Лариса Петровна проснулась от собственного всхлипа. Комната была погружена в предрассветную синеву, за окном щебетали первые птицы. Рядом на подушке — пустое место. Она машинально протянула руку, чтобы поправить несуществующее одеяло, но тут же одёрнула ладонь.

Сон. Опять этот сон.

Во сне она стояла на кладбище, у чёрной мраморной плиты с именем Алексея. Ветер трепал её платок, а земля под ногами была влажной от недавнего дождя. И вдруг — его голос, резкий, незнакомо-сердитый:

— Лариса! Хватит!

Она обернулась и увидела его. Того самого Алексея, своего Лёшеньку, но… другого. Лицо осунувшееся, брови сведены в строгой складке. Он стоял в двух шагах, в том самом синем костюме, в котором его хоронили, но теперь ткань потемнела, будто промокла насквозь.

— Ты опять здесь? — он говорил негромко, но каждое слово било как молотком. — Каждый день, как по расписанию. Надоело.

— Лёша… — она попыталась шагнуть к нему, но ноги не слушались.

— Мне холодно, — перебил он. — Ты слезами мне весь костюм промочила. В воде я, понимаешь? Холодной. А ты всё приходишь и приходишь.

Лариса почувствовала, как по щекам катятся горячие струйки. Во сне она плакала так же легко, как наяву.

— Я не могу без тебя…

— Можешь, — он резко махнул рукой. — Живи. Детям помогай. Внуков нянчь. А ко мне — в родительскую субботу приходи, как положено. Не тревожь меня каждый день.

Его фигура начала таять, как дым. Лариса в отчаянии потянулась к нему — и проснулась.

Подушка под щекой была мокрой. За окном светало.

Она медленно села на кровати, обхватив колени.

— Ну вот, — прошептала в тишину. — Даже во сне ты меня ругаешь…

На комоде стояла их общая фотография: молодой Алексей, ещё без седины у висков, обнимает её за плечи. Они на пикнике, в яблоневом саду. Он смеётся, прищурившись от солнца.

Лариса закрыла глаза.

Тридцать четыре года вместе.

И всего шесть месяцев — без него.

****

Лариса Петровна подошла к окну, отдернула занавеску. Во дворе играли дети — соседские, не её. Её дети давно выросли. Дмитрий, старший, уже лет пятнадцать как переехал в свой дом на окраине города. Анна, младшая, жила ближе, но тоже со своей семьёй.

Она прижала ладонь к холодному стеклу. Солнце било в глаза, и на мгновение ей показалось, что за окном не 2025 год, а далёкий 1989-й.

Тогда они с Лёшей только познакомились.

1989 год.

Она работала в библиотеке — тихая, скромная Лариса, которая больше всего на свете любила книги и тишину. Он — слесарь на заводе, шумный, весёлый, с руками в царапинах и масляных пятнах.

Впервые он зашёл в библиотеку за книгой о море.

— Мне бы что-нибудь… про пароходы, — сказал он, неуверенно оглядывая полки.

Лариса подняла на него глаза и сразу заметила, как он смутился.

— Вы моряк? — спросила она.

— Нет, — рассмеялся он. — Но мечтаю.

Он взял «Белеет парус одинокий» и через три дня вернулся — не столько за новой книгой, сколько чтобы увидеть её снова.

Через две недели он пригласил её на танцы.

— Я не умею, — смутилась Лариса.

— Я научу, — сказал Алексей и взял её за руку.

Он действительно научил.

1990 год.

Они поженились почти сразу. Свадьба была скромной — в маленьком кафе, с блинами и домашним вином. Родственники перешептывались: «Спешат, наверное, ребёнок уже на подходе». Но ребёнка не было. Они просто не хотели ждать.

Первые годы жили в крохотной комнатке в общежитии. Алексей по вечерам чинил соседям чайники и утюги, а Лариса перешивала старые платья, чтобы выглядеть «как из журнала».

— Когда-нибудь у нас будет большой дом, — говорил он, обнимая её за плечи.

— С садом?

— Обязательно с садом. И с детьми.

Дети появились не сразу.

1995 год

Дмитрий родился жарким летом. Алексей, обычно такой бойкий, растерялся, когда медсестра впервые протянула ему свёрток с кричащим комочком.

— Он… он такой маленький, — прошептал он, боясь пошевелиться.

— Ты его не сломаешь, — засмеялась Лариса.

Алексей осторожно прижал сына к груди, и в этот момент что-то в нём переключилось. Он стал другим — более серьёзным, более ответственным.

1998 год.

Анна родилась в дождливую осень.

