Солнце карабкалось по небосклону всё выше, впитывало горячими лучами прохладу утра, оставляя дню палящий зной. Июнь выдался очень жарким и сухим. Ни единой капли дождя не упало с начала лета на высохшую землю. Бабка Таисия, глядя на бледно-голубое, выжаренное небо, то принималась причитать, что скоро солнце всё выжжет, то вдруг вспоминала, как по молодости в такое вот змеиное лето случился неурожай. Больше всего бабка Арины боялась засушливой жаркой погоды. То и дело вздыхала, качая головой: «Если змеи для себя жары выпросят, то беда нам. Придётся откупаться от них, окаянных, чтобы не губили всех». Правда, чем от змей откупаются, она никогда не рассказывала. Да и Аришка не шибко любопытствовала. Ей вполне хватало тех рассказов, которыми щедро делилась с ней бабушка. Про змею-медянку, золотисто-жёлтую, юркую, чей яд настолько опасен, что как не бейся, как кровь отравленную не спускай, а всё одно – помрёшь к закату. Про то, как змеи заползали в дом, если кто забывал притворить дверь, да ночью до смерти зажаливали всю семью. Или про деревенскую девку Нюшку, пошедшую за ягодой в лес, да и сгинувшую там. Нашли её к вечеру на поляне уже окоченевшею, всю гадами опутанною. Поэтому змей Аришка сильно боялась. Особенно когда они подползали к самому порогу их дома или грелись на досках низенького крыльца. Тогда бабушка наливала им в плошку молока и выставляла на крыльцо со словами: «Угощайтесь да нас не трогайте!»

Дверь тихо скрипнула, на пороге избы показалась бабка Таисия, подняла голову к небу, прошамкала что-то неслышное, потом повернулась, окинула взглядом внучку.

– Аришка, поди-ко!

Девушка осторожно приблизилась, гадая, не видела ли бабушка, как она с Митькой переглядывалась.

– Иди-ко в избу, я воды нагрела.

– Зачем? – удивилась Арина.

– Иди, тебе говорят. Вымою тебя, росомаху, больно грязна.

– Да для чего это, баушка?

Арина насторожилась, заподозрив неладное. Что за дела такие? С чего вдруг бабка Таисия затеяла её мыть с утра пораньше?

– Пошлю тебя на Подлипную, к тётке Катерине. Именины у ней сегодня.

– Какая тётка? Откуда ей взяться-то?

– Да вот не зналась с нами сколько лет, а тут решила в гости позвать. Я-то не дойду уже, годы не те, а ты скоренько сбегай, гостинец отнеси. Помру я, так хоть будет на кого тебя оставить.

Арина застыла на пороге избы. Душу терзали страхи и сомнения. Что за тётка такая, которую она знать не знала? Как ей на глаза показываться? А вдруг не признает да из дому погонит вместе с гостинцами? Сраму не оберёшься! Неспроста она с ними столько лет не зналась.

Бабка Таисия, видя внучкину нерешительность, не раздумывая, ухватила ту за косу и потащила к печи, возле которой стояло корыто, наполненное водой. Помогла стащить одежду и долго, с усердием тёрла её мочалом. Аришка недовольно морщилась, но возразить бабушке не посмела.

Она рано осиротела. Мать умерла родами, когда самой девочке было года три. А через пару дней умер и её новорождённый братишка. Отец долго горевал и мачеху вести в дом не торопился. А спустя два года, возвращаясь зимой с ярмарки, попал в метель среди поля. Тот год выдался суровый. Зима была ранняя, морозная да снежная. Волки лютовали от голода возле самой деревни. Они-то и растерзали и лошадь, и отца. Так и осталась Аришка с бабушкой вдвоём. Та же, от горя и свалившихся невзгод, воспитывала единственную внучку в строгости. Работой нагружала с утра до ночи да баловала редко. Девочка бабушку побаивалась, и заступиться за неё было некому.

