Предыдущая публикация
— Русалка, — прошептал дядя Вася, — точно она!
Ну кому придет в голову купаться в реке в такое время?
— Русалка, — прошептал дядя Вася, — точно она! Ну кому придет в голову купаться в реке в такое время? Был бы кто-то из местных, я бы признал… Я же всех деревенских знаю. И в наших краях нечисть эта объявилась, значит…
Алый закат разливался над рекою, окрашивая ее воды в приятный глазу, розоватый цвет. Где-то далеко прошумела моторная лодка и снова стало тихо. Серебристые силуэты чаек парили над водной гладью, иногда зависая в воздухе, завидев добычу. Трое рыбаков, расположившись на песчаном берегу, ждали ночи, устроившись возле костра. Все были сыты и довольны. Хотелось спать, но было нельзя.
Один из рыбаков, самый старший, которого звали Василием Петровичем или, как ласково и коротко звали его «товарищи по интересам», дядей Васей, задумчиво теребил бороду и смотрел на легкие волны, набегавшие на песок.
— Дядя Вась, а дядя Вась, — обратился к нему один из рыбаков, худощавый и длиннорукий Олег, — расскажи какую-нибудь байку, а? У тебя ведь их много в загашнике. Глаза слипаются, сил бороться со сном нет.
Его друг, полноватый и румяный Евгений, поддержал просьбу друга. Дядя Вася был мастер рассказывать всякие истории. Кто его знает, происходили ли они на самом деле или нет, но это было и не важно. Дядя Вася обладал талантом превратить даже самую заурядную сплетню в настоящий шедевр устного жанра. Он никогда не ругался матом, не употреблял слов-паразитов, междометий и выражался исключительно литературно, даже несколько старомодно, но с присущим только ему шармом.
Дядя Вася немного поколебался для приличия, как обычно, набивая себе цену, прочистил горло и подложил под разболевшуюся спину свернутое шерстяное одеяло. Стало совсем темно, и с реки потянуло сыростью и холодом.
— О чем же рассказать-то? — спросил дядя Вася, подкидывая в костер еще дров.
— Да хоть о рыбалке, — махнул рукой Олег, — как раз в жилу. Только ты какой-нибудь эдакий расскажи, чтоб до костей пробрало.
Дядя Вася почесал седую голову, прихлопнул присосавшегося к щеке комара и посмотрел на компаньонов. Те замерли в нетерпеливом ожидании.
— Ну-с, есть у меня одна такая история, — наконец кивнул дядя Вася, — только она старая, мне ее еще дед рассказывал. А ему она в свою очередь от его деда досталась. Случилась история эта еще до революции, при царском режиме. Будете ли, такое старье-то слушать?
— Будем, будем, — успокоили его слушатели, — не томи, дядя Вася. Давай, начинай свою сказку.
— Сам ты сказка, — даже обиделся дядя Вася, — дед говорил, что на самом деле все было, в этих самых местах, на этой самой реке. Даже место мне показывал, да я уж забыл. Ай, да ну вас...
И он, отвернувшись лицом к реке, сделал вид, что снова погрузился в свои думы. Олег и Евгений, испугавшись, что останутся без истории, быстренько налили в стакан крепкого рыбацкого напитка и поднесли его старику. Это немного задобрило его, и дядя Вася вернулся к своему повествованию.
— Значит, дело так было, — тихо начал он, закусив соленым огурцом, — жил когда-то в наших краях знатный рыбак Петр. Избушка его стояла где-то здесь, возле реки, так что рыбачил он всю свою жизнь, сколько себя знал. И случилась с ним однажды вот какая оказия...
***
Крестьянин Петр Артамонов жил со своей женой Агафьей возле самой реки, на крутом каменистом берегу. Детей им Бог так и не дал, так что жили они одни, и не сказать, что сильно плохо. Зимой и летом, днем и ночью Петр пропадал на реке, в одиночку ставя сети и самоловки, а всю пойманную рыбу отвозил на базар или сдавал помещику, Григорию Саввичу, который никогда не обижал его деньгами. Особенно хорошо он платил за судаков и налимов и так как это рыбы ночные, Петр частенько уходил рыбачить еще с вечера, а возвращался только к обеду. Так было и в тот раз. На дворе стоял рождественский сочельник, бревна избушки трещали от лютого мороза, а Петр, встав еще затемно, наскоро помолился Богу у потемневших образов и стал собирать свои снасти.
— Люди к Божьему празднику готовятся, а ты опять на реку, — недовольно сказала Агафья, проснувшись от возни, которую устроил супруг, — хоть бы день дома посидел. А вечером бы на службу в церковь сходили.
— Мне, голубка моя, дома сидеть недосуг, — отвечал Петр, одевая валенки, — Григорий Саввич попросил судаков ему поймать к праздничному столу. С судаками-то нынче большая беда, не шибко-то они ловиться хотят. А барина уважить надо.