— Теперь у нас парочка, — сказал Алексей, глядя, как Дмитрий, уже трёхлетний, тыкает пальчиком в новорождённую сестрёнку. — Мальчик и девочка. Как в сказке.

Лариса устало улыбалась. Она не спала двое суток, но была счастлива.

2000-е.

Дети росли. Дмитрий — непоседливый, вечно царапающий коленки. Анна — тихая, любившая сидеть в углу с книжкой, как когда-то сама Лариса.

Алексей работал всё больше. Они наконец купили дом — небольшой, но свой. С тем самым садом, о котором мечтали.

— Ну что, сбылось? — как-то вечером спросил он, обнимая её на пороге.

Лариса кивнула.

— Почти. Осталось только дождаться внуков.

Он рассмеялся.

— Подождём.

2020-е

Внуки появились. Сначала у Дмитрия и его жены Ольги родился Максим. Потом у Анны и Сергея — Ксюша.

Алексей носился с ними, как мальчишка. Катался по полу, строил крепости из подушек, а вечером валился на диван, приговаривая:

— Ох, старею…

Лариса смотрела на него и думала: «Нет, не стареешь. Ты всё такой же, каким был в тот день, когда впервые зашёл в библиотеку».

2024 год

Он заболел внезапно.

— Пустяки, — отмахивался Алексей. — Пройдёт.

Но не прошло.

Последние дни он провёл дома, в их спальне. Лариса не отходила от него ни на шаг.

— Ты только не плачь, — просил он. — Я не могу видеть, как ты плачешь.

Она кивала и тут же украдкой вытирала слёзы.

Он умер тихо, держа её за руку.

Настоящее время.

Лариса вздрогнула, когда за окном резко закричали дети. Видение рассеялось.

Она потрогала фотографию на комоде — ту самую, с пикника.

— Ну почему ты ушёл? — прошептала она.

Но ответа не было. Только тихий шелест листьев за окном.

Лариса Петровна медленно провела рукой по корешкам фотоальбома, стоявшего на полке. Пальцы сами нашли нужную страницу – там, где была вклеена фотография Дмитрия в выпускном костюме.

2010 год.

Дмитрий, их старший, всегда был непоседой. В школе учился неровно – то пятёрки, то двойки, в зависимости от того, насколько предмет его увлекал. Алексей ворчал, но гордился сыном:

— Характер! Настоящий мужик растёт.

После школы Дмитрий поступил в техникум на автомеханика. Лариса переживала – казалось, он мог бы добиться большего. Но Алексей только хлопал сына по плечу:

— Главное, чтобы дело нравилось.

И действительно – Дмитрий горел машинами. По вечерам он пропадал в гараже, что-то чинил, собирал. Как-то раз привёл домой едва живую "Волгу" 1972 года выпуска.

— Это наш новый семейный автомобиль! – объявил он, сияя.

Алексей долго смеялся, а потом помогал сыну восстанавливать раритет.

2015 год

Именно за рулём этой самой "Волги" Дмитрий впервые привёз домой Ольгу. Лариса сразу поняла – это серьёзно. Девушка оказалась спокойной, рассудительной, с мягкой улыбкой.

— Мам, ну как она тебе? – шептал Дмитрий на кухне, пока Ольга помогала Алексею накрывать на стол.

— Хорошая девочка, – кивнула Лариса. – Только смотри, если обидишь – сама разберусь.

Свадьбу сыграли через год. Скромную, но душевную. Алексей, обычно не любивший торжественные речи, вдруг встал и сказал:

— Живите дружно. И помните – семья это не просто слово. Это то, ради чего стоит просыпаться каждый день.

2018 год.

Когда родился Максим, Дмитрий два дня не отходил от инкубатора – малыш появился на свет раньше срока. Лариса никогда не видела сына таким сосредоточенным.

— Всё будет хорошо, – гладила она его по спине. – Он крепкий, как ты.

Алексей в те дни почти жил в больнице, носил Ольге домашние пирожки, хотя врачи запрещали.

— Надо поддерживать маму, – говорил он. – Тогда и малыш быстрее окрепнет.

****

Если Дмитрий был копией Алексея – шумный, активный, то Анна пошла в Ларису. Тихая, застенчивая, с детства любившая книги больше игр.

После школы она поступила в экономический – не потому что очень хотела, а потому что "так надо". Работала бухгалтером в небольшой фирме, жила одна.

— Когда же ты себе мужа найдёшь? – ворчал Алексей.

— Пап, не торопи события, – отшучивалась Анна.

Сергея она привела домой только в тридцать лет. Высокий, спокойный, с внимательными глазами. Работал инженером на том же заводе, где когда-то начинал Алексей.

