиночку. - Матвей, за лекарем беги!
- Неужто опять жар? - Матвей бросился к дочери, а затем побежал к двери.
- Валенки! Валенки обуй, да тулуп накинь! - кричала ему вслед жена. - Еще тебе захворать не хватало. Господи, помоги! Да за что же нам такие беды?
Она держала в своих руках горячие ладошки двухлетней дочери и плакала.
- Господи, помоги, - просила она, - не забирай моего ребенка.
Тут дочь закашлялась, а Лукерья приподняла её и слёзы потекли из глаз молодой женщины. Что за напасть испытывает её малышку?
Они вместе с Мишуткой приболели. Да вот только мальчонка на поправку быстро пошел, а Полиночка с каждым днем слабела. Не помогали ни мёд, что ей давали, ни микстуры, что лекарь оставлял. Да и до города не добраться - метель бушевала три дня, всю дорогу замело. Не хватало ещё с дитём посреди сугробов в полях застрять!
Шестилетний Мишенька стоял рядом с кроваткой сестры и беззвучно плакал, слыша её стоны. Наконец пришёл лекарь, он до самого утра пробыл в доме Лукерьи и Матвея. Наконец жар стал спадать.
- Наблюдайте за ней. Но уже должно быть всё хорошо, - успокоил их лекарь.
- Спасибо, Никита Семёнович, - поблагодарил его Матвей и дал с собой горшочек мёда. - Возьмите для ребятишек своих.
- А вот за медок спасибо, - кивнул Никита Семёнович. - На всю округу он у вас славится. Ни у кого такого нет.
Он ушел, а Матвей велел Лукерье лечь поспать.
- Тошно смотреть на тебя, душа ноет. Ты две ночи на ногах, сейчас стоишь тут, будто привидение. Я покараулю здесь, а ты поспи. И не спорь, ступай в комнату.
- Пойдём, мама, со мной, - потянул её Миша и она, взяв его за руку, пошла с ним. Они улеглись на кровать и Лукерья обняла сына, погладив его по взъерошенным мягким волосенкам. Уже через минуту он уснул, умаявшись за ночь, а Лукерья думала о том, что несмотря на усталость и такие тяжелые последние дни, она чувствует себя как за каменной стеной. Её дом, её семья - это её крепость.
И пусть мать не очень любила зятя, но её слова про горький привкус мёда были неверны - счастлива она с Матвеем, и сынок его стал ей родным. Вот будто забыла Лукерья, что не она рожала мальчонку. Едва поженились они, как тут же пошли в сельский совет, и она усыновила его. В сельском совете сперва не хотели Мишутку на неё записывать, да только Матвей на своём настоял. Говорил, что если Машка и объявится, то не отдаст ей сына. Ни за что не отдаст! Она потеряла своего ребенка, когда сбежала с табором. Теперь другую он матерью зовёт, а значит, пусть она и по записям такая будет.
Речь его была убедительной, в конце концов начальство сельское бумаги, какие надо, подписало и вот стал Мишутка сыном для Лукерьи.
На душе радостно у Лукерьи было, она и правда его сыном считать стала. Вот так сразу, как в дом Матвея вошла. Правда, счастье её скоро омрачилось уходом Матрёны из жизни. Болела она, да спустя год после свадьбы слегла. Ухаживала за ней Лукерья самоотверженно, но когда свекрови не стало и слёзы еще высохнуть в глазах не успели, как узнала молодая женщина новость, что душу согрела - ребенка она ждала. Когда на свет девочка появилась, назвали её Полиной.
Мишутка от сестренки не отходил. Вопреки прогнозам матери семья Лукерьи и Матвея была дружной - работали они, как и все сельские, трудились на земле, да по хозяйству, да на пасеку вместе ходили.
С этими мыслями и уснула Лукерья, а проснулась от того, что её кто-то гладил по голове. Открыв глаза, она улыбнулась - рядом с кроватью стояла Полинка.