Он надел заячью шапку, рукавицы и вышел из избы. До рассвета было еще далеко, и на темном небе ярко сияли звезды. Петр сложил свою поклажу на сани, сам уселся на них и, оттолкнувшись ногою, съехал с пригорка прямиком на лед. Он долго шел вперед, опираясь на пешню, пока, наконец, не прибыл в свои заветные места. Глубины тут были огромные, саженей десять, если не более, а на дне было множество коряг, которые так любили клыкастые разбойники-судаки.
Петр прорубил пешнею ряд лунок и опустил в них небольшие треугольные сети — косынки. Когда они были установлены, Петр проделал еще пять лунок и установил над ними самоловки — тонкие и прочные нитки с крючками, на которых были насажены юркие живцы-пескари. Не прошло и часа, как первые два судака попались на эти нехитрые снасти и были извлечены Петром из глубин на свет Божий. Бросив судаков в холщовый мешок он довольно крякнул.
— Слава тебе господи, — сказал он, поклонившись разливавшейся на востоке полоске зари.
С наступлением утра дела пошли куда лучше. Судаки попадались исправно, надежно заглатывая предложенную им добычу, так что к полудню мешок Петра был наполовину полон. Идти домой он не спешил, в сумерках, как он полагал, должны были выйти на охоту самые большие, опытные судаки, и Петр с нетерпением ожидал их выхода, курсируя между лунками и проверяя снасти. Косынки его оказались забиты мелкой рыбой. Петр выбрал из нее самую пригодную, а остальную отпустил восвояси, аккуратно освободив из ячеек.
Наконец, стало смеркаться и Петр, установив на льду стеклянный фонарь, стал дожидаться настоящей добычи. Прут одной из самоловок вдруг сильно согнулся, указывая на то, что села большая рыба. Петр подскочил к ней и стал тянуть на себя уходившую в глубину толстую нить. Рыба шла неохотно, с большим упорством, и всякий раз, как она делала рывок, нить врезалась в кожу Петра, раня ее до крови. Но рыбак, орудуя своими сильными, мозолистыми руками, хорошо знал свое дело и вскоре подтащил добычу к лунке. Рыба была не просто большая, а огромная. Петр ухватил ее за голову и вытащил на лед.
— Господи Иисусе, — воскликнул Петр, поднеся к рыбе фонарь, — это что же такое?
Рыба оказалась вовсе и не рыбой, а черт его знает чем. Своим видом она напоминала женщину, только вместо ног у нее был большой рыбий хвост, а лысая голова была сморщенной и такой страшной: без губ, с белыми острыми зубами и черными махонькими глазами. Петр, до одури перепугавшись, быстро отвел взгляд и принялся творить молитву, осеняя себя крестными знамениями. Неожиданно в голове у него словно что-то щелкнуло. Петр стянул с себя шапку и рассмеялся.
— Вот же чудо-юдо, окаянная душа, — воскликнул он, накрывая чудище пустым мешком, — а что, и ты, глядишь, на что-нибудь сгодишься.
В голове у Петра возникла заманчивая картина: вот он везет пойманное страшилище на дровнях на городскую ярмарку, вот ротозеи, желающие посмотреть на него, кидают в шапку целковые, да так много, что Петр тем же днем покупает себе и жене по новой шубе. Вот он, разбогатев, строит себе новый, просторный дом...
Из этих сладостных грез Петра вырвали громкий окрик и лошадиное ржание. Он обернулся и увидел мчащиеся в ее сторону сани, запряженные парой лошадей. Молодой возница, сын Григория Саввича, Илья, помахал Петру рукой.
— Бог в помощь, Петр Лексеич, — с почтением сказал Илья, коротко кивнув, — ну как дела рыболовные?
— И вас спаси Господь, не жалуемся, — отвечал Петр, стараясь загородить собою чудище.
Но Илья, несмотря на всего его старания, все же заметил лежащее на льду тело.
— Утопленника, что ли, поймал? — спросил он, слезая с саней, — или сам кого укокошил да в воду спихнуть хочешь.
— Помилуй Бог, разве мыслимо, — воскликнул Петр, отходя в сторону, — вот, попалось такое чудо. Не то кикимора, не то русалка, черт его разберет. Погань, одним словом.
Илья потрогал русалку носком сапога, и та едва заметно шевельнулась.
— Ну и уродина, — поморщился Илья, приоткрыв ее лицо, — страсть какая. Вот и купайся после такого в речке. А что ты делать-то с нею будешь?
— Дык это... на ярмарку отвезу, — неуверенно начал Петр, — буду показывать за целковый всем желающим. Глядишь, и капитал какой-никакой сколочу на старости...
Илья походил вокруг русалки, посмотрел в ее страшное темное лицо.
- На ярмарку, говоришь? — переспросил он, — а что, ежели я у тебя ее куплю?