— Ну наконец-то! – обрадовался Алексей. – Мужик как надо!

Свадьба была тихой – расписались и собрались узким кругом в кафе. Анна уже ждала ребёнка.

Когда родилась Ксюша, Алексей первый раз взял внучку на руки и расплакался.

— Девочка… Наша девочка…

Каждые выходные дом наполнялся голосами. Дмитрий с Ольгой и Максимом, Анна с Сергеем и Ксюшей. Алексей возился с внуками, Лариса стряпала пироги.

— Бабушка, а правда, что дедушка в молодости был хулиганом? – спрашивал Максим.

— Ещё каким! – смеялась Лариса.

Алексей делал вид, что сердится, но глаза смеялись.

Они были счастливы. Казалось, так будет всегда.

Лариса закрыла альбом. В доме было тихо. Слишком тихо.

Она подошла к окну. Во дворе играли чужие дети. Её дети давно выросли. Её Лёши не было.

Но где-то там, в этих фотографиях, в воспоминаниях, он оставался живым – молодым, сильным, с той самой лукавой улыбкой, которая когда-то покорила её в библиотеке.

***

Тот день начался как обычный. Лариса разливала утренний кофе, когда Алексей вдруг резко закашлялся – не просто прочищая горло, а надрывно, с хрипотой.

— Лёша, что с тобой?

Он махнул рукой, отпил глоток воды.

— Пустяки. Простыл, наверное.

Но кашель не проходил. Через неделю Лариса настояла на визите к врачу.

Участковый терапевт, пожилая женщина с усталыми глазами, прослушала Алексея, нахмурилась.

— Сделаем рентген. И анализы.

Алексей ворчал:

— Чего зря время тратить? Обычный бронхит.

Но когда через три дня Лариса зашла за результатами, врач долго смотрела на бумаги, прежде чем заговорить.

— Лариса Петровна… вам лучше с мужем прийти вместе.

Они сидели в кабинете, держась за руки. Врач говорила осторожно, подбирая слова: хроническое заболевание, осложнения, необходимость серьёзного лечения.

— Госпитализироваться нужно как можно скорее.

Алексей молчал весь путь домой. А вечером, когда Лариса принесла ему чай, вдруг сказал:

— Не пойду я в больницу.

— Лёша, но врач сказала…

— Знаю, что сказала! – он резко стукнул кулаком по столу, чашка подпрыгнула. – Помнишь, как моего брата Витьку «полечили»? Сорок пять лет ему было. Вошёл в больницу на своих ногах – вынесли в чёрном пакете.

Лариса сглотнула ком в горле. Она помнила. Помнила, как Алексей тогда, двадцать лет назад, неделю не разговаривал ни с кем, а потом впервые напился в хлам.

— Но сейчас другое время, другие методы…

— Не хочу, и всё! – перебил он. – Если уж умирать, то дома. В своей кровати. А не под капельницей, в палате с чужими людьми.

Он слабел на глазах. Сначала перестал ходить в гараж, потом – даже во двор. Кашель становился всё мучительнее.

Дети приезжали чаще. Дмитрий пытался уговорить отца:

— Пап, давай хотя бы в платную клинику съездим? Я деньги соберу.

— Отстань, – хрипел Алексей. – Не на свои похороны копить будешь.

Анна плакала в подушку по ночам. Сергей молча чинил в доме всё, что нужно было починить – краны, розетки, ступеньки на крыльце.

В конце Алексей уже почти не вставал. Лариса дежурила у его кровати днём и ночью, меняла компрессы, поила тёплым молоком с мёдом.

Как-то ночью он вдруг проснулся и ясно, без хрипоты, сказал:

— Ларка… прости, что так получилось.

Она сжала его руку:

— Что ты… мы ещё поживём.

Он покачал головой, посмотрел на неё тем самым взглядом – тёплым, любящим, каким смотрел в их лучшие годы.

— Ты только… не плачь. Я не могу видеть, как ты плачешь.

Утром его не стало.

***

День был пасмурный, но без дождя. Пришло много людей – коллеги с завода, друзья, соседи. Все говорили, какой Алексей был хороший человек.

Лариса стояла у гроба и думала, что это неправда. Не «был». Он и сейчас – самый лучший. Просто… его больше нет рядом.

Когда гроб опускали в землю, Дмитрий крепко держал её за плечи. Анна рыдала, прижав к груди маленькую Ксюшу.

А Лариса не плакала. Она помнила его просьбу.

Дом опустел. Лариса ловила себя на том, что по привычке наливает два стакана чая. Что оборачивается, чтобы что-то сказать ему. Что ждёт, когда заскрипит калитка и раздастся его голос: «Ну что, хозяйка, чем сегодня кормить будешь?»