- Девочка моя! - она забрала дочь в кровать и крепко обняла. Мишутка уже во дворе был, курочек кормил, помощник её золотой, его голос, призывающий птицу в курятнике, она слышала.
- Проснулась? - спросил вошедший Матвей.
- Да. В сон провалилась глубокий. Снилось мне, что мёд на пасеке собираем, а он горький на вкус. И вдруг снег пошел, намело всё кругом, ветер сильный поднялся. Так мне страшно было! А потом вдруг я почувствовала тепло, открыла глаза, а это Полина своими ладошками гладит меня по голове. К чему был этот сон?... - вздохнула она.
- Пустой он, Полечка. Послушай, я пошел с мужиками снег чистить до леса, а там уж посреди сосновых деревьев таких сугробов нет. Авось, получится до станции добраться, коли сегодня снегопада не будет.
- Да, в городе надо микстуру взять, что лекарь прописал. Это сейчас жар у Полины сошел, а ежели опять всё вернется?
- Вот потому и пойду я. Мужики уже кличут.
- Ступай, Матвей, ступай.
До самого вечера мужики расчищали снег там, где должна быть дорога. Проезжали на лошадях, впряженных в сани и молились, чтобы до утра не замело. А в семь часов поутру несколько человек тронулись в путь - не одному Матвею требовалось по делам в город. До района было недалеко, но тем не менее в зимний период занимало времени больше, чем обычно. Поэтому добирались до города аж часа три.
Обратно Лукерья ждала мужа после обеда. Но вот уж вечер, а его всё нет. Вернулись мужики из города - кто на санях, что мимо деревни путь держали, кто пешком добирался от станции. Про Матвея спрашивала Лукерья, но те лишь плечами пожимали - высадил их на станции, а сам в больницу поехал.
Вернулся Матвей уже тогда, когда Полина и Мишутка спать улеглись. Благо, не было больше жара у девочки.
- Где ты был так долго? Я переживала!
- Задержался в городе от того, что микстуру эту искал. В больнице её не было, говорят, закончилась. Отправился в другую. А там ждал своей очереди, покуда сельским врачам отпускали лекарства.
- Я так переживала - темно, ты по лесу на санях, а если волки?
- Отродясь волков у нас не водилось. Кабаны только, да и тех давно не видно было. Батька твой всех перебил, - рассмеялся Матвей. - Всё хорошо, Лукерьюшка. Но микстурку дать Полине надо, не до конца она еще оправилась.
В тот вечер Лукерья спала рядом с дочерью, просыпаясь постоянно и прислушиваясь к её дыханию, да проверяя, нет ли жара. Ночь прошла спокойно, а наутро Лукерья проснулась и увидела, что муж сидит на улице, накинув на плечи тулуп, курит и смотрит впереди себя, но будто ничего не видит.
- Ты чего это дымить вздумал? - возмущенно спросила она, выйдя на крыльцо.
Последний раз она его с трубкой видела, когда он Машкин побег переживал. А потом как-то и не замечала за ним столь пагубной привычки. Ещё и гордилась тем, что от её Матвея табаком не несёт, как от других мужиков.
- Устал я что-то за эти дни, - произнес он, вздыхая. - Ступай, Луша, в дом. Не мёрзни. Я скоро буду.
***
Он устал, Лукерья верила в это. Сама была вымотана болезнью детей. Но разве до этого они не уставали? Что-то уж Матвей шибко мается.
Это она замечала и все последующие дни и недели. А еще Матвей отчего-то в город зачастил. То порося на ярмарке продать, то мёду. То молоко по два-три бидона возит, хотя раньше творог делали, сметану и только тогда везли. Будто мёдом ему там намазано.
И взгляд у Матвея уже не был полон любви. Порой, глядя на мужа, Лукерья чувствовала горечь. Вот как мёд - вроде сладкий, но отдает горчинкой. Так и у них в семье стало.
продолжение идет следом
#Хельга
источник
- Матвей! - Лукерья рыдала посреди ночи, обнимая свою дочку Полиночку. - Матвей, за лекарем беги!