У Петра похолодело внутри. Как бы правильнее отказать барчуку, так чтобы не обидеть?
— Да на что она вам? — страдальчески развел он руками, — неужто дома задумали такую мерзость держать? Я-то сам бы ее в сарае пристроил, у меня и корыто имеется...
— А если я тебе пятьдесят империалов дам? — вдруг выпалил Илья, — тогда согласишься?
У Петра закружилась голова. Пятьдесят империалов! Да с такими деньгами он и сам помещиком станет! Вот счастье-то привалило под Христов праздничек!
— Я тебе прямо сейчас деньги привезу, — сказал Илья, усаживаясь в сани, — ты пока здесь побудь, да свяжи эту кикимору как следует, чтобы она чего не выкинула.
— А на что она вам, позвольте полюбопытствовать? — поинтересовался Петр.
Илья на минуту призадумался.
— В Петербурге, говорят, есть кунсткамера, — отвечал он, — там всякая невидаль хранится. Вот я ее туда и отвезу. Денег выручу, да императрица-матушка на меня внимание обратит. Так вот я и поступлю. Но, пошла!
Он хлестнул лошадей и помчался по льду в сторону берега. Петр тем временем связал русалку прочной бечевкой и закутал в старую шубу. Вернувшись, Илья вручил ему кошель с деньгами и погрузил чудище в свои сани. Ударив по рукам и распрощавшись, они с Петром разошлись в разные стороны, оба по-своему довольные удачной сделкой.
***
Не успело еще солнце подняться над дальним лесом, как Петра и Агафью разбудил громкий стук в дверь. Едва Петр успел открыть ее, как в избу ввалился сам Григорий Саввич и хлестким ударом повалил Петра на пол. Двое пришедших с ним прислужников тут же принялись охаживать его дубинками. Петр застонал и попытался было уползти в угол, но сильные руки молодчиков крепко прижали его к неструганым холодным доскам.
— Ах ты подлец, ах ты разбойник, — ревел Григорий Саввич, пиная несчастного Петра лакированным сапогом, — убивец! Душегуб! Зашибу! Сотру в порошок дьявола!
Агафья, пытаясь защитить мужа, закрыла его своим телом.
— Батюшка родимый, да скажи ты сперва, что случилось-то? — взмолилась она, сложив на груди руки, — в чем вина наша? Чем мы тебя так прогневили?
Григорий Саввич вдруг бухнулся на лавку, снял с головы медвежью шапку и разрыдался.
— Погубили... — завыл он, кусая пальцы, — дите мое, кровиночку мою погубили... Нету больше моего Ильюшеньки, соколика моего…
Он вдруг вскочил, отогнал своих молодцев от Петра и рывком поставил его на ноги.
— Он мне все рассказал, — лихорадочно выпалил барин, вцепившись в плечи старого рыбака, — рассказал, прежде чем помереть, как ты ему эту кикимору продал! Зачем ты это сделал? С умыслом небось, а?
Петр, держась за побитую спину, бухнулся на колени.
— Никак нет, Григорий Саввич, — забормотал он, уронив голову на грудь, — не было никакого умысла, вот-те крест! Илья сам мне предложил продать эту пакость, предложил пятьдесят империалов, вот я и не удержался. Да ты сам посуди, кто бы на моем месте не соблазнился? Деньжищи-то какие! Ну хлопнули мы по рукам и разошлись с миром. Да и не хотел я, по правде сказать, сначала и продавать-то ее, кикимору эту, думал, себе оставить да на ярмарку возить. А что же она натворила-то?
— А то и натворила, что загрызла моего Илью, — снова завыл барин, — вечером смотрю: приходит Илья с какой-то девицей, ну просто глаз не отвесть, вся из себя цаца, будто царевна какая! И обходительная, и заграничными языками разговаривает, и шутки шутит. Я уж подумал, грешным делом, что дождался, наконец, свадьбы. Илья-то мой все с этим делом медлил. Пошли они, стало быть, в спальню, а ночью... Ой, что же было-то ночью, Боже ты мой! Сначала как закричит кто-то, потом рев звериный, а потом Илья выбегает, живого места на нем нет, сквозь рубашку кости видать. Мы к нему, а он уж бредит, мы его на постель, а там дрянь какая-то лежит, страшная, как сатана, извивается будто змея, а у самой рот весь в крови, и шипит, бьет рыбьим хвостом. Ну, Илья перед смертью мне обо всем и рассказал: и про то, как эта падаль девкой обернулась, и про то, как ты ему ее продал за пятьдесят золотых. Ох, горе-то какое мне, горе!..
Петр молча уставился на образа шевелил губами.
— Забирай эту дрянь из моего дома, чтобы там и духу ее не было, — велел Григорий Саввич, поднявшись, — деньги мои верни, не то под суд отдам. А там сам знаешь, что будет. Все ли ты понял?
