Мы с женой возвращались поздно. В гостях засиделись, разговоры затянулись, и только ближе к полуночи мы наконец добрались до своего подъезда. Лифт, как назло, снова не работал, пришлось подниматься пешком по лестнице, освещая путь телефоном.

Подойдя к двери, я привычно полез в карман за ключами. Жена придержала меня за локоть и шепнула:

— Открывай потише, а то Бучка опять на весь дом лаять начнёт.

Я кивнул. Наш пёс — доберман с характером — обычно встречал нас у порога, громким лаем оповещая всех соседей о нашем прибытии. Но в этот раз, как только дверь открылась, меня вдруг охватило странное чувство. Не страх, нет — скорее, глубокая, почти физическая тревога, будто в квартире что-то было... не так.

Тишина.

Ни радостного топота когтей по полу, ни привычного повизгивания. Только густая, давящая тишина.

— Где Буч? — спросила жена, и в её голосе я уловил ту же настороженность.

Я шагнул внутрь, щёлкнул выключателем. Свет вспыхнул, и первое, что бросилось в глаза — пустой коридор. Ни собаки, ни следов её присутствия.

— Может, спит? — неуверенно предположила жена, но я уже шёл в гостиную.

И тут я его увидел.

Буч сидел под креслом, прижавшись в самый дальний угол. Его уши были прижаты, хвост поджат, а взгляд — остекленевший, направленный в пустой угол комнаты. Он не бежал к нам, не вилял хвостом. Он... боялся.

— Буч? — позвал я.

Пёс вздрогнул, но не двинулся с места. Только глухо заскулил, не отводя глаз от той точки в углу.

Я сделал шаг вперёд — и тогда собака внезапно выскочила из-под кресла, но не ко мне, а... между мной и тем самым углом. Шерсть на его загривке встала дыбом, губы подрагивали, обнажая клыки. Он рычал. Не на меня. На пустоту.

— Что с ним? — прошептала жена, сжимая мою руку.

Я не ответил. Потому что в этот момент почувствовал — в комнате действительно кто-то есть. Кто-то, кого я не видел.

А Буч, кажется, видел.

Той ночью я долго ворочался, не в силах избавиться от ощущения, что за стенами квартиры скрывается что-то необъяснимое. Жена уснула быстро, отмахнувшись от моих тревожных предположений. "Устал, нервы, переработал", — пробормотала она, повернувшись к стене.

Я закрыл глаза, и сон накрыл меня, как тяжёлое одеяло.

Я снова стоял у подъезда своего дома. На мне был тот самый чёрный костюм, в котором я женился, а рядом — моя жена в белом платье, с чуть потускневшим от времени букетом в руках. Вокруг толпились гости, смеялись, поздравляли, но их голоса звучали приглушённо, будто из-под воды.

— Пойдёмте уже! — кто-то дернул меня за рукав.

И тут я вспомнил: деньги. Кошелёк остался в квартире.

— Я быстро, — бросил я жене и побежал вверх по лестнице.

Дверь в квартиру была приоткрыта, хотя я точно помнил, как закрывал её. В прихожей горел свет, но не яркий электрический, а тёплый, желтоватый, будто от свечей.

Я вошёл в гостиную — и сердце моё бешено заколотилось.

За свадебным столом, который мы давно разобрали, сидел мой отец. В том самом тёмно-синем костюме, в котором его хоронили. Его руки лежали на столе, пальцы медленно барабанили по скатерти.

— Да, сынок, — сказал он, поднимая на меня глаза, — рано я ушёл. Даже не довелось на твоей свадьбе погулять.

Голос его был таким же, каким я помнил — слегка хрипловатым, с той самой усталой интонацией, которая появлялась у него после долгого рабочего дня.

Я хотел сделать шаг вперёд, но ноги словно приросли к полу.

— Ничего, — продолжал отец, — не довелось так не довелось. А вот подарок я тебе приготовил.

Он медленно потянулся во внутренний карман пиджака и достал небольшой свёрток, перевязанный бечёвкой.

В этот момент из-под стола с рычанием выскочил Буч. Пёс ощетинился, его лапы широко расставились, словно он защищал меня от невидимой угрозы. Он лаял, бросался вперёд, но не мог приблизиться к отцу — будто невидимая стена отделяла их.

— Буч! — крикнул я, но собака не реагировала, продолжая яростно облаивать пустоту перед отцом.

Тот лишь улыбнулся и протянул свёрток в мою сторону.

— Возьми, сынок...

Я потянулся, но в этот момент раздался резкий звон.

Я открыл глаза.

Темнота спальни, тёплое одеяло, мерцающий экран будильника.

— Опять этот кошмар, — прошептал я, вытирая пот со лба.

Но когда я перевернулся на бок, чтобы встать, моя рука наткнулась на что-то твёрдое под подушкой.