- Неужто опять жар? - Матвей бросился к дочери, а затем побежал к двери.
- Валенки! Валенки обуй, да тулуп накинь! - кричала ему вслед жена. - Еще тебе захворать не хватало. Господи, помоги! Да за что же нам такие беды?
Она держала в своих руках горячие ладошки двухлетней дочери и плакала.
- Господи, помоги, - просила она, - не забирай моего ребенка.
Тут дочь закашлялась, а Лукерья приподняла её и слёзы потекли из глаз молодой женщины. Что за напасть испытывает её малышку?
Они вместе с Мишуткой приболели. Да вот только мальчонка на поправку быстро пошел, а Полиночка с каждым днем слабела. Не помогали ни мёд, что ей давали, ни микстуры, что лекарь оставлял. Да и до города не добраться - метель бушевала три дня, всю дорогу замело. Не хватало ещё с дитём посреди сугробов в полях застрять!
Шестилетний Мишенька стоял рядом с кроваткой сестры и беззвучно плакал, слыша её стоны. Наконец пришёл лекарь, он до самого утра пробыл в доме Лукерьи и Матвея. Наконец жар стал спадать.
- Наблюдайте за ней. Но уже должно быть всё хорошо, - успокоил их лекарь.
- Спасибо, Никита Семёнович, - поблагодарил его Матвей и дал с собой горшочек мёда. - Возьмите для ребятишек своих.
- А вот за медок спасибо, - кивнул Никита Семёнович. - На всю округу он у вас славится. Ни у кого такого нет.
Он ушел, а Матвей велел Лукерье лечь поспать.
- Тошно смотреть на тебя, душа ноет. Ты две ночи на ногах, сейчас стоишь тут, будто привидение. Я покараулю здесь, а ты поспи. И не спорь, ступай в комнату.
- Пойдём, мама, со мной, - потянул её Миша и она, взяв его за руку, пошла с ним. Они улеглись на кровать и Лукерья обняла сына, погладив его по взъерошенным мягким волосенкам. Уже через минуту он уснул, умаявшись за ночь, а Лукерья думала о том, что несмотря на усталость и такие тяжелые последние дни, она чувствует себя как за каменной стеной. Её дом, её семья - это её крепость.
И пусть мать не очень любила зятя, но её слова про горький привкус мёда были неверны - счастлива она с Матвеем, и сынок его стал ей родным. Вот будто забыла Лукерья, что не она рожала мальчонку. Едва поженились они, как тут же пошли в сельский совет, и она усыновила его. В сельском совете сперва не хотели Мишутку на неё записывать, да только Матвей на своём настоял. Говорил, что если Машка и объявится, то не отдаст ей сына. Ни за что не отдаст! Она потеряла своего ребенка, когда сбежала с табором. Теперь другую он матерью зовёт, а значит, пусть она и по записям такая будет.
Речь его была убедительной, в конце концов начальство сельское бумаги, какие надо, подписало и вот стал Мишутка сыном для Лукерьи.
На душе радостно у Лукерьи было, она и правда его сыном считать стала. Вот так сразу, как в дом Матвея вошла. Правда, счастье её скоро омрачилось уходом Матрёны из жизни. Болела она, да спустя год после свадьбы слегла. Ухаживала за ней Лукерья самоотверженно, но когда свекрови не стало и слёзы еще высохнуть в глазах не успели, как узнала молодая женщина новость, что душу согрела - ребенка она ждала. Когда на свет девочка появилась, назвали её Полиной.
Мишутка от сестренки не отходил. Вопреки прогнозам матери семья Лукерьи и Матвея была дружной - работали они, как и все сельские, трудились на земле, да по хозяйству, да на пасеку вместе ходили.
С этими мыслями и уснула Лукерья, а проснулась от того, что её кто-то гладил по голове. Открыв глаза, она улыбнулась - рядом с кроватью стояла Полинка.