Петр покачал головой. Объяснять дважды не было нужды. Он накинул на исподнее свой овечий тулуп, сунул ноги в валенки и пошел следом за барином, держа в руках ларец с империалами.
***
Петр проделал во льду громадную прорубь и стащил с саней замотанную в попону русалку. Та злобно щелкнула зубами, норовя схватить рыбака за нос. Петр вытащил из-за пояса плетку и что было силы хлестнул ее по лицу. Русалка вдруг затряслась и по-женски заголосила.
— Больно, дяденька, больно, — воскликнула она, отвернувшись, — жжет, жжет!
Петр с некоторой жалостью посмотрел на нее и обомлел. От страшного образа не осталось и следа, перед ним лежала неописуемой красоты девушка с огромными черными глазами и волосами цвета морской волны. Пухлые алые губы пересекал оставленный плеткой след.
— Развяжи меня, дяденька, — попросила девушка, — мне холодно.
Петр послушно исполнил ее просьбу. Когда руки красавицы были освобождены от пут, она обвила ими шею рыбака и крепко поцеловала его в губы.
— Будем вместе, ты и я, — сладостно зашептала русалка, толкая опьяневшего от ее ласк Петра к проруби, — будем жить вечно, будем любить друг друга всегда...
Она изогнулась, обнажила свои белоснежные острые зубы и вонзила их в грудь старика. Петр заорал благим матом и попытался высвободиться, но русалка, оттолкнувшись ото льда, упала в прорубь вместе с ним. Темные холодные глубины поглотили обоих - человека и исчадие преисподней.
***
— Ну я же говорил, что сказка, — воскликнул Олег, когда дядя Вася закончил свою историю, — хоть и хорошая! где же это видано, чтобы русалки в самом деле водились? Да если и поймаешь ее, все равно ведь тут же на воздухе издохнет, потому что она та же самая рыба.
— Сказка не сказка, а история хорошая, — возразил Евгений, - мне понравилась. Весьма поучительная, надо заметить. Жадность, брат, до добра еще никого не доводила. По мне так лучше жить по-простому, чем якшаться со всякой нечистью.
Рыбаки переглянулись и посмотрели на залитую серебристым лунным светом реку. Где-то поблизости вдруг раздался оглушительный всплеск.
— А вот и русалки пожаловали, — засмеялся Олег, — ну, мужики, держитесь, сейчас загрызут.
Дядя Вася поднялся, размял затекшие ноги и побрел прочь от костра. Евгений окликнул его, но старик не отозвался.
— Ну вот, обидел старика, — с укоризной сказал Евгений другу, — история-то и вправду хорошая. И скорее всего, последняя, что мы от него услышали.
— Ничего, он отходчивый, — беспечно отмахнулся Олег, — это он так, для пущей важности.
И Олег, завернувшись в одеяло, лег спать. Евгений, посидев еще немного, последовал его примеру. А дядя Вася еще долго бродил по берегу, любуясь луной и вспоминая разные истории. У него их было еще очень много.
Дядя Вася собирался уже было вернуться к месту ночевки, когда его взгляд неожиданно зацепился за какое-то белое пятно, то появлявшееся над водой, то пропадавшее. Старик острым зрением похвастаться не мог, поэтому решил еще немного понаблюдать за феноменом. Пятно, как ни странно, приближалось. Это дядя Вася тоже не сразу заметил.
— Женщина, — ошалело пробормотал он, приглядевшись, — плывет. Одна, в темноте. Откуда она взялась здесь? Мы с рассвета тут, никого на берегу не видели!
Молодая девушка подплыла поближе к дяде Васе и кокетливо дернула плечиком:
— Здравствуй, дедушка!
— Здравствуйте, — окончательно испугался дядя Вася, — вы бы не купались в такое время. Опасно это. Тут омуты есть, попадете — не выберетесь.
Незнакомка заливисто рассмеялась:
— Не попаду, не бойся! Я эту речку хорошо изучила, давно здесь время по ночам провожу. Может, составишь мне компанию? Вместе веселее!
Дядя Вася отрицательно мотнул головой и на всякий случай сделал пару шагов назад. Странно это все!
— Ну пойдем, — уговаривала старика незнакомка, — не бойся! Я тебя не обижу!
Дядя Вася обернулся, от места ночлега он успел отойти довольно далеко. Пора возвращаться, пока беды не случилось. Василий побежал что есть мочи, вдогонку ему раздался все тот же звонкий девичий смех. Дядя Вася на бегу обернулся, но девушку не увидел.
— Вот и рассказывай истории всякие по ночам, — перейдя на быстрый шаг, думал рыбак, — русалку приманил, видимо. Свят, свят, свят! Дурак старый!
Олегу и Женьке о случившемся дядя Вася решил не говорить. Засмеют ведь! Всю ночь Василий Петрович не сомкнул глаз, а к утру все произошедшее списал на собственную трусость, испугался женщины молодой. Мало ли, может это жительница соседнего села искупаться решила ночью? По крайней мере, дяде Васе в это очень хотелось верить.
