В России есть деревня, где мужчины не доживают до сорока. Мой отец стал одним из них.

Его звали Игорь. Он ушел от нас с матерью, когда мне было десять. Пил, гулял, потом просто пропал. А два года назад я узнал, что он осел в какой-то глуши в Псковской области. Деревня Озерки. Завел новую семью, родился ребенок. А месяц назад его новая жена, женщина по имени Анна, позвонила мне и сказала, что отец умер. Сердце. Ему было тридцать девять.

Я поехал на похороны. Больше из чувства долга. Озерки оказались именно такой глушью, как я и представлял. Покосившиеся дома, разбитая дорога и большое, черное, торфяное озеро, в честь которого деревню и назвали.

Что меня сразу ударило — это люди. В деревне почти не было мужчин. Были пацаны лет до двадцати и старики за семьдесят. А основной костяк — женщины. Много женщин. Возраста от тридцати до шестидесяти. Здоровые, крепкие, работящие бабы. И почти все — вдовы.

На поминках за столом сидели одни женщины. Они пили водку, закусывали и говорили о моем отце. Но говорили странно. Не было в их словах скорби. Была какая-то… будничная усталость.

— Ну, дожил свой срок Игорек, — сказала одна. — Хороший мужик был, работящий.
— Да, свой срок отмерил, отмучился, — кивнула другая.

«Свой срок». Эта фраза повторялась постоянно. Будто речь шла не о человеческой жизни, а о сроке годности продукта.

Я разговорился с Анной, вдовой отца. Она была моложе его лет на десять. Держала на руках их трехлетнего сына.
— От чего он умер? Сердце правда? В тридцать девять лет?
Она посмотрела на меня своими блеклыми, спокойными глазами.
— Сердце. У нас тут все мужики от сердца помирают. Воздух, что ли, такой.

После похорон я решил остаться на пару дней, помочь ей по хозяйству. И я начал замечать. Местный фельдшер — суровая женщина за шестьдесят. Глава поселения — она же. В магазине, на почте — одни женщины. Мужчины были, но только молодые парни. И все они говорили об одном: скопить денег и уехать. До тридцати — уехать обязательно.

Я подсел к одному из них, парню по имени Алексей, когда он чинил мотоцикл.
— А чего все свалить-то хотите?
Он усмехнулся, не поднимая головы.
— А ты на кладбище сходи. Посмотри на даты.
И я пошел.

Кладбище было маленьким, ухоженным. И то, что я там увидел, заставило волосы на моей голове зашевелиться. Десятки мужских могил. И почти на всех дата смерти была одинаковой: 38 лет, 39 лет, 40 лет. Редко кто доживал до сорока одного. Женские могилы были тут же — 75, 80, 90 лет.

Это не было совпадением. Это была система.

Вечером я прямо спросил Анну. Мы сидели на кухне. Ее сын спал в соседней комнате.
— Аня, что происходит в этой деревне? Почему мужчины умирают так рано?
Она долго молчала, помешивая чай в стакане. Потом подняла на меня глаза.
— Земля тут такая, — тихо сказала она. — Она дает хороший урожай. В озере всегда есть рыба. Дети рождаются здоровыми. Скотина не болеет. Земля нас кормит. Но за все надо платить.

И она рассказала.

Это началось еще с войны. Когда всех мужиков забрали на фронт, а бабы остались одни с детьми. Голод был страшный. И тогда самые старые из них пошли на озеро и заключили договор. Не с богом, не с чертом. С землей. С самой этой черной, торфяной землей. Они поклялись, что будут служить ей и принадлежать ей без остатка. А она за это будет их кормить.

Земля «согласилась». В тот же год они собрали невиданный урожай с хилых огородов. В озере пошла рыба. Деревня выжила.

Но в договоре была цена. Земля требовала мужскую силу. Не смерть. А именно силу. Мужчина приезжает сюда, женится, работает, рожает детей. Он отдает земле свою энергию, свою молодость. А когда ему исполняется сорок, его «срок» подходит к концу. Он отдал все, что мог. Больше он земле не нужен.

— И что потом? — прошептал я.
— А потом мы помогаем ему уйти. Успокаиваем, — ответила она. — На берегу озера растет трава. Сон-трава мы ее зовем. Мы собираем ее, сушим. И потихоньку начинаем добавлять мужу в чай. Понемногу. Она сердце ослабляет. Человек угасает тихо, во сне. Без мучений. Просто засыпает и не просыпается. Так надо. Таков порядок.

Я смотрел на эту молодую женщину, которая спокойно рассказывала, как убила моего отца. В ее глазах не было раскаяния. Только вековая усталость и уверенность в своей правоте. Она не была монстром. Она была жрицей этого жуткого культа плодородия. Как и все они.

— Твой отец знал, — добавила она. — Все мужчины, кто решает остаться, со временем узнают. Некоторые пытаются бежать. Но земля не отпускает. Ломают ноги, попадают в аварии, заболевают. Возвращаются. Твой отец смирился. Сказал, что устал бегать.

Она поставила передо мной стакан чая. От него шел тонкий, пряный аромат.
— Пей. Тебе с дороги отдохнуть надо.

Я смотрел на этот чай. Смотрел на нее. На спящего в соседней комнате сводного брата — нового мужчину, который будет отдан этой земле через сорок лет.

Я не помню, как я выбежал из этого дома. Я добежал до своей машины, завел ее и гнал без остановки до самого Пскова.

Я не знаю, что это было. Коллективное помешательство? Секта? Или там правда что-то не так с землей? Но я знаю одно. В той деревне все настоящее. Настоящая природа. Настоящая еда. Настоящая жизнь. И настоящая, будничная, ритуальная смерть, которую подают к ужину в чашке с травяным чаем.
#ДмитрийRAY. Страшные истории
источник