— Одного на тот свет отправила, второго. А вот с третьим не вышло, — думала Нина, — а жаль! Добра у него было много. Крепким оказался, не слег сразу. Кто просил дочку его приезжать? Все планы мне порушила, гадина! Ну ничего, авось с Федькой что срастется. Домишко у него крепкий…

***

Марфа Никитична, местная «юродивая», направилась в лес: начался сезон трав, старухе нужно было пополнить свои запасы. Осенью и зимой вся деревня обращалась к ней за помощью: где-то скотина захворает, где-то человек застудится. Родители в избушку Марфы Никитичны детей своих таскали круглый год, к врачам не обращались, бегали к местной колдунье. Вообще, ведунья дружбы ни с кем в деревне не водила, но и в помощи не отказывала, поэтому жила сытно: деньгами плату за услуги не требовала никогда, зато мясо, овощи, яйца брала с охотой. Запасов у Марфы Никитичны было много. Порой пожилая женщина жалела о том, что жизнь свою колдовству посвятила, замуж не вышла, детей не родила. Так и куковала в одиночестве.


— И дар ведь свой передать некому, — обращаясь к коту, порой сетовала старуха, — придёт моё время помирать, и дело моё вместе со мной сгинет. Ученицу бы хоть какую найти, что ли. Кто из деревенских детей своих добровольно ко мне пустит? Никто, все боятся.


Это было правдой. Несколько лет назад Никитичне приглянулась одна деревенская девчушка — Наталья довольно-таки живо интересовалась «ремеслом» колдуньи. Она сама бегала к Марфе Никитичне, просила, чтобы та научила её хотя бы скотину лечить. Марфа Никитична поначалу была готова взять Наталью ученицей, но родители девушки не позволили. Мать Наташи как-то пришла к колдунье и решительно ей заявила:


— Ты, Марфа, на меня не серчай, я к тебе очень уважительно отношусь. Прекрасно знаешь, помощью твоей никогда не брезгую, но дочку на заклание нечисти не отдам! Не хочу я, чтобы она судьбу твою взяла, чтобы точно так же, как и ты, всю жизнь одна прожила, счастья не видела, материнства не познала. Не привечай её! Не хочу я с тобой ссориться, но, если не уймешься, я меры приму. Если по-хорошему меня не послушаешься, худо будет: я всю деревню подниму, мы тебя отсюда выживем.


— А я при чём здесь? — усмехнулась Марфа Никитична, — она сама ко мне бегает. Я её вроде бы в гости не приглашаю.


— Перестанет, — пообещала мать Наташи, — в город её увезу, к сестре своей. Пусть дурью маяться перестаёт, лучше на работу пускай устроится. Марфа, не нужно ей это. Не нужно!


Наталья действительно уехала в город, и Марфа Никитична осталась без ученицы. Другие деревенские девушки как-то не стремились познать «тёмную сторону», и со временем со своей участью старуха смирилась — до скончания веков, значит, жить ей одной.

***

Марфа Никитична медленно шла по опушке, внимательно поглядывая по сторонам. Несмотря на возраст, зрение её до сих пор не подводило. Как и слух. Пройдя вглубь, старуха неожиданно услышала какой-то странный звук: не то мяуканье, не то писк. Пошла на шум и под деревом нашла... ребёнка, крошечную девочку. Судя по виду — новорожденную.


— Кто ж тебя здесь бросил? — поразилась старуха, — где мамка твоя? Ушла куда, что ли? Ну-ка, иди-ка сюда. Застудишься, земля-то холодная.


Несколько часов Марфа Никитична просидела с найдёнышем под тем злосчастным деревом, но за девочкой так никто и не пришёл. Тогда-то старуха и поняла, что ребёночка мать нарочно принесла и бросила. Избавиться, видать, от лишнего рта хотела. Девочку старуха забрала с собой. Марфа Никитична решила, что Высшие силы не зря ребёнка ей послали — будет ей теперь преемница.


Девочку старуха назвала Евгенией. Где-то она слышала это имя, и оно чрезвычайно ей понравилось. Женя росла не по дням, а по часам. Конечно, появление младенца от деревенских скрыть было нельзя, поэтому любопытным Марфа Никитична рассказывала правду. Ей из уважения все старались помочь, приносили молоко, коровье и козье, одежду, которая от своих детей оставалась, и даже игрушки. Женечка росла очень смышлёной и крепкой. Марфа Никитична нарадоваться на неё не могла.