#ЖитенйскиеИстории
источник
Алый закат разливался над рекою, окрашивая ее воды в приятный глазу, розоватый цвет. Где-то далеко прошумела моторная лодка и снова стало тихо. Серебристые силуэты чаек парили над водной гладью, иногда зависая в воздухе, завидев добычу. Трое рыбаков, расположившись на песчаном берегу, ждали ночи, устроившись возле костра. Все были сыты и довольны. Хотелось спать, но было нельзя.
Один из рыбаков, самый старший, которого звали Василием Петровичем или, как ласково и коротко звали его «товарищи по интересам», дядей Васей, задумчиво теребил бороду и смотрел на легкие волны, набегавшие на песок.
— Дядя Вась, а дядя Вась, — обратился к нему один из рыбаков, худощавый и длиннорукий Олег, — расскажи какую-нибудь байку, а? У тебя ведь их много в загашнике. Глаза слипаются, сил бороться со сном нет.
Его друг, полноватый и румяный Евгений, поддержал просьбу друга. Дядя Вася был мастер рассказывать всякие истории. Кто его знает, происходили ли они на самом деле или нет, но это было и не важно. Дядя Вася обладал талантом превратить даже самую заурядную сплетню в настоящий шедевр устного жанра. Он никогда не ругался матом, не употреблял слов-паразитов, междометий и выражался исключительно литературно, даже несколько старомодно, но с присущим только ему шармом.
Дядя Вася немного поколебался для приличия, как обычно, набивая себе цену, прочистил горло и подложил под разболевшуюся спину свернутое шерстяное одеяло. Стало совсем темно, и с реки потянуло сыростью и холодом.
— О чем же рассказать-то? — спросил дядя Вася, подкидывая в костер еще дров.
— Да хоть о рыбалке, — махнул рукой Олег, — как раз в жилу. Только ты какой-нибудь эдакий расскажи, чтоб до костей пробрало.
Дядя Вася почесал седую голову, прихлопнул присосавшегося к щеке комара и посмотрел на компаньонов. Те замерли в нетерпеливом ожидании.
— Ну-с, есть у меня одна такая история, — наконец кивнул дядя Вася, — только она старая, мне ее еще дед рассказывал. А ему она в свою очередь от его деда досталась. Случилась история эта еще до революции, при царском режиме. Будете ли, такое старье-то слушать?
— Будем, будем, — успокоили его слушатели, — не томи, дядя Вася. Давай, начинай свою сказку.
— Сам ты сказка, — даже обиделся дядя Вася, — дед говорил, что на самом деле все было, в этих самых местах, на этой самой реке. Даже место мне показывал, да я уж забыл. Ай, да ну вас...
И он, отвернувшись лицом к реке, сделал вид, что снова погрузился в свои думы. Олег и Евгений, испугавшись, что останутся без истории, быстренько налили в стакан крепкого рыбацкого напитка и поднесли его старику. Это немного задобрило его, и дядя Вася вернулся к своему повествованию.
— Значит, дело так было, — тихо начал он, закусив соленым огурцом, — жил когда-то в наших краях знатный рыбак Петр. Избушка его стояла где-то здесь, возле реки, так что рыбачил он всю свою жизнь, сколько себя знал. И случилась с ним однажды вот какая оказия...
***
Крестьянин Петр Артамонов жил со своей женой Агафьей возле самой реки, на крутом каменистом берегу. Детей им Бог так и не дал, так что жили они одни, и не сказать, что сильно плохо. Зимой и летом, днем и ночью Петр пропадал на реке, в одиночку ставя сети и самоловки, а всю пойманную рыбу отвозил на базар или сдавал помещику, Григорию Саввичу, который никогда не обижал его деньгами. Особенно хорошо он платил за судаков и налимов и так как это рыбы ночные, Петр частенько уходил рыбачить еще с вечера, а возвращался только к обеду. Так было и в тот раз. На дворе стоял рождественский сочельник, бревна избушки трещали от лютого мороза, а Петр, встав еще затемно, наскоро помолился Богу у потемневших образов и стал собирать свои снасти.
— Люди к Божьему празднику готовятся, а ты опять на реку, — недовольно сказала Агафья, проснувшись от возни, которую устроил супруг, — хоть бы день дома посидел. А вечером бы на службу в церковь сходили.
— Мне, голубка моя, дома сидеть недосуг, — отвечал Петр, одевая валенки, — Григорий Саввич попросил судаков ему поймать к праздничному столу. С судаками-то нынче большая беда, не шибко-то они ловиться хотят. А барина уважить надо.
