Хорошенький, чистенький, ладненький

Вот ты и родился. По всем нормам измерен, взвешен, проверен. Тебя отмывают от всего, что налипло на тело. А если было кесарево, то ты ещё и весь в красной жидкости с запахом металла, которая слишком быстро засыхает и покрывает коркой новое, готовое к употреблению этим миром, тельце. Самая полезная среда для размножения микроорганизмов, если никто не обмоет.
Так, по рассказам моей матери, я и появился на свет. Хорошенький, чистенький, ладненький.
Когда мне было пять лет, я принёс маме свой первый осознанный букет на восьмое марта. Праздник, когда поздравляют всех женщин. Бабушка отобрала его у матери и сказала, что женщиной может считаться только та особь женского пола, которая рожала самостоятельно. А то, что с мамой было — так это не по-настоящему. Не тужилась, не рвалась, не резали там, куда в приличном обществе не заглядывают.
Не знаю, может, бабушка расстроилась, потому что я цветы сорвал с её балконных горшков. Но мама очень разозлилась. С бабушкой они тогда повздорили. Я слышал что-то наподобие: «Нельзя такое говорить при ребёнке! Это же может повлиять на него, когда вырастет».
С высоты прожитых лет скажу, что на взрослого меня это не повлияло. А вот в пять лет мне стало интересно посмотреть, что там такое прячут девочки под купальником, где может рваться и что могут резать. Поэтому мы с соседской Анькой играли в неприличное общество.
Мама потом краснела перед родителями Аньки, ведь та всё показала по моей просьбе. А сама Анька буркнула, что я должен на ней теперь жениться. Так сказала её мать.
Ну а я сделал вывод, что ничего там интересного нет. Да и непонятно, зачем резать то, что и так с прорезью. Бабушка не права.
Может быть, поэтому мы её первой и похоронили, она всегда говорила, что за всё надо платить. За сорванные цветы я заплатил целостностью кожи своей пятой точки. За ложь бабушка поплатилась жизнью спустя месяц. Этот урок я усвоил. И больше не лгал.
Когда меня взяли на кладбище, чтобы проводить её, я сразу всё понял. Бабушка больше не могла сама двигаться, а провожают обычно куда-то на поезд или автобус. Значит, мы должны были посадить её на какой-то транспорт, чтобы она успешно уехала.
Переезжала она с комфортом. Мы все сидели в машине, а она лежала в деревянной коробке, куда постелили мягкие тряпки. Тогда я подумал, что это не плохо — умирать. Чем и поделился со всеми, кто с нами ехал. Мама сказала, что бабушки в бабушке уже нет, поэтому ей всё равно как ехать. Я разозлился. Почему она в такой удобной мягкой коробке лежит, а мне приходится подпрыгивать на кочках и отбивать своё филейное место? Несправедливо.
На входе у кладбища я боялся заходить в ворота, потому что то, что скрывалось за ними, не похоже на аэропорт или вокзал.
Тогда папа сказал мне, что кладбище — это скорее пристань и последний дом тех, кто там обитает. Так что я могу зайти. Но нужно обязательно со всеми поздороваться.
Я всё понял, обещал здороваться. Когда мы зашли, не мог обмануть папу. Я стал подходить к каждому камню и здороваться с фотографией на нём. Папа забрал у меня это обещание.
Транспорт у бабушки был странный, конечно. Верёвки. Да и дом не очень.
Когда мы с папой рыбачили, то из земли копали червей для наживки. Они забавные, скользкие и длинные, и Анька смешно кричала, когда я ей их приносил. Но как соседи они — так себе.
Ещё мне наказали бабушку поцеловать в лоб обязательно. Хорошо, что уточнили, куда, а то я же видел настоящие поцелуи в фильмах и не хотел делать с бабушкой такое. Папа сразу сказал, что я воспринимаю всё буквально.
Так и сказал: «Ты слишком буквально всё воспринимаешь». Он это после повторял очень много раз. Мне казалось, что все папы с детьми говорят именно так, это их кодовая фраза.
Но в садике никто такого слова не слышал. У них были неправильные папы. Вот мой — самый лучший. Мы с ним всегда говорили о буквальном.
Много позже я узнал смысл этого слова. И почему бабушка умерла, тоже. Старость. И почему на меня должны были повлиять её слова. И почему она ехала в коробке, а я нет.