Годам к десяти Марфа Никитична потихоньку начала обучать Женю своему ремеслу, и с удивлением обнаружила, что девочка — ученица очень способная. Она всё схватывала на лету. К шестнадцати годам девушка умела и раны заговаривать, и скотину лечить, и, если потребуется, мужчину приворожить.

***

Марфа Никитична хоть и была ведьмой, померла спокойно, местным не пришлось разбирать крышу и выпускать душу старухи. После кончины своей приёмной матери дело её продолжила Женя, но, в отличие от своей наставницы, призвания в родной деревне она не получила.


Женя рано поняла, что мужчинами с помощью магии можно всяко-разно вертеть. Первой её жертвой стал председатель, мужик обеспеченный и крепко стоящий на ногах. Захомутала Женя его быстро — хватило трёх подливов, и он без молоденькой зазнобы жить уже не мог. Жена председателя несколько раз ходила к Жене, плакала и умоляла оставить её мужа в покое:


— Сними ты с него морок, Христом Богом тебя прошу, сними! Ты посмотри на него, он же совсем угас! Ни о ком, кроме тебя не думает, всё время норовит к тебе сбежать, на детей внимание не обращает. А у него внучка совсем недавно родилась. Ну зачем он тебе нужен, Женя?


— А я что, а я ничего, — кокетливо подёргивая плечиком, отвечала Евгения, — я разве виновата в том, что молодая и красивая? Вот ты, тётя Валя, ни тем, ни другим похвастаться не можешь, а мужчины ведь глазами любят. Уходи, а то и на тебя болячку какую нашлю! Ты же сама знаешь, для меня это дело плёвое. Иди себе с миром.


Вдоволь наигравшись с председателем, Женя его бросила. Мужик так и не смог оправиться, помер через несколько месяцев. В это время Женя вовсю крутила роман с другим своим сельчанином, тоже человеком достаточно зажиточным. Его супруга Нина, в отличие от Валентины, женщиной была боевой. Как только она узнала о неверности мужа, тут же пошла к Насте и при всём честном народе её поколотила.

— Не успокоишься, — хуже будет, — предупредила Нина молодую соперницу, — Ваньку я вылечу, к бабке свожу, она морок твой снимет. А ещё раз попробуешь в семью нашу залезть — я хату твою сожгу. Я ничего не боюсь, поняла? Ради своей семьи я на всё готова!


Женя решила, что угрозы обманутой жены яйца выеденного не стоят, поэтому встречаться с Иваном она не перестала. А как-то ночью изба её действительно загорелась. Девушка чудом успела выскочить из пылающего дома. Нина и не пряталась, она стояла за калиткой и наблюдала, как Женя мечется по двору и громко кричит.


— А я тебя предупреждала, — усмехнулась Нина, — я же по-хорошему тебя просила, а ты не послушала. Вот тебе и наказание за твои гадкий поступок! Ты по-хорошему лучше отсюда уезжай, жизни мы теперь тебе здесь всё равно не дадим. Мать твоя названная к людям хорошо относилась, поэтому её не трогали. Она нам никогда не пакостила, даже когда молодая была, ничью семью не разрушила. Не то, что ты. Поселишься в каком-нибудь другом, брошенном доме — и его сожжём. Жить ты здесь не будешь!


Вот тут-то Женя испугалась. Уже утром налегке девушка уехала в город. И правда, что ей, молодой и красивой, делать в этой погибающей деревне? В городе куда больше богатых и холостых мужчин.

***


Почти полтора десятка лет Женя скиталась по городам. Переезжала из одного в другой, все искала счастья. Осесть ни в одном у нее не получилось: либо не нравилось, либо расплаты за свои грехи боялась. В небольшой поселок Женя решила ехать после кончины своего сожителя — она сама, своими руками свела его в могилу. Расправлялась с мужчинами Женя без сожаления — одним больше, одним меньше. Зато каждый после себя что-нибудь да оставлял: драгоценности покойной жены, сбережения. В «мужья» Женя выбирала мужчин в возрасте, значительно старше себя. Чтобы вопросов потом лишних не было.


Последний сожитель Жени доставил ей массу проблем. Когда молодая женщина познакомилась с пенсионером, владельцем просторной трехкомнатной квартиры, она и не подозревала, что у него есть взрослая дочь. Уже позже выяснилось, что много лет назад Петр Валентинович и с единственной наследницей поссорился и перестал общаться. Когда Женя уже вовсю готовилась к похоронам своего возлюбленного, дочь Петра внезапно объявилась. Обнаружив своего отца в удручающем состояние, наследница призвала Женю к ответу.