Он надел заячью шапку, рукавицы и вышел из избы. До рассвета было еще далеко, и на темном небе ярко сияли звезды. Петр сложил свою поклажу на сани, сам уселся на них и, оттолкнувшись ногою, съехал с пригорка прямиком на лед. Он долго шел вперед, опираясь на пешню, пока, наконец, не прибыл в свои заветные места. Глубины тут были огромные, саженей десять, если не более, а на дне было множество коряг, которые так любили клыкастые разбойники-судаки.
Петр прорубил пешнею ряд лунок и опустил в них небольшие треугольные сети — косынки. Когда они были установлены, Петр проделал еще пять лунок и установил над ними самоловки — тонкие и прочные нитки с крючками, на которых были насажены юркие живцы-пескари. Не прошло и часа, как первые два судака попались на эти нехитрые снасти и были извлечены Петром из глубин на свет Божий. Бросив судаков в холщовый мешок он довольно крякнул.
— Слава тебе господи, — сказал он, поклонившись разливавшейся на востоке полоске зари.
С наступлением утра дела пошли куда лучше. Судаки попадались исправно, надежно заглатывая предложенную им добычу, так что к полудню мешок Петра был наполовину полон. Идти домой он не спешил, в сумерках, как он полагал, должны были выйти на охоту самые большие, опытные судаки, и Петр с нетерпением ожидал их выхода, курсируя между лунками и проверяя снасти. Косынки его оказались забиты мелкой рыбой. Петр выбрал из нее самую пригодную, а остальную отпустил восвояси, аккуратно освободив из ячеек.
Наконец, стало смеркаться и Петр, установив на льду стеклянный фонарь, стал дожидаться настоящей добычи. Прут одной из самоловок вдруг сильно согнулся, указывая на то, что села большая рыба. Петр подскочил к ней и стал тянуть на себя уходившую в глубину толстую нить. Рыба шла неохотно, с большим упорством, и всякий раз, как она делала рывок, нить врезалась в кожу Петра, раня ее до крови. Но рыбак, орудуя своими сильными, мозолистыми руками, хорошо знал свое дело и вскоре подтащил добычу к лунке. Рыба была не просто большая, а огромная. Петр ухватил ее за голову и вытащил на лед.
— Господи Иисусе, — воскликнул Петр, поднеся к рыбе фонарь, — это что же такое?
Рыба оказалась вовсе и не рыбой, а черт его знает чем. Своим видом она напоминала женщину, только вместо ног у нее был большой рыбий хвост, а лысая голова была сморщенной и такой страшной: без губ, с белыми острыми зубами и черными махонькими глазами. Петр, до одури перепугавшись, быстро отвел взгляд и принялся творить молитву, осеняя себя крестными знамениями. Неожиданно в голове у него словно что-то щелкнуло. Петр стянул с себя шапку и рассмеялся.
— Вот же чудо-юдо, окаянная душа, — воскликнул он, накрывая чудище пустым мешком, — а что, и ты, глядишь, на что-нибудь сгодишься.
В голове у Петра возникла заманчивая картина: вот он везет пойманное страшилище на дровнях на городскую ярмарку, вот ротозеи, желающие посмотреть на него, кидают в шапку целковые, да так много, что Петр тем же днем покупает себе и жене по новой шубе. Вот он, разбогатев, строит себе новый, просторный дом...
Из этих сладостных грез Петра вырвали громкий окрик и лошадиное ржание. Он обернулся и увидел мчащиеся в ее сторону сани, запряженные парой лошадей. Молодой возница, сын Григория Саввича, Илья, помахал Петру рукой.
— Бог в помощь, Петр Лексеич, — с почтением сказал Илья, коротко кивнув, — ну как дела рыболовные?
— И вас спаси Господь, не жалуемся, — отвечал Петр, стараясь загородить собою чудище.
Но Илья, несмотря на всего его старания, все же заметил лежащее на льду тело.
— Утопленника, что ли, поймал? — спросил он, слезая с саней, — или сам кого укокошил да в воду спихнуть хочешь.
— Помилуй Бог, разве мыслимо, — воскликнул Петр, отходя в сторону, — вот, попалось такое чудо. Не то кикимора, не то русалка, черт его разберет. Погань, одним словом.
Илья потрогал русалку носком сапога, и та едва заметно шевельнулась.
— Ну и уродина, — поморщился Илья, приоткрыв ее лицо, — страсть какая. Вот и купайся после такого в речке. А что ты делать-то с нею будешь?
— Дык это... на ярмарку отвезу, — неуверенно начал Петр, — буду показывать за целковый всем желающим. Глядишь, и капитал какой-никакой сколочу на старости...
Илья походил вокруг русалки, посмотрел в ее страшное темное лицо.
- На ярмарку, говоришь? — переспросил он, — а что, ежели я у тебя ее куплю?
У Петра похолодело внутри. Как бы правильнее отказать барчуку, так чтобы не обидеть?
— Да на что она вам? — страдальчески развел он руками, — неужто дома задумали такую мерзость держать? Я-то сам бы ее в сарае пристроил, у меня и корыто имеется...