Я отдернул руку, как от огня.

Там лежал небольшой узелок, перевязанный бечёвкой.

Следующая ночь выдалась беспокойной. После странного сна с отцом я провёл весь день в лихорадочном состоянии, то и дело трогая свёрток в кармане пиджака, но так и не решился его развязать. Что если там окажется что-то... необъяснимое?

Жена заметила моё напряжение.

— Ты какой-то бледный, — сказала она за ужином, пристально глядя на меня. — Опять плохо спал?

— Да нет, всё нормально, — отмахнулся я, но её взгляд говорил, что она не верит.

Буч в тот день вёл себя странно — то прижимался к моим ногам, то вдруг настораживался и глухо рычал в сторону пустого угла.

Когда мы легли спать, я долго ворочался, прислушиваясь к каждому шороху в квартире. Жена быстро заснула, а я лежал, уставившись в потолок, и думал о том, что, возможно, всё это — просто игра моего воображения.

И тут я услышал скрип.

Тихий, едва уловимый, будто дверь в прихожей медленно открывалась.

Я замер.

— Буч? — прошептал я, но в ответ — только тишина.

Скрип повторился, теперь уже ближе. Кто-то шёл по коридору.

Сердце забилось так сильно, что я боялся, будто жена проснётся от его стука. Я медленно повернул голову к двери спальни — и почувствовал, как по спине побежали мурашки.

Дверь приоткрывалась.

Сначала лишь на сантиметр, потом ещё немного. Чёрная щель расширялась, и в ней не было ни звука, ни движения.

Я хотел крикнуть, но голос застрял в горле.

И тут дверь распахнулась полностью.

На пороге стоял отец.

Он был в том же костюме, что и во сне, но теперь я видел его чётче — морщины у глаз, седину у висков, даже запах его одеколона, тот самый, который он всегда использовал по особым случаям.

— Пришёл я, сын, к тебе, — сказал он тихо, — чтоб огорчить.

Я не мог пошевелиться.

— Через пять лет с женой разойдёшься.

Эти слова прозвучали так чётко, будто он произнёс их не в тишине спальни, а прямо у меня в голове.

Я хотел что-то сказать, спросить, закричать — но отец улыбнулся, и в его улыбке было что-то печальное.

— Не расстраивайся, — продолжил он. — А теперь пойдём со мной. Я тебе обещанный подарок отдам.

Он развернулся и пошёл по коридору.

Я не понимал, сплю ли я, брежу или это происходит наяву, но моё тело будто само поднялось с кровати. Я вышел в коридор, и тут же свет в прихожей погас.

Только слабый отсвет из ванной комнаты указывал путь.

Отец стоял у открытой двери ванной и жестом позвал меня за собой.

Я сделал шаг. Ещё один.

И в тот момент, когда я уже почти поравнялся с ним, дверь внезапно захлопнулась прямо перед моим лицом.

Я рванул её на себя — ванная была пуста.

Только тихий звук капающей воды и...

Решётка вентиляции, лежащая на полу.

Я поднял её, и тут из коридора донёсся лай Буча — тот самый, яростный, предупреждающий.

Я вышел и увидел: пёс снова стоял в гостиной, ощетинившись, и лаял в пустой угол.

Но теперь я знал — угол не был пустым.

Ту ночь я так и не смог забыть. Когда первые лучи утра пробились сквозь шторы, я всё ещё сидел на краю кровати, сжимая в руках тот самый свёрток, который нашёл под подушкой. Жена мирно спала, её ровное дыхание казалось теперь таким хрупким и беззащитным.

Я осторожно встал и вышел на кухню. Буч поднял голову, но не побежал за мной — он продолжал лежать у порога спальни, будто охраняя её.

На кухне я налил себе стакан воды, но пить не стал. Руки дрожали.

— Ладно, — прошептал я, развязывая бечёвку.

Свёрток оказался плотным, завёрнутым в старую газету. Разворачивая её, я заметил дату — выпуск десятилетней давности.

Под бумагой лежала потрёпанная тетрадь в тёмно-коричневом переплёте и сберкнижка.

Я открыл первую страницу дневника — и сердце ёкнуло.

"15 марта. Сегодня впервые взял сына на рыбалку. Не поймали ничего, но он так радовался просто поездке..."

Это был почерк отца.

Я листал страницу за страницей, и с каждой строчкой в горле всё сильнее сжимался ком. Он писал обо мне. О том, как я рос, как впервые пошёл в школу, как мы ссорились из-за моих плохих оценок... Последняя запись была сделана за неделю до его смерти.

"Чувствую, что время подходит. Сыну надо передать самое важное..."

Дальше — пусто.

Я закрыл дневник и взял в руки сберкнижку. На моё имя. С аккуратными записями о небольших вкладах. Итоговая сумма — ровно три тысячи рублей.

Не богатство, но...

