— У каждого человека есть душа.

Все мы умрём и обязательно встретимся на Небе.
Так учила бабушка свою внучку Аню. Они сидели вместе на диване и читали старенькую потрёпаную Библию, чудом сохранившуюся после революции.
А спустя шестьдесят лет Аня сама стала бабушкой. И точно также учила своего внука. Она улыбалась тепло и нежно, и мягким старческим голосом рассказывала про воскрешение Христа и его вознесение на Небо. Солнечный свет, струившийся из окон, падал на её лицо и наполнял его какой-то тихой тайной мудростью.
— Поверь, милый… придёт Христос второй раз на Землю, и все мы вновь встретимся…
***
Всё началось с того, что Анне Игнатьевне стало сложно определять время по часам. Стрелки разбегались в разные стороны, терялись среди делений циферблата, безмерно удлинялись и пропадали. Пока она пыталась определить по часам, сколько времени, голова у неё начинала болеть, и она ложилась на кровать отдыхать.
Начали пропадать предметы. Она полчаса искала ключи на столе и была уверена, что оставила их на столе, а потом обнаруживала их на вешалке. Всё это были мелочи, и её родственники пожимали плечами и говорили:
— Что поделать… старость – не радость.
Шли минуты, часы, дни… Тикали часы, на которые Анна Игнатьевна уже и вовсе не смотрела, потому что они стали ещё сложнее и запутаннее. Когда часы останавливались, Анна Игнатьевна звонила зятю и просила их завести: без равномерного тиканья часов её охватывало беспокойство. Когда она говорила с зятем, то речь её путалась.
— А я… я… часы тут… часы… – во время разговора она часто посмеивалась над собственным неумением связать слова. Подумаешь, до чего докатилась! — Заведи… часы… остановились!
И в голове последнее время у неё стоял какой-то тяжёлый туман. И в голове было мутно, и в душе было мутно, и в квартире было мутно, и везде стояла чёрная непролазная муть, и путались её слова и мысли.
Тогда её повели к врачу. И он объявил взволнованным родственникам страшный диагноз:
— Альцгеймер.
***
Каждый день дочь водила её в больницу. Ей ставили капельницы, давали таблетки, медсестры говорили с ней ласковыми тихими голосами, словно она была ребёнком. Анна Игнатьевна им не доверяла: последнее время она считала, что все хотят её обокрасть, даже дочь, и прятала деньги под холодильник.
По вечерам у Анны Игнатьевны часто повышалось давление. Пенсионерка металась по квартире и не знала, что ей делать. А из трубки на неё надрывно кричал голос дочери:
—Да сколько можно! Пожалей ты меня! Уже восемь часов! Прими таблетки! Я что, к тебе должна бежать!?
И путались все мысли, и страх охватывал Анну Игнатьевну, и она билась и трепетала, словно полумертвая рыба, и не могла ничего найти, а взгляд цеплялся лишь за одну вазу – обычную маленькую вазу, стоявшую на столе. Ваза была пустой, и пустота струилась из вазы, и проникала в грудь Анны Игнатьевны, и крюками гадко вытягивало оттуда все, и Анне Игнатьевне было пусто и ужасно, и ужасно и пусто было в квартире… Пусто! Надо заполнить пустоту… Она совала в вазу бумажки, ручки, тетрадки, книги. Но пустота всё засасывала, и всё безмолвно исчезало в нутре этой вазы.
А из трубки громогласно кричали, обвиняя её:
— Да сколько можно! Хватит издеваться надо мной! – и слышался плач.
***
Маленький внук Вадик, которому Анна Игнатьевна читала Библию, уже стал подростком. Он давно не видел свою бабушку – о ней и вовсе никто не говорил в семье, пытаясь забыть, стереть из памяти ту ужасную и необъяснимую вещь, с которой они столкнулись.
Но однажды, перед самой смертью Анны Игнатьевны, его повели к ней.
Когда он вошёл в квартиру, то увидел огромную раздувшуюся куклу, лежащую на диване. «Кто эта кукла? Где бабушка?» – хотел он спросить у родителей. Но внезапно его облило чем-то холодным. «Это не кукла, –понял он, — Это она». Он не назвал её бабушкой даже в мыслях, потому что бабушки больше не было. Был огромный кусок мяса, лежащий на диване, раздувшийся, опорожняющийся раз в несколько часов и источавший при этом нестерпимую вонь. Не было больше светлой мудрости, не было больше мягкой улыбки, не было бабушки. «Но ведь же что-то ещё живёт, дышит, существует», – растерянно думал Вадик. А рядом с бабушкой стояли его тётушки и горько плакали, прижимали платки к покрасневшим от слез глазам, шмыгали носом и казались безутешными. «Как же это так! – плакала одна из них. — Умница, математик, такая внимательная и чуткая… Что с тобой стало?»
Эти несколько часов были самыми долгими в его жизни. Он шёл позади тётушек и ничего не понимал, лишь озирался по сторонам и спрашивал: «Это стены? Это перила? И всё это исчезнет, и я стану таким, как она?» Вдруг одна тётка толкнула другую и со смешком сказала: «А ты ещё хоть куда! Хоть прямо сейчас замуж!». Вадик вспомнил, как они безутешно плакали в квартире бабушки, и ему стало тошно.
«И где душа? – бессильно думал он. — Ведь её больше нет. И её ум умер, и её характер. Что тогда есть душа?»
***
Через три дня Анна Игнатьевна скончалась. Неизвестно, что она чувствовала перед смертью. Может, её страх смерти исчез, вместо смерти был свет. Кто знает! А может, это неподвижное мясо с повреждённым мозгом, без памяти, без личности и без характера, уже не способное осознавать происходящее вокруг, ничего и не почувствовало… Кто знает!
Поп в церкви долго читал проповедь о бессмертии души, её спасении и вечном блаженстве перед Господом рабы Анны. А после на поминках её дальний родственник слесарь Кузнецов сильно напился и рассказывал неприличные анекдоты.
А жизнь продолжалась.
© Большой Проигрыватель
#МистическиеИстории