— Что это за связки висят в кладовке? Что это?


— Это… — Евгения смутилась, — лекарственная трава. У Пети простудой мается постоянно, поэтому я его лечу.


— Я выясню, что это за лекарственная трава, — прищурилась дочь Петра Валентиновича, — у меня есть друзья в правоохранительных органах. Сейчас я отломлю по веточке от каждого пучка и передам их на экспертизу. Не дай бог, мой отец заболел из-за того, что ты давала ему какой-нибудь яд! Имей в виду, позже я с тебя три шкуры спущу! Ты будешь гнить всю оставшуюся жизнь в тюрьме.


Женя знала, что к ней не придраться. Она где надо прикопала фотографию Петра, да и настой был приготовлен особым способом — следов его в организме не останется. Но слова дочери сожителя почему-то не давали покоя. Если у нее действительно есть связи, то случиться может всё что угодно. Женя не стала испытывать судьбу, поэтому сбежала, прихватив с собой все деньги Петра Валентиновича — по счастливому стечению обстоятельств пенсионер незадолго до приезда дочери, которая вдруг захотела с ним помириться, снял деньги со своей сберкнижки и отдал любимой Женечке.


Женя решила отсидеться в деревне. Именно там она познакомилась с Федором и теперь нацелилась на его дом.

***

Григорий вышел из супермаркета, погрузил тяжелые пакеты в багажник машины и махнул рукой замешкавшейся дочке. Полина бросила недоеденное мороженное путавшемуся под ногами бродячему псу и поспешила к отцу.


— Может, ты один съездишь? — без всякой надежды в голосе спросила она, прежде чем сесть в машину, — не хочу к дяде. У него так скучно...


— Дядя тебя любит, — возразил Григорий, — и всегда рад тебя видеть.



— По-моему, ему все равно, — пожала плечами Полина, — он всегда пьяный. Опять начнет молоть какую-нибудь чепуху, как обычно. Давай я лучше домой, на автобусе, а ты...


— Садись в машину, — с улыбкой сказал отец, — мы же договаривались, разве ты забыла?


Полина с недовольным видом уселась на заднее сидение и уставилась в окно. Григорий завел мотор, вырулил с парковки и машину устремилась за город по заполненному автомобилями шоссе. Маршрут был не слишком длинный: брат Григория Федор жил в небольшом поселке, состоявшим целиком и полностью из частных небольших домов. Некоторые из них были построены еще до войны, и потому у привыкших к цивилизации людей, волей случая оказывавшихся там, создавалось впечатление, будто они попали в прошлое или на съемки какого-нибудь фильма о дореволюционном или ранне-советском периоде.


Сам же Григорий, выросший в этом поселке, скучал по этому месту. Ему сюда всегда приятно было заглядывать в гости. В последнее время, правда, поселок пришел в упадок: пара предприятий, которые держали его на плаву, закрылись, и люди в поисках работы все чаще уезжали в город. Григорий со щемящей душу грустью смотрел на небольшие домики с шиферными крышами, на большие раскидистые тополя, украшавшие улицы, на потемневшие заборы и палисадники и горестно качал головой.


Наконец, он остановил машину у дома с тремя окнами, украшенными резными, ярко выкрашенными наличниками и вылез из-за руля. Полина помогла ему выгрузить пакеты, и они вместе вошли через большие железные ворота на захламленный бутылками и разным мусором двор.


— Эй, Федя, ты дома? — крикнул Григорий, раздумывая над тем, стоит ли разуваться или входить в дом прямо в обуви, — у тебя во дворе черт ногу сломит, неужто так сложно прибраться, елки-палки?


Непричесанная голова Федора высунулась в окошко и недовольно поморщилась.


— Некогда мне, — буркнул он, снова прячась за стекло, — дел много.


Григорий вместе с дочерью вошли в небольшую тесную гостиную и тут же закашлялись. Федор, устроившись за столом у окна, что-то усердно паял, источая вокруг себя удушливые запахи канифоли и флюса. Словно не замечая вошедших, он смотрел в специальный микроскоп и тыкал паяльником в какую-то большую плату.


— Что это такое? — спросил Григорий, усевшись рядом.