— А если я тебе пятьдесят империалов дам? — вдруг выпалил Илья, — тогда согласишься?
У Петра закружилась голова. Пятьдесят империалов! Да с такими деньгами он и сам помещиком станет! Вот счастье-то привалило под Христов праздничек!
— Я тебе прямо сейчас деньги привезу, — сказал Илья, усаживаясь в сани, — ты пока здесь побудь, да свяжи эту кикимору как следует, чтобы она чего не выкинула.
— А на что она вам, позвольте полюбопытствовать? — поинтересовался Петр.
Илья на минуту призадумался.
— В Петербурге, говорят, есть кунсткамера, — отвечал он, — там всякая невидаль хранится. Вот я ее туда и отвезу. Денег выручу, да императрица-матушка на меня внимание обратит. Так вот я и поступлю. Но, пошла!
Он хлестнул лошадей и помчался по льду в сторону берега. Петр тем временем связал русалку прочной бечевкой и закутал в старую шубу. Вернувшись, Илья вручил ему кошель с деньгами и погрузил чудище в свои сани. Ударив по рукам и распрощавшись, они с Петром разошлись в разные стороны, оба по-своему довольные удачной сделкой.
***
Не успело еще солнце подняться над дальним лесом, как Петра и Агафью разбудил громкий стук в дверь. Едва Петр успел открыть ее, как в избу ввалился сам Григорий Саввич и хлестким ударом повалил Петра на пол. Двое пришедших с ним прислужников тут же принялись охаживать его дубинками. Петр застонал и попытался было уползти в угол, но сильные руки молодчиков крепко прижали его к неструганым холодным доскам.
— Ах ты подлец, ах ты разбойник, — ревел Григорий Саввич, пиная несчастного Петра лакированным сапогом, — убивец! Душегуб! Зашибу! Сотру в порошок дьявола!
Агафья, пытаясь защитить мужа, закрыла его своим телом.
— Батюшка родимый, да скажи ты сперва, что случилось-то? — взмолилась она, сложив на груди руки, — в чем вина наша? Чем мы тебя так прогневили?
Григорий Саввич вдруг бухнулся на лавку, снял с головы медвежью шапку и разрыдался.
— Погубили... — завыл он, кусая пальцы, — дите мое, кровиночку мою погубили... Нету больше моего Ильюшеньки, соколика моего…
Он вдруг вскочил, отогнал своих молодцев от Петра и рывком поставил его на ноги.
— Он мне все рассказал, — лихорадочно выпалил барин, вцепившись в плечи старого рыбака, — рассказал, прежде чем помереть, как ты ему эту кикимору продал! Зачем ты это сделал? С умыслом небось, а?
Петр, держась за побитую спину, бухнулся на колени.
— Никак нет, Григорий Саввич, — забормотал он, уронив голову на грудь, — не было никакого умысла, вот-те крест! Илья сам мне предложил продать эту пакость, предложил пятьдесят империалов, вот я и не удержался. Да ты сам посуди, кто бы на моем месте не соблазнился? Деньжищи-то какие! Ну хлопнули мы по рукам и разошлись с миром. Да и не хотел я, по правде сказать, сначала и продавать-то ее, кикимору эту, думал, себе оставить да на ярмарку возить. А что же она натворила-то?
— А то и натворила, что загрызла моего Илью, — снова завыл барин, — вечером смотрю: приходит Илья с какой-то девицей, ну просто глаз не отвесть, вся из себя цаца, будто царевна какая! И обходительная, и заграничными языками разговаривает, и шутки шутит. Я уж подумал, грешным делом, что дождался, наконец, свадьбы. Илья-то мой все с этим делом медлил. Пошли они, стало быть, в спальню, а ночью... Ой, что же было-то ночью, Боже ты мой! Сначала как закричит кто-то, потом рев звериный, а потом Илья выбегает, живого места на нем нет, сквозь рубашку кости видать. Мы к нему, а он уж бредит, мы его на постель, а там дрянь какая-то лежит, страшная, как сатана, извивается будто змея, а у самой рот весь в крови, и шипит, бьет рыбьим хвостом. Ну, Илья перед смертью мне обо всем и рассказал: и про то, как эта падаль девкой обернулась, и про то, как ты ему ее продал за пятьдесят золотых. Ох, горе-то какое мне, горе!..
Петр молча уставился на образа шевелил губами.
— Забирай эту дрянь из моего дома, чтобы там и духу ее не было, — велел Григорий Саввич, поднявшись, — деньги мои верни, не то под суд отдам. А там сам знаешь, что будет. Все ли ты понял?
Петр покачал головой. Объяснять дважды не было нужды. Он накинул на исподнее свой овечий тулуп, сунул ноги в валенки и пошел следом за барином, держа в руках ларец с империалами.