«Точно сватов ждём, – ворчала про себя Арина, распутывая влажные после мытья волосы гребнем. – Не много ль ей чести-то, тётке этой, коль она с нами столько-то лет не зналась? На именины ещё к ней иди! Кто её знает, какая она. Поди, злая да склочная. Помрёт бабка, всё одно не пойду к тётке жить. Одна с хозяйством управлюсь». Бабка Таисия вымыла её усердно. Мочалом натёрла до красноты, голову горчицей промазала и крапивным отваром сполоснула, одежду новую ей из сундука достала. Будто не к тётке, а к царям на поклон отправляет. Считай, весь день теперь потерян. Пока до Подлипной дойдёшь, а это вёрст десять, не меньше, пока там побудешь, если не погонят взашей, а там уж и вечер. Затемно бы обернуться и то хорошо.

В памяти, как в насмешку, зазвучал рожок, мелькнул лукавый Митькин взгляд. Ждать ему свою зазнобу на лугу сегодня и не дождаться. Арина тяжело вздохнула, жалея, что не сможет показаться Митьке в новой рубахе и понёве. Занашивать новую, сшитую на приданое одежду ради какой-то тётки, седьмой воды с киселя, было до слёз жалко. И тем более непонятно, зачем бабка Таисия, слывшая скуповатой, обрядила свою внучку во всё новое. Да разве ж ей слово поперёк скажешь?

– Аришка! – строгий бабкин окрик заставил девчонку вздрогнуть. – Ну? Чего расселась-то квашнёй? Поди-ко!

Старуха, ловко перебирая пальцами, заплела внучке косу и повязала красную ленту – очередное ничем неоправданное роскошество. «Уж не смотрины ли мне бабка решила устроить? – кольнула Арину внезапная мысль. – Зря ли она меня к тётке посылает, да ещё наряжает? Не хватало мне ещё на Подлипную уезжать. Может, не полюблюсь никому». Сердце невольно заныло от волнения и неизвестности. Снова вспомнился Митька, высокий, голубоглазый. Его соломенные волосы, его сильные руки. Щёки тут же вспыхнули, зарделись. Губы на мгновение изогнулись в хитрой улыбке. Верно бабушка говорит: кому она, рябая да рыжая нужна будет? Только разве что Митьке.

– На-ко вот! – бабка Таисия вручила ей небольшой кузовок с гостинцами. – Ступай-ко, детонька! Ступай, миленькое моё!

Арина развернулась и торопливо пошла со двора. Бабка вскинула руку, чтобы перекрестить единственную внучку, но потом, как будто опомнившись и передумав, прижала ладонь к скорбно опущенному рту. Её иссохшая, сгорбленная годами фигура скукожилась ещё сильней будто бы под гнётом чего-то тяжкого и неизбежного. Старуха издала протяжный вздох, больше похожий на стон и, пошатываясь, вошла в избу.

Из записей земского доктора Николая Серафимовича Колесникова, 1878 год:

«А ещё верят, что змеи, поселившись рядом с человеческим жильём, сдаивают у коров молоко, отчего скотина перестаёт доиться, худеет и может пасть. Дабы этого не случилось, змей всячески задабривают, поднося им молоко и мёд. Вполне возможно, что ранее им подносились и более страшные жертвы. Не даром же с незапамятных времён сохранилась известная среди крестьянской молодёжи игра в Яшу-ящера, выбирающего себе суженую. Играют же в неё следующим образом. Выбирают Яшу, коим становится кто-то из парней, остальные же водят вокруг него хоровод и поют песню, прося выбрать себе в жёны девицу. После все разбегаются, а водящий ловит. Ежели поймает другого парня, тот садится на его место, и игра повторяется, ежели девицу – то целует её и нарекает суженой. В играх тех, надо полагать, отражены древнейшие обряды, на сей день давно позабытые».

Жара ещё не вошла в полную силу. Солнце ползло по небосводу всё выше, становилось всё злее. Близилось время полудниц, шныряющих во ржи в поисках зазевавшихся в поле людей. Поймают – защекочут до смерти. Арина торопилась, путаясь в длинной понёве, чтобы добраться до Подлипной к полудню. Может, тётка не сразу со двора погонит. Примет у себя племянницу. А там уж, как завечереет, и обратно можно пойти. Поля и луг, на котором Митька ждёт - не дождётся её сегодня, остались позади. Проходя мимо, Аришка видела вдалеке пёстрые холмики коров, отдыхающих на мягкой сочной траве. Где-то там, рядом со своими рогатыми подругами остался её милый дружок. Полёживает, поди, в теньке под кустом и её поджидает. А не дождётся. Арина тяжко вздохнула, всем сердцем желая сейчас быть там, на лугу, под кустом, в зелёной тени его гибких ветвей. Где прохлада, покой и дыхание задремавшего любимого. «Вот уж жизнь – лежи целыми днями да с боку на бок ворочайся», – ворчала иногда про пастуха бабушка. Арина злилась на старую. Чего напрасно хаять, коли не знаешь ничего? Митька сам рассказывал, как по весне выскочил на стадо худой волк, и тот насилу от него хлыстом отбился. Волчище лишь тогда отступил, когда ему шкуру в трёх местах ударом рассекло.