— Телевизор, — пояснил Федор, — соседка давеча принесла. Сказала, что помер ни с того, ни с сего.


— И что, получится воскресить?


— А куда он денется, — усмехнулся брат, — всего-то пара резисторов и конденсатор погорели. Ничего, жить будет!


Он отложил паяльник в сторону, уложил плату в корпус, закрыл его и включил телевизор в сеть. Все работало, как положено. Федор удовлетворенно крякнул и вытер со лба капельки пота.


— Золотые у тебя руки, Федя, — улыбнулся Григорий, разгружая пакеты, — им бы применение найти да от ханки подальше держать. И цены бы им не было. Слушай, у меня знакомый в городе сервис по ремонту всякой электронной фигни держит, так ему как раз толковый спец требуется. С квартирой бы я тебе помог как-нибудь, это не проблема. Что на это скажешь?


Федор поморщился и махнул рукой. Все внимание его было сосредоточенно на запотевшей бутылке холодного пенного. Похмелье и июльская жара сильно измучили ремонтника и он, жадно схватив бутылку, припал к ней губами.


— Зря ты все это, — грустно сказал Григорий, — неужели тебе самому это не надоело? Тебе уже тридцать шесть, а ты все так же торчишь здесь, в этой глуши, живешь с матерью. Ни работы, ни семьи нормальной. Ну что это такое? Пропадаешь ведь! У меня аж сердце разрывается…



— Мне и так хорошо, — парировал Федор, — такой уж я человек, и ничего с этим не поделаешь. Ну нравится мне пить и не работать, и что с того? Кому я хуже делаю? Пью я на свои, у матери ни копейки не беру, веду себя тихо. Ты вон, на соседа посмотри: как напьется, так сразу жену свою лупить начинает. Хотя человек солидный — стоматолог, растудыть его в колено! Две машины, дом кирпичный на пять комнат с отделкой. Вот и думай, братец. Кстати, а дочка-то твоя где? С тобой приехала?


— Полина, — позвал Григорий оставшуюся во дворе дочь, — Поля! Иди сюда, тебя дядя видеть хочет.


Пока Полина нехотя исполняла просьбу отца, Федор достал из-под кровати большую, перевязанную красной ленточкой коробку из-под обуви и горделиво надулся.


— Это тебе, моя хорошая, — важно сказал он, вручая коробку девочке, — надеюсь, тебе понравится.


Полина без всякого энтузиазма раскрыла коробку и ахнула. Внутри лежала большая игрушечная собака-робот на пульте управления. Федор взял его и принялся демонстрировать то, на что был способен электронный питомец. Пес мог ходить, лаять, сидеть, вилять коротким хвостом и вставать на задние ноги. Вдобавок ко всему этому он имел большие и трогательные глаза, которые светились приятным синим светом.

— На свалке с неделю назад нашел, — шепнул брату Федор, — смотрю — вот это штука! Ну, думаю, племяшке точно понравится. Принес домой, почистил, починил и все заработало, не хуже, чем новое. Дурак какой-то не смог аккумулятор заменить, вот и выбросил. Пульт, правда, пришлось самому собирать.


— Спасибо, дядя, — прощебетала девочка, обнимая Федора, — пес прямо как настоящий! Потрясающий! Настоящего-то мне папа так и не хочет завести...


— Вот подрастешь и сама заведешь, какого захочешь, — засмеялся Григорий, — еще нам в квартире собак не хватало. А игрушка и правда хорошая. Я бы в детстве за такую душу продал. Эх, были же времена...


Они некоторое время пили чай, вспоминая прошлое и то смеялись, то печально качали головами. Наконец, Федор как бы невзначай посмотрел на часы и поднялся.


— Ну ладно, брат, — сказал он, торопливо одеваясь, — с тобой, конечно, хорошо, но мне надо соседке телек отнести. Небось заждалась, бедная. А ты заглядывай, я тебе всегда рад. Мама тоже любит, когда ты приезжаешь. Сегодня-то она в поликлинике, к вечеру только будет.



— Так я ее подожду, — улыбнулся Григорий. — А ты иди, неси свой телек.


Федор резко переменился в лице и раздраженно фыркнул.


— Так долго ждать придется, — процедил он, — а мне еще к паре знакомых заглянуть надо, то да се, ну ты понимаешь...


— Понимаю, понимаю, — кивнул брат, поднимаясь, — ну что же, так и быть. Передавай привет маме!