***
Петр проделал во льду громадную прорубь и стащил с саней замотанную в попону русалку. Та злобно щелкнула зубами, норовя схватить рыбака за нос. Петр вытащил из-за пояса плетку и что было силы хлестнул ее по лицу. Русалка вдруг затряслась и по-женски заголосила.
— Больно, дяденька, больно, — воскликнула она, отвернувшись, — жжет, жжет!
Петр с некоторой жалостью посмотрел на нее и обомлел. От страшного образа не осталось и следа, перед ним лежала неописуемой красоты девушка с огромными черными глазами и волосами цвета морской волны. Пухлые алые губы пересекал оставленный плеткой след.
— Развяжи меня, дяденька, — попросила девушка, — мне холодно.
Петр послушно исполнил ее просьбу. Когда руки красавицы были освобождены от пут, она обвила ими шею рыбака и крепко поцеловала его в губы.
— Будем вместе, ты и я, — сладостно зашептала русалка, толкая опьяневшего от ее ласк Петра к проруби, — будем жить вечно, будем любить друг друга всегда...
Она изогнулась, обнажила свои белоснежные острые зубы и вонзила их в грудь старика. Петр заорал благим матом и попытался высвободиться, но русалка, оттолкнувшись ото льда, упала в прорубь вместе с ним. Темные холодные глубины поглотили обоих - человека и исчадие преисподней.
***
— Ну я же говорил, что сказка, — воскликнул Олег, когда дядя Вася закончил свою историю, — хоть и хорошая! где же это видано, чтобы русалки в самом деле водились? Да если и поймаешь ее, все равно ведь тут же на воздухе издохнет, потому что она та же самая рыба.
— Сказка не сказка, а история хорошая, — возразил Евгений, - мне понравилась. Весьма поучительная, надо заметить. Жадность, брат, до добра еще никого не доводила. По мне так лучше жить по-простому, чем якшаться со всякой нечистью.
Рыбаки переглянулись и посмотрели на залитую серебристым лунным светом реку. Где-то поблизости вдруг раздался оглушительный всплеск.
— А вот и русалки пожаловали, — засмеялся Олег, — ну, мужики, держитесь, сейчас загрызут.
Дядя Вася поднялся, размял затекшие ноги и побрел прочь от костра. Евгений окликнул его, но старик не отозвался.
— Ну вот, обидел старика, — с укоризной сказал Евгений другу, — история-то и вправду хорошая. И скорее всего, последняя, что мы от него услышали.
— Ничего, он отходчивый, — беспечно отмахнулся Олег, — это он так, для пущей важности.
И Олег, завернувшись в одеяло, лег спать. Евгений, посидев еще немного, последовал его примеру. А дядя Вася еще долго бродил по берегу, любуясь луной и вспоминая разные истории. У него их было еще очень много.
Дядя Вася собирался уже было вернуться к месту ночевки, когда его взгляд неожиданно зацепился за какое-то белое пятно, то появлявшееся над водой, то пропадавшее. Старик острым зрением похвастаться не мог, поэтому решил еще немного понаблюдать за феноменом. Пятно, как ни странно, приближалось. Это дядя Вася тоже не сразу заметил.
— Женщина, — ошалело пробормотал он, приглядевшись, — плывет. Одна, в темноте. Откуда она взялась здесь? Мы с рассвета тут, никого на берегу не видели!
Молодая девушка подплыла поближе к дяде Васе и кокетливо дернула плечиком:
— Здравствуй, дедушка!
— Здравствуйте, — окончательно испугался дядя Вася, — вы бы не купались в такое время. Опасно это. Тут омуты есть, попадете — не выберетесь.
Незнакомка заливисто рассмеялась:
— Не попаду, не бойся! Я эту речку хорошо изучила, давно здесь время по ночам провожу. Может, составишь мне компанию? Вместе веселее!
Дядя Вася отрицательно мотнул головой и на всякий случай сделал пару шагов назад. Странно это все!
— Ну пойдем, — уговаривала старика незнакомка, — не бойся! Я тебя не обижу!
Дядя Вася обернулся, от места ночлега он успел отойти довольно далеко. Пора возвращаться, пока беды не случилось. Василий побежал что есть мочи, вдогонку ему раздался все тот же звонкий девичий смех. Дядя Вася на бегу обернулся, но девушку не увидел.
— Вот и рассказывай истории всякие по ночам, — перейдя на быстрый шаг, думал рыбак, — русалку приманил, видимо. Свят, свят, свят! Дурак старый!
Олегу и Женьке о случившемся дядя Вася решил не говорить. Засмеют ведь! Всю ночь Василий Петрович не сомкнул глаз, а к утру все произошедшее списал на собственную трусость, испугался женщины молодой. Мало ли, может это жительница соседнего села искупаться решила ночью? По крайней мере, дяде Васе в это очень хотелось верить.
#ЖитенйскиеИстории
источник
Следующая публикация
Нет комментариев