Впереди маячила рощица, тихо шелестела, отбрасывая на дорогу лёгкую резную тень. Теплый ветерок играл в прятки с солнечными лучами среди зарослей лещины и тонких берёзок. Дразнил и убегал дальше в лес, под укрытие мощных крон высоких лип и дубов. Повеяло едва заметной прохладой, погладило Арину по разгорячённому лицу. Захотелось сесть на обочине, в тени ореховых кустов, вытянуть натруженные дорогой ноги и отдохнуть. Девушка замедлила шаг, присматривая местечко. Полудниц она уже не боялась. Теперь пойдёт лес до самой Подлипной, а там – сразу околица. Можно не торопиться.

Аришка осторожно ступила с дороги на траву, сделала несколько шагов и присела на камень, поросший мхом. Воровато оглянулась по сторонам и стащила с головы платок. Аккуратно обтёрла его краем лоб и подбородок. В зарослях лещины перекликались птицы, где-то журчал ручеёк, обещая вкусную прохладу. Арина облизнула пересохшие губы. Попить бы и лицо водой обмыть – тогда уж можно дальше пуститься в путь. Девушка встала, убрала кузовок за камень, чтобы не было видно с дороги и, раздвигая ветви руками, пошла на звук, радуясь тому, что лесной ручей ещё не пересох.

Вода приятно холодила кожу, когда Арина зачерпнула пригоршню и поднесла к губам, лёгкостью разлилась по телу с первыми же глотками. Напившись, девушка обтёрла лицо влажной ладонью и выпрямилась, собираясь вернуться к дороге. Сделала шаг и замерла, остановленная тонким серебристым смехом. Он шёл с той стороны ручья, оттуда, где заросли лещины расступались, образуя маленькую поляну. В душе шевельнулся страх, зашептал ей, чтобы шла скорей на дорогу и не в свои дела нос не совала. Но ноги почему-то шагнули вперёд, в прохладные воды ручья. Арина задрала до колен длинный подол, чтобы не намочить, и осторожно выбралась на другой берег. Отгибая ветви, углубилась в заросли лещины, но на полянку выйти не рискнула. Затаилась в кустарнике, выглядывая сквозь переплетение побегов.

На поляне было двое, мужчина и женщина. Едва их увидев, Арина зарделась от стыда и опустила глаза, но сразу же снова исподлобья глянула, охваченная любопытством. «Кто ж такие? – гадала она. – Смуглые, темноволосые. На наших ни на кого не похожи. Разве цыгане какие? Так возле деревни их кибиток не видать. Не в лесу же они остановились. Да и не цыгане это. Лица странные какие-то. Точно плоские. Нет ни здесь, ни в округе таких людей. Что это они, бесстыжие, взялись среди бела дня голышом бегать? Срамота какая!»