Но калитка молчала.

Дети звонили каждый день. Приезжали по выходным. Но вечера были бесконечно длинными.

И тогда Лариса начала ходить на кладбище. Каждый день.

— Лёша… – шептала она, касаясь холодного мрамора. – Как же мне без тебя?

И только там, у могилы, она наконец позволяла себе плакать.

Кладбищенские ворота скрипнули под её рукой. Лариса Петровна машинально поправила платок и шагнула на знакомую дорожку, выложенную серой плиткой. Уже полгода, как эта дорога стала частью её ежедневного маршрута – магазин, аптека, кладбище.

Она знала каждый поворот, каждое дерево на пути к его могиле. Вот кривая берёза, в ветвях которой весной свили гнездо сороки. Вот треснутая скамейка, где всегда сидела пожилая женщина в чёрном – видимо, тоже вдова.

А вот и его участок. Чёрная мраморная плита, на которой она собственноручно вытирала пыль каждое утро.

— Лёшенька, я пришла…

Она достала из сумки маленькую губку, бутылку с водой, тряпочку. Тщательно протирала камень, хотя он и так всегда был чистым. Потом ставила свечку в жестяной стаканчик – не церковную, а обычную, парафиновую. Алексей не любил «всё это церковное».

— Дмитрий вчера звонил. Максим в школе пятёрку по математике получил. Анна с Сергеем дачу новую купили…

Она рассказывала ему всё, как если бы он мог слышать. Иногда замолкала, прислушиваясь к шелесту листьев, будто ждала ответа.

****

В воскресенье Дмитрий заехал без предупреждения. Застал мать за привычным ритуалом – она раскладывала на могиле его любимые пирожки с капустой.

— Мам… – он осторожно взял её за плечо. – Давай домой.

— Я ещё не всё рассказала отцу, – она не оборачивалась.

— Мам, папа не слышит.

— Слышит! – она резко повернулась, и Дмитрий увидел, как её руки дрожат. – Ты не понимаешь… он же там один…

Дома он попытался поговорить:

— Тебе нужно к психологу. Или в церковь. Или… я не знаю. Но так нельзя.

Лариса молча кивала, но на следующий день снова шла на кладбище.

Анна пробовала другой подход:

— Мама, папа бы не хотел, чтобы ты так мучила себя.

— Откуда ты знаешь, чего он хотел? – огрызалась Лариса, чего раньше за ней никогда не водилось.

Той ночью ей приснился Алексей. Не тот ласковый Лёша, каким она его помнила, а строгий, почти чужой.

Он стоял у могилы – своей же собственной – и смотрел на неё с недовольством.

— Ну сколько можно? – его голос звучал резко, как в молодости, когда он ругал нерадивых подчинённых на заводе. – Я же просил – не приходи каждый день!

Во сне Лариса попыталась возразить, но не смогла – горло сжало.

— Ты залила мне весь костюм, – продолжал он, указывая на мокрый от дождя (или её слёз?) памятник. – Мне и так холодно.

Она проснулась с ощущением, будто её вывернули наизнанку.

Утро после сна началось как обычно: чай, таблетки от давления, взгляд на часы – «уже можно идти».

Но когда она взяла сумку, рука сама дрогнула.

— Не ходи, – сказал вдруг тихий внутренний голос, так похожий на его.

Лариса опустилась на стул.

На кухонном столе лежала открытка – Ксюша нарисовала её на последний день рождения Алексея. «Дедуля, ты самый лучший!»

Она провела пальцем по детским каракулям.

— Хорошо, Лёша… – прошептала она. – Сегодня не приду.

Впервые за полгода.

Вместо кладбища она пошла в парк. Сели на скамейку, наблюдала за молодыми мамами с колясками.

Одна из женщин уронила соску. Лариса подняла, отдала.

— Спасибо! – улыбнулась та. – Вы очень добрые.

Дома она достала старый фотоальбом. Не тот, что стоял на видном месте, а спрятанный на антресолях – с их молодости.

Там был Алексей в 25 лет – загорелый, с выгоревшими на солнце вихрами, обнимающий её на пляже.

— Дурак, – засмеялась она сквозь слёзы. – Совсем ребёнок ещё был…

В тот вечер она впервые за полгода не плакала перед сном.

А утром снова встала, заварила чай. Только один стакан.

— Ну что, Лёшенька, – сказала она вслух пустой кухне. – Попробуем прожить этот день без тебя.

И как ни странно, мир не рухнул. Солнце светило так же ярко. Воробьи на подоконнике чирикали так же громко.

