Перловая баллада смешливой кошки о доверии в гипсовую любовь

Педро Гомесович Хуанченко задумчиво сидел со своими ногами в раскидистом кресле и пил чай, остывая в фарфоровой чашке. За его спиной роскошно зеленел ковёр всех цветов радуги на закате. Солнце отражалось в зеркале, размножая зайчиков, подобно похотливому кролику.
Слева от правой руки Педро спала его бархатистая, как плесень, кошка – породы неведомой, словно тайны ацтековских фараонов из тридцать седьмого века после нашей эры. Кошка подтягивалась во сне и пронзительно мурлыкала в тон скрипу бальных сапогов доньи Кончиты дель Контрасепсьон, которая у ног возлюбленного вприсядку плела серебряными спицами кружевные трусики из ангорской шерсти. Солнце светило им в морды. Полдень был в разгаре зенита.
— Педрито, милый мой, яхонтовый! — воскликнула Кончита, почёсывая изящной ножкой в кирзовом сапоге очаровательные веснушки за своими ушами, — Мы с тобой вместе уже целых семь долгих часов. Почему я ещё не внушаюсь твоему доверию? Я хочу всё: пин-коды, номера счетов, ключи от квартир и, так и быть, знание про твоё прошлое в жизни! После акробатических объятий и пышущих оливковым жаром поцелуев с привкусом шаурмы, бывших между нами, ты обращаешься вниманием к такой мелочи, как лежавший в то время между нами в постельных играх Ашот? Ну как можно быть настолько ревнивым? Если Ашот там был, то он же бывший, понимаешь? Откуда растут ноги у тебя в недоверчивость?
— Не верю я в людей. От них вечно жди неожиданностей. Особенно когда в них язык Ашота. И не только язык, — флегматично ответил Педро, поглаживая (как он предполагал) кошку между ушами. (Высунувшийся из-под кресла Ашот от удовольствия дёрнул левым ухом и с акцентом мурлыкнул.)
Кошка оскорбительно фыркнула, огорчившись невнимательному поступку Педро, и отвернула свою усатую диктаторскую рожицу. Она царапнула Кончиту за нос когтями, так остро отточенными, как дамасская сабля в руках древнегреческого благородного джигита.
Кончита нежно взвыла, заломив брови за поясницу:
— Ах ты злой гений моей едва не ушедшей молодости! Да как ты могла испоганить гипсовую белизну носа, обеспеченного пятью слоями рисовой пудры и тремя дорожками карибского кокаина?! Пошто ты оставила на мне вдоль переносицы эти три красные полосы, обречённые остаться несмываемым шрамом на душу полуневинной девы? Ох, а что, если кровь из носу закапает на кирзовую белизну моей обуви, будто с перчаток хирурга, дрожащих вследствие предоперационной оргии?
Но кровь не закапала. Педро с удивлением заметил, что носа у предмета его воздыхательной страсти вообще не стало. Точнее говоря, нос лежал на полу, сброшенный с девичьего лица когтистой лапой судьбы.
— Ебись оно путёвкой в кабинет гинеколога! — заорал Хуанченко, до синевы сжимая перепуганными полупопиями зелёные плавки. — Кончита, я чего-то не знал о тебе?
— И я, билять сюка, тожи низнал! — мявкнул из-под кресла Ашот, стремительно улепётывая во все четвереньки к вышеупомянутому Педром врачу. — Ты хатяби только давэрие в нэё пихал, а вот я...
Солнце ярчайше освещало суть кутерьмы, начавшейся в пентхаусе загородной родовой асиенды семьи Хуанченко. Педро был в гневливости с головы до кончиков пяток. Кончита покраснела во весь помидор и закрыла лицо вручную. Кошка гоняла по полу гипсовый нос и, кажется, громко ржала.
— Как ты объяснишь поведение своего носа, о возлюбленная моей сердечной недостаточности? — прошипел Педро подобострастно разъярённой анаконде.
— Прости, дорогой! — Кончита на секунду задумалась, а потом принялась вдохновенно импровизировать. — Понимаешь, на самом деле меня зовут не Кончита, а Галя