Движения незнакомцев были похожи на танец. Гибкие стройные тела то сплетались воедино, то вновь разделялись. И женщина продолжала свой танец, извивалась, манила. Длинные чёрные волосы змеями сползали по её спине, стелились по траве. Играя, она пронеслась совсем рядом с укрывшейся в зарослях Аришкой, и та смогла хорошо разглядеть её узкое длинное лицо. Чуть не ахнула в голос, вспомнив незнакомого парня, поймавшего её во время игры в «Яшу». Тот был чем-то похож на эту женщину. И лицом, и фигурой. Кто ж они такие? Откуда здесь? В груди ежом завозилась тревога, уколола несколько раз сердце. Уходить надо, пока не увидели её. Как знать, чего от них ждать. Хорошо, если просто поколотят и отпустят на все четыре стороны. Арина сделала осторожный шаг назад. Что-то скользнуло под её ногой, сырое и скользкое. Змея! Девушка невольно вскрикнула. Люди на поляне прервали танец, замерли, повернувшись к ней. Вытянулись вверх, точно их приподняло над землёй. Теперь высокая трава не скрывала две смуглые фигуры до пояса, открыв взору, что ног у незнакомцев не было. Ниже талии тело переходило в мускулистый покрытый золотистой чешуёй змеиный хвост. Женщина укуталась в свои длинные косы, зашипела-зашелестела что-то гневное на неизвестном языке. Потом вдруг кинулась оземь и пропала вместе с мужчиной. Страх холодом охватил Арину, прошёлся зябкой дрожью по телу. Всплыли в памяти все бабкины россказни про змеиные свадьбы, на которые нельзя никому из людей смотреть, иначе змеи обозляться и не отстанут. Что же она, глупая, натворила-то?! Не будет ей теперь покоя от змей нигде и никогда. Девушка попятилась, ломая ветви, судорожно выпутываясь из их плена. Скорей обратно на дорогу! Забыть бы всё виденное! Стереть из памяти, как нехороший предрассветный сон. Авось ничего не случится дурного! На исповедь сходит в церковь, причастится, замолит свой грех. И никогда больше сюда не придёт, даже по осени за орехами!

Прохладная сильная ладонь зажала рот, запечатав внутри испуганный возглас Арины. Вторая тут же обвилась вокруг талии, прижала девушку к сильному гибкому телу. Страх стиснул сердце тугим кольцом, мысли заметались попавшей в силки птицей, всколыхнули в памяти поучения бабки Таисии: «Не шастай, где попало-то! Схватят тебя разбойники, уволокут в лес себе на потеху». Арина рванулась из цепких объятий, замолотила кулаками по удерживающей за талию руке, но напрасно. Прохладой дохнуло на шею, в самое ухо зашелестел вкрадчивый незнакомый голос:

– Ну, здравствуй, суженая моя! Вот я тебя и дождался.

Арина дернула головой в попытке рассмотреть того, кто удерживал её в объятиях. Встретилась взглядом с золотисто-янтарными глазами. Большими, неподвижными, с узкой щелью чёрного зрачка. Застонала, узнав это узкое лицо, кожа которого отливала бронзой. Между тонких губ поймавшего её парня мелькнул кончик острого раздвоенного языка. Околополуденный летний зной отступил, вытесненный ледяной волной ужаса, окатившей девушку с макушки до кончиков пальцев на ногах. Тело изогнулось в судороге, стремясь вырваться, спастись от ужасной участи. Из широко раскрытых глаз брызнули слёзы гнева и обиды. Стало вдруг ясно, отчего бабка Таисия мыла её да обряжала в новое сегодня, почему послала к неизвестной тётке на Подлипную. Не желая так просто сдаваться, сопротивляясь уготованной ей судьбе, Арина снова забилась, замахала руками, выдираясь, выцарапываясь из сильных объятий. Что-то гибкое, прохладное скользнуло по ногам и рукам, опутывая запястья и лодыжки.

– Не плачь, милая, – снова зашелестел в ухо тихий голос. – Сегодня праздник у нас, я тебя в жёны беру, как мне и обещано. За такой подарок не жалко людям прохладу и дожди вернуть.