Они уже обменивались прощальным рукопожатием, когда ворота с лязгом открылись и на крыльце появилась полноватая женщина лет сорока в просторном летнем платье и с забранными в высокий пучок волосами. Она по-хозяйки вошла в дом и плюхнулась на продавленный диван. Григорий некоторое время смотрел на нее и молчал.


— Что? — наконец спросила женщина, выдавив из себя едкий смешок.


— Ничего, — смущенно пробормотал Григорий.


— Это Женя, моя подруга, — поспешил разрядить обстановку Федор, — мы вроде бы как... встречаемся. Женя, это мой брат Гриша.


Женя протянула Григорию свою ладонь и тот аккуратно ее пожал. Когда они с Федором вышли во двор, Григорий серьезно посмотрел на брата и тронул его за плечо.


— У вас все серьезно? — спросил он.


Федор поправил зажатый подмышкой телевизор и пожал плечами.


— Наверное поженимся, — буркнул брат.

— Ты уверен?


— Как знать.


На этом разговор и закончился. Григорий с Полиной сели в машину и уехали, оставив за собой целое облако пыли, которая еще очень долго оседала на сухую, пышущую жаром землю. Это был последний раз, когда Григорий видел своего брата живым.

***

Федора не стало спустя три недели. Все произошло как-то очень быстро и всем, а особенно Григорию, было непонятно, что с ним случилось. Из рассказа, поведанного ему матерью, следовало, что Федор накануне своей кончины как обычно перебрал лишнего, пришел домой и уснул. Потом ему вдруг стало плохо: у Федора началась сильная лихорадка, его крутило так сильно, что мать едва не скончалась от ужаса, глядя на то, как страдает ее сын. Федор помер в машине «скорой», которая так и не успела довезти его до больницы. Врач, проводивший вскрытие был абсолютно уверен, что всему виной некачественный алкоголь, и потому немало удивился, обнаружив у покойного огромную злокачественную опухоль в желудке.


— Честно сказать, впервые такое наблюдаю, — поделился он своим открытием с матерью Федора, — обычная такая опухоль развивается годами, и не заметить ее наличие очень сложно. Сын точно ни на что не жаловался?


— Нет, — ответила ему убитая горем старушка, вытирая жгучие слезы уголком черного траурного платка, — он был здоров. Жаловался, бывало, на спину, мол, почки болят, но это, наверное, из-за выпивки. А желудок... желудок у него был в порядке, и ел он всегда хорошо.


Григорий, утешая мать, осторожно расспрашивал ее о подруге Федора Жене, и та рассказала ему, что они встречались несколько месяцев и все хотели переехать в старый, доставшийся Федору от отца дом, который пустовал уже много лет.


— Когда я ее впервые увидела, то жутко удивилась — чего это Федя в ней нашел? — разводила руками мать, сидя у гроба, — тощая, как спичка, взгляд такой наглый, хамоватая. Она недавно у нас появилась, приехала вроде бы откуда-то. Нет, я понимаю конечно, что Федя и сам не подарок был, выпивал, но человек-то он был хороший, услужливый. Ко всем с добром: этому поможет, другому. И соседи его любили, он частенько у них технику ремонтировал. Вот, например, у Николая Ивановича, пасечника нашего, внучка как-то гостила и разбила дорогущий телефон. Ну, Федор, само собой, не отказал ей в ремонте. Сам какие-то детали по интернету выписал, за другими в город специально съездил. Отремонтировал, и взял совсем немного. Внучка эта вроде как к нему даже клинья подбивала, только Федор совсем на нее внимания не обратил. И зря, хорошая была девушка, симпатичная. А Женя эта... я даже не знаю.


Все три дня, в течение которых тело Федора находилось дома, Женя не показывалась в доме его матери. То ли не желала видеть возлюбленного, то ли не хотела помогать в печальных хлопотах... Лишь когда Федора на старом автобусе повезли на кладбище, Женя, появившись с дешевым венком в руках, проводила жениха до могилы и в стороне ото всех наблюдала, как гроб с его телом опускают в могилу.


— Обидно, правда? — спросил Григорий, незаметно подойдя к ней.


— Что? — так же, как и в первую их встречу спросила Женя.

— Обидно, что такой молодой, рукастый мужик ушел на тот свет. Обидно и жалко до слез. А ты, я смотрю, и не плачешь вовсе.


— Я держусь, — буркнула Женя, надув и без того толстые щеки.