Я стал тестировщиком программного обеспечения. Любой баг находил и понимал, как исправить. Наверное, моё буквальное восприятие мира повлияло. Всё по алгоритму, если что-то не работает — значит, алгоритм неверный.
Подрабатывал на технических текстах. Подробные инструкции — мой конёк. И ко всему в жизни в моей голове складывалась инструкция. К каждому устройству, действию, даже мысли.
А вот зачем нужно было платить за обмывание родителей перед похоронами, я так и не понял. Ведь в них уже нет их самих. Тогда какая им разница, как они — которые уже не они — будут выглядеть?
Хорошо, что отец забрал моё обещание здороваться со всеми на кладбище. Иначе навещать родителей с каждым годом становилось бы всё тяжелее. Последний дом мёртвых постоянно достраивался.
С Анькой мы поженились, у нас появились двое детей, такие же спиногрызы, какими были мы. И, кстати, тоже через кесарево. Но цветы Ане на восьмое марта я всё равно носил исправно. Помнил про бабушкину ложь.
Инструкции к детям никто не выдал. Пришлось собственноручно создавать. Что я, не тестировщик, что ли? Только они какие-то багнутые. И разговоров о буквальном у нас не было. Наверное, я не очень хороший отец получился.
А когда я сам задумывался о собственной смерти, то мне больше нравился вариант кремации. Уж очень не хотелось соседствовать с червями. Тем более, я узнал, что они там не совсем соседи, а много поколений спустя — пожиратели меня, который уже буду не я.
Аня тоже говорила, что кремация — это даже как-то романтично, что ли. Мрачная такая романтика. Я представил, как бы это звучало в мире гуманитария, и попросил выгравировать на моей урне инструкцию к применению, но в рифму не умею:
Смотри, и ставь всегда туда,
Где будешь сам часто бывать.
Незримо я с тобой повсюду,
Верней, не я — лишь те останки,
Что в печи были сожжены.
Жена посмеялась, но обещала выполнить просьбу.
Умер я внезапно. Выпил слишком много энергетиков, работая над очередным проектом, отказывая себе во сне по несколько дней. Сердце не выдержало.
* * *
— Это, конечно, правильно, что ты мне рассказал самую суть. Прям как я и просил. Прав твой отец, буквально ты воспринимаешь всё, — Ван, работник службы поддержки приёмного пункта усопших просмотрел дело моей души и кинул его на стол с громким шлепком. — Вижу, что воля твоя выполнена. Кремировали, гравировку нанесли, прах в дом поставили. Жалоба в чём состоит?
— А к вам без жалобы не пробиться. Это я баг в системе нашёл. По факту у меня вопрос.
— Ну задавай, раз уж здесь.
— Меня же кремировали?
— Да…
— Так какого чёрта меня всё-таки намыли перед этим?
— Дурак ты! Чтобы твои, провожая, не с вонючим лицом в слипшемся кожном жире с косметикой целовались, а только с косметикой. Или, раз тебя там уже нет, о живых подумать не сподобился?
— А я думал, бабки гребут.
— И это тоже. Но в первую очередь о близких заботятся. Да ритуал такой. К богу как надо являться? Хорошенький, чистенький, ладненький.
— Ладно, спасибо за ответ. Куда теперь мне? — хоть так, но утолил любопытство. Живые-то рассказывать не хотели. Или сами не знали.
— А тебе теперь туда, — показывает пальцем вниз.
— В ад, что ли?
— На землю живых.
— Это почему? — вот те раз, думал этот мир изучу, а они отправить обратно хотят.
— Тестировщик ты, конечно, от бога. Да вот ошибся, как сапёр, — Ван с хищной улыбкой первооткрывателя держит паузу.
— Давай, не томи, что там?
— Свой жизненный закон не лгать помнишь? Солгал — и платишь смертью.
— Помню. Так я же уже умер! — ликующая улыбка с моего лица начинает сползать, когда Ван уже скалится, сдерживая смех.
— А здесь выработанный тобой закон работает наоборот: солгал — будь добр жить.
Работник взял в руки мою папку.
— Душа-буквалист, по протоколу вам положена реинкарнация в связи с нарушением параграфа восемь Кодекса посмертного существования, — с этими словами Ван нажал на кнопку под столом, отправляя папку с делом в открывшийся потайной отсек прямо на полу.
Туда же затянуло и меня.
* * *
— Ну что, буквалист, опять в путь? — Ван наблюдает за первыми мгновениями новой жизни. — Хорошенький, чистенький, ладненький…
Автор: Talia Ris
#рассказы