Жизнь продолжалась.

Лариса Петровна проснулась оттого, что за окном звонко пели птицы. Она потянулась к тумбочке, где обычно лежали её очки, и вдруг замерла – сегодня не нужно было торопиться на кладбище.

Она лежала, прислушиваясь к звукам дома. Тиканье часов на кухне. Шум воды в трубах – соседи сверху включали душ. Обычная жизнь, которая шла своим чередом, даже когда ей казалось, что всё остановилось.

На кухне Лариса автоматически достала две чашки, затем остановилась, одной рукой сжав край стола.

— Нет, — сказала она вслух, — сегодня только одна.

Чай получился горьковатым – она забыла вовремя вынуть заварку.

Дочь приехала днём с Ксюшей. Девочка сразу бросилась к бабушке:

— Мы тебе пирог привезли! С вишнями!

Лариса обняла внучку, вдыхая знакомый запах детского шампуня и чего-то сладкого – наверное, конфетка за щекой.

— Мам, ты… — Анна осторожно огляделась, — ты сегодня не ходила?

— Нет, — Лариса погладила Ксюшу по голове. — Решила сделать перерыв.

Анна не стала комментировать, только крепче сжала мамину руку.

Вечером позвонил сын.

— Мам, я завтра к тебе заеду, бензокосилку привезу. Трава во дворе уже по колено.

— Хорошо, — она слышала, как он тянет время, боится спросить прямо.

— Ты… как?

— Живу, сынок.

На другом конце провода молчание. Потом вздох:

— Папа бы гордился тобой.

На следующее утро Лариса сделала то, что откладывала полгода – разобрала Алексеевы вещи в шкафу.

Его любимая клетчатая рубашка, в которой он работал в саду. Кожаный ремень со следами краски. Запасаные шнурки – он всегда покупал с запасом.

Она не выбросила ничего. Аккуратно сложила в коробку, подписала: «Для внуков».

Только один предмет она оставила себе – старую заводскую куртку с нашивкой «Лучший наставник 2003». Повесила на спинку кресла, где он любил читать газеты.

Во дворе она столкнулась с Марьей Ивановной, той самой, что всегда сидела на кладбищенской скамейке.

— А я уж думала, с вами что случилось, — сказала соседка. — Каждый день видела, а потом – раз, и нет.

— Решила передохнуть, — улыбнулась Лариса.

— Правильно. Они там… они не хотят, чтобы мы так убивались.

Марья Ивановна вдруг достала из сумки веточку лаванды:

— Возьмите. У меня в саду разрослась.

Лариса посадила лаванду под окном. Теперь у неё появилось новое утреннее дело – поливать цветок.

Она снова начала печь пироги – не потому что надо, а потому что захотелось. Пригласила внуков в гости.

Когда Максим спросил:

— Бабушка, а дедушка теперь ангел?

Она ответила не задумываясь:

— Нет, солнышко. Он просто живёт в наших сердцах. И в твоих глазках – они у тебя точно такие же, как у него.

В положенный день она всё-таки пошла на кладбище. Но не одна – с детьми и внуками.

Принесли свежие цветы. Максим гордо нёс дедушкину любимую гвоздику – «потому что мужские цветы».

Лариса присела на скамейку, смотрела, как Ксюша аккуратно вытирает памятник.

— Ну что, Лёшенька, — прошептала она, — как обещала – пришла в положенный день.

Ветер шевельнул ветки берёзы над могилой, сбросил пару листьев. Один упал ей на колени – жёлтый, как солнце.

Она подняла листок, улыбнулась:

— Дурак… я же знаю, что это ты.

Домой возвращались все вместе. Дмитрий нёс спящую Ксюшу на руках. Анна и Сергей о чём-то спорили. Максим бежал впереди, крича:

— Бабуль, а давай завтра блинчики сделаем? Как дед любил!

Лариса шла последней, держа в руке тот самый листок.

Жизнь продолжалась. И это было правильно.

Эпилог.

Вечером она достала старый фотоальбом. На первой странице – они с Алексеем на свадьбе. Он, красный от смущения, пытается налить шампанское в бокалы. Она, в белом скромном платье, смеётся.

Лариса провела пальцем по фотографии:

— Спасибо, Лёша. За всё.

И впервые за долгие месяцы слёзы на глазах были не от горя, а от благодарности.

За тридцать четыре года любви.

За двух прекрасных детей.

За внуков, в которых он будет жить.

За то, что научил её быть сильной – даже когда кажется, что сил больше нет.

Она закрыла альбом, выключила свет.

Завтра будет новый день.
#ЗаГраньюРеальности. Мистические истории.
источник