— А я вот нет, — вздохнул Григорий, наблюдая за тем, как толстые, слипшиеся комья земли летят в могилу и тяжело распадаются, встретившись с обитой синей тканью крышкой гроба,

— нажраться очень хочется, никого не видеть и не слышать. Кстати, а это что такое? Нашел в столе Феди, когда забирал кое-какие его вещи...


Он достал из кармана маленькую фотографию Федора, какие обычно вклеивают в паспорт или другие документы и продемонстрировал ее Жене. Фотография была проткнута насквозь в трех местах — там, где были глаза покойного и в районе груди. Женя, покраснев как вареный рак, пулей метнулась к могиле, бросила возле нее свой венок и пошла прочь. Григорий достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, закурил и зажег фотографию. Та тут же потухла.


Григорий попробовал снова; на этот раз отказала зажигалка. Одолжив ее у рядом стоявшего знакомого брата, Григорий вновь попытался поджечь фотографию, и опять безуспешно. Маленький кусочек плотной бумаги был словно заговорен. Тогда Григорий скомкал его и незаметно выбросил в могилу.


— Не знаю, зачем ты это сделала, и скажу только одно, — шепнул Григорий, догнав Женю, — на глаза мне больше не показывайся.


— Я-то тут при чем, — огрызнулась женщина, — мне Федор нравился, мы пожениться планировали. Я даже денег достала, чтобы его закодировать от пьянства. Наверное, я его даже любила.


— Наверное? — усмехнулся Григорий, — наверное? Ты не его любила, а его дом. Только ты перестаралась! Ничего тебе уже не перепадет.


— Будь ты проклят, — прошипела, будто придавленная гадюка, Женя, — пошел к черту!


Григорий хотел приложить ее самыми последними словами, но передумал и просто сплюнул Жене под ноги.

***

— Ну вот, брат, мы снова здесь, — грустно улыбнулся Григорий, придя спустя сорок дней на могилу брата вместе с дочерью.


Стоял теплый и тихий августовский денек — день рождения Федора, его тридцатисемилетие.


— С праздником тебя, родной. А я ведь думал, что мы проведем этот день иначе. Засядем где-нибудь в ресторане, ну или дома, отметим, как полагается. Я и подарок тебе хороший подарить хотел. Помнишь, как ты мечтал о хорошей паяльной станции? Теперь—то уж она тебе не нужна...

Он присел на низенькую лавочку и закурил. Полина, держа в руках подаренного дядей робота—пса, примостилась рядом и усадила игрушку на могильный холмик. Пес радостно гавкнул, вильнул пластмассовым хвостом и умильно моргнул своими электронными глазками.


— Дядя Федя, а я тебя сегодня во сне видела — тихо сказала девочка, посмотрев на улыбавшегося с фотографии дядю, — ты мне сказал, что сильно меня любишь и что—то мне подарил, только я не помню, что именно. А потом мне приснилось, что твой песик упал и сломался, и я так сильно плакала, что проснулась. Папа, а дядя правда нас любит?


— Любит, дочка, — кивнул Григорий, — дядя всех любил и до сих пор любит.


— Но он же там, — возразила девочка, — его же больше нет.


— Пока ты его помнишь, он жив, — сказал Григорий, подойдя к дочери и взяв ее за руку, — это самое главное — помнить человека. Все исчезнет: его фотографии, вещи, подарки, а память останется. Даже вот эта игрушка когда-нибудь сломается и будет выброшена, но момент, в который ты получила ее в подарок, останется с тобой навсегда.


Полина подобрала своего любимца, крепко прижала его к груди и взяла отца за руку.


— Пап, а дядя Федя не обиделся из-за того, что я не хотела к нему тогда ехать? — спросила она.


Григорий мягко пожал теплую ладонь дочери и покачал головой.


— Нет, — улыбнулся он, — дядя никогда на тебя не обижался и не будет.


Они еще долго стояли и слушали, как где-то в самом сердце тронутого осенними красками кладбища весело насвистывает какая-то птица.


— Бабушка мне как-то говорила, что птицы, живущие на кладбищах — это души тех, кто там лежит, — тихо сказал Григорий, — наверное, так оно и есть.


Он глянул на присевшего на тяжелую от красных гроздьев рябиновую ветку клеста и подмигнул ему. Птица, словно поняв данный ей человеком знак, открыла свой перекрещенных клюв и что-то громко прощебетала.
#житейскиеистории