Арину вытолкнули на залитую солнцем поляну, где в траве шуршали, свивались клубками змеи, радуясь летнему зною. Прохладные кольца, сжимавшие её в тугих объятиях, на мгновение ослабли, и девушка резко прыгнула в сторону, не думая о змеях под ногами. Она опрометью пересекла поляну и, продираясь сквозь лещину, побежала через лес в сторону родной деревни. Ветви хватали её за косу, цеплялись за одежду, норовили стегнуть по лицу. Она отбивала ноги о коряги, скользила по влажному мху, но ни на миг не останавливалась. Её губы беззвучно перебирали слова молитв, призванных спасти не столько тело, сколько душу. Только б добежать до деревни! Страх рисовал ей жуткие картины: как скользит за ней по пятам её змеиный суженый, волоча свой чешуйчатый хвост, тянет к ней руки, готовый вот-вот схватить снова. Девушка не смела оглянуться, проверить, так ли это. Слушала на бегу, нет ли за ней погони, но от страха не могла услышать ничего, кроме собственного частого дыхания и гулких ударов сердца. «Отче наш... – всхлипнула Арина, подныривая под ветку, – иже еси... на небеси...». Лес расступился перед ней, как выплюнул на округлую полянку. Девушка проскочила ещё несколько шагов вперёд и застыла, озираясь по сторонам влажными от слёз глазами. Та же змеиная поляна. Кусты лещины выставили вперёд свои ветви, ощетинились, сомкнули вокруг кроны: не выпустим. Что-то скользнуло по босым ногам Арины, она невольно отступила, глянула вниз. Змея! И не одна. Целый клубок вывалился перед ней из травы. Солнце хитро усмехнулось с выгоревшего почти до белизны небосвода. Арина застонала от безысходности, заметалась, понимая, что уже не спастись, не убежать. Обморочил её змеиный жених, обвёл кругом и снова привёл на свою поляну. Заросли лещины зашуршали, расступились, и Арина попятилась, молясь Николаю Угоднику и осеняя себя крестным знамением. Только он, заступник, и спасёт, выручит из беды. Только его и боится нечисть. Но приближающийся к ней парень лишь усмехнулся. Арина потянулась к медному крестику на груди и похолодела, не обнаружив его. То ли веткой в лесу сорвало, то ли бабка Таисия вместе с рубахой сняла, когда мыла её перед тем, как в объятия змея окаянного отправить.

– Не подходи, не дамся тебе, – прошептала девушка и метнулась в сторону.

Тугие кольца змеиного хвоста, из которых ей удалось ненадолго вырваться, снова обвили щиколотки, как бы играючи дёрнули назад, опрокидывая Арину лицом вниз. Она развернулась, замолотила руками и ногами, отбиваясь от навалившегося на неё змея. Вокруг неё, в траве в радостном возбуждении копошились гады всех размеров и мастей, празднуя свадьбу. Несколько особо вёртких скользнули за шиворот разорванной рубахи, иные же обвили её щиколотки. Арина взглянула в склонившееся над ней узкое плоское лицо с янтарными глазами, всё больше утрачивающее человеческие черты, а потом судорожно изогнулась и закричала, вложив в этот крик всю боль и отчаяние. Солнце лукаво подмигнуло ей с высоты и стыдливо скрылось за неожиданно появившимся на небе облаком, будто не желало быть свидетелем древнего ритуала...

Из записей земского доктора Николая Серафимовича Колесникова 1878 год:

«Довелось намедни осматривать девицу Арину Ковалёву пятнадцати лет отроду, найденную мёртвой близ деревни Гончарово. Полагали поначалу в её смерти злой умысел, однако осмотр тела показал, что девица скончалась от змеиного яду. Вид покойницы был ужасен. Тело посинело, раздулось, одежда была порвана оттого, что умирающая билась в страшных конвульсиях. Змеи, разъярившись, кусали несчастную не единожды. Она была вся искусана ими. Недаром крестьяне верят, что на Исакия змеи собираются вместе и идут поездом на змеиную свадьбу, а Змеиный царь берёт жену из рода человеческого. Несомненно, поверье это небезосновательно, потому как в сей период змеи становятся чрезмерно злы и часто безо всякой на то причины нападают на людей и домашний скот. Каждое лето от их укусов гибнет по несколько человек разного пола и возраста. Однако лишь смерть молодых девиц вызывает суеверный страх среди деревенского люда. Про них говорят, что змеиный царь забрал девку себе в жёны. К сожалению, суеверие настолько сильно и живо в сознании народа, что даже люди весьма образованные вольно или невольно поддаются ему. Вот и отец Никифор, кстати сказать, удивил меня пренеприятно, отказавшись отпевать несчастную сироту, едва узнал о причинах её гибели, сославшись на то, что покойница грешна тем, что отдалась, пусть и невольно, змею окаянному. Отчего сделался промеж нами непримиримый спор, и с того дня мы с отцом Никифором не разговариваем и в гости друг к другу боле не ходим».
автор канал на дзене - #СумеречныйКрай