- Девочка моя! - она забрала дочь в кровать и крепко обняла. Мишутка уже во дворе был, курочек кормил, помощник её золотой, его голос, призывающий птицу в курятнике, она слышала.
- Проснулась? - спросил вошедший Матвей.
- Да. В сон провалилась глубокий. Снилось мне, что мёд на пасеке собираем, а он горький на вкус. И вдруг снег пошел, намело всё кругом, ветер сильный поднялся. Так мне страшно было! А потом вдруг я почувствовала тепло, открыла глаза, а это Полина своими ладошками гладит меня по голове. К чему был этот сон?... - вздохнула она.
- Пустой он, Полечка. Послушай, я пошел с мужиками снег чистить до леса, а там уж посреди сосновых деревьев таких сугробов нет. Авось, получится до станции добраться, коли сегодня снегопада не будет.
- Да, в городе надо микстуру взять, что лекарь прописал. Это сейчас жар у Полины сошел, а ежели опять всё вернется?
- Вот потому и пойду я. Мужики уже кличут.
- Ступай, Матвей, ступай.
До самого вечера мужики расчищали снег там, где должна быть дорога. Проезжали на лошадях, впряженных в сани и молились, чтобы до утра не замело. А в семь часов поутру несколько человек тронулись в путь - не одному Матвею требовалось по делам в город. До района было недалеко, но тем не менее в зимний период занимало времени больше, чем обычно. Поэтому добирались до города аж часа три.
Обратно Лукерья ждала мужа после обеда. Но вот уж вечер, а его всё нет. Вернулись мужики из города - кто на санях, что мимо деревни путь держали, кто пешком добирался от станции. Про Матвея спрашивала Лукерья, но те лишь плечами пожимали - высадил их на станции, а сам в больницу поехал.
Вернулся Матвей уже тогда, когда Полина и Мишутка спать улеглись. Благо, не было больше жара у девочки.
- Где ты был так долго? Я переживала!
- Задержался в городе от того, что микстуру эту искал. В больнице её не было, говорят, закончилась. Отправился в другую. А там ждал своей очереди, покуда сельским врачам отпускали лекарства.
- Я так переживала - темно, ты по лесу на санях, а если волки?
- Отродясь волков у нас не водилось. Кабаны только, да и тех давно не видно было. Батька твой всех перебил, - рассмеялся Матвей. - Всё хорошо, Лукерьюшка. Но микстурку дать Полине надо, не до конца она еще оправилась.
В тот вечер Лукерья спала рядом с дочерью, просыпаясь постоянно и прислушиваясь к её дыханию, да проверяя, нет ли жара. Ночь прошла спокойно, а наутро Лукерья проснулась и увидела, что муж сидит на улице, накинув на плечи тулуп, курит и смотрит впереди себя, но будто ничего не видит.
- Ты чего это дымить вздумал? - возмущенно спросила она, выйдя на крыльцо.
Последний раз она его с трубкой видела, когда он Машкин побег переживал. А потом как-то и не замечала за ним столь пагубной привычки. Ещё и гордилась тем, что от её Матвея табаком не несёт, как от других мужиков.
- Устал я что-то за эти дни, - произнес он, вздыхая. - Ступай, Луша, в дом. Не мёрзни. Я скоро буду.
***
Он устал, Лукерья верила в это. Сама была вымотана болезнью детей. Но разве до этого они не уставали? Что-то уж Матвей шибко мается.
Это она замечала и все последующие дни и недели. А еще Матвей отчего-то в город зачастил. То порося на ярмарке продать, то мёду. То молоко по два-три бидона возит, хотя раньше творог делали, сметану и только тогда везли. Будто мёдом ему там намазано.
И взгляд у Матвея уже не был полон любви. Порой, глядя на мужа, Лукерья чувствовала горечь. Вот как мёд - вроде сладкий, но отдает горчинкой. Так и у них в семье стало.
продолжение идет следом
#Хельга
источник
Следующая публикация
Нет комментариев