Я перевернул последнюю страницу. Там, мелким почерком, было написано:

"На чёрный день. Береги семью."

Я сидел за кухонным столом, не в силах пошевелиться, пока за окном не рассвело окончательно.

***

Через пять лет и один месяц мы с женой подали на развод.

Прошло ровно пять лет и тридцать один день. Я сидел на кухне в своей новой квартире, купив её после развода, и перечитывал отцовский дневник. За эти годы я выучил его почти наизусть, но каждый раз находил в строчках что-то новое — то незаметную деталь, то совет, замаскированный под обычное воспоминание.

На столе передо мной лежало письмо от бывшей жены. Она выходила замуж снова. Приглашала на свадьбу.

Я отложил конверт и потянулся за кружкой, но вдруг услышал знакомый шорох.

Буч, теперь уже поседевший у морды, поднял голову и уставился в угол комнаты. Его тело напряглось, но лая не было — только тихий, глухой рык.

Я медленно обернулся.

В углу, где всегда лаял пёс, стоял отец.

Он выглядел точно так же, как в ту последнюю ночь — тот же костюм, та же усталая улыбка.

— Ну что, сынок, — сказал он тихо, — я же предупреждал.

Я не испугался. Странно, но в тот момент мне было скорее... спокойно.

— Ты приходил тогда не просто так, — произнёс я. — Ты знал.

Отец покачал головой.

— Не знал. Догадывался. Люди редко меняются.

Он сделал шаг вперёд, и Буч неожиданно встал между нами, но не зарычал — просто упёрся мордой мне в колено, будто просил о чём-то.

— Он всё это время тебя видел, — прошептал я.

Отец улыбнулся.

— Собаки... они всегда видят чуть больше.

Потом он посмотрел на письмо на столе и вздохнул.

— Не ходи на эту свадьбу, сынок.

Я хотел спросить "почему", но в этот момент за окном резко заскрежетал тормозами грузовик. Я вздрогнул — и когда снова посмотрел в угол, там никого не было.

Только Буч, тыкающий носом в мою руку.

На следующий день я отправил бывшей жене вежливый отказ.

А через две недели узнал, что на той свадьбе случился пожар.

Прошло три года с тех пор, как я отказался идти на ту злополучную свадьбу. Жизнь постепенно наладилась — новая работа, просторная квартира, даже Буч, несмотря на почтенный возраст, всё так же бодро встречал меня у двери. Вот только привычка настороженно поглядывать в тот самый угол так и не исчезла.

Однажды поздним вечером, когда я допивал чай на кухне, Буч вдруг поднял голову и замер. Его уши настороженно навострились, а взгляд устремился куда-то за мою спину.

— Опять? — тихо спросил я, но пёс лишь глухо заскулил.

Я медленно обернулся.

В дверном проёме стоял отец.

Но на этот раз всё было иначе. Его лицо больше не выглядело усталым, а в глазах светилось то самое теплое, живое выражение, которое я помнил с детства.

— Пришло время, сынок, — сказал он мягко.

Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Время чего?

Отец улыбнулся и сделал шаг вперёд. Буч не зарычал — напротив, он встал и, медленно виляя хвостом, подошёл к нему.

— Ты же знаешь, — отец протянул руку и погладил собаку по голове.

Я вдруг понял, о чём он. Сердце сжалось.

— Буч...

Пёс повернулся ко мне и лизнул мою ладонь, как будто прощаясь.

— Он столько лет охранял тебя, — сказал отец. — Теперь его очередь идти со мной.

Я хотел что-то сказать, запротестовать, но слова застряли в горле. Буч посмотрел на меня своими тёмными, преданными глазами — и вдруг слабо тявкнул, точно так же, как в тот день, когда я впервые принёс его домой щенком.

Потом он развернулся и подошёл к отцу.

— Спасибо, — прошептал я.

Отец кивнул.

— Не грусти. Всё так, как должно быть.

Они обернулись и пошли к двери. Я хотел встать, но ноги не слушались.

— Подожди! — вдруг крикнул я. — А... а что там?

Отец остановился на пороге, но не обернулся.

— Ты узнаешь. Но не скоро.

Дверь закрылась.

На следующее утро я нашёл Буча мирно спящим на его лежанке. Только он не проснулся.

В тот же день я получил бандероль — старую, потрёпанную коробку. Внутри лежал ошейник Буча и записка:

"Он счастлив. И ты будешь."

Подписано не было.

Но я знал.

P.S. Теперь, когда я остаюсь один, я иногда чувствую лёгкое прикосновение к ноге — будто кто-то невидимый трогает меня. Я опускаю руку... и на секунду мне кажется, что под пальцами тёплая шерсть.

Может, это просто игра воображения.

А может, они всё ещё где-то рядом.


За гранью реальности. Мистические истории. 

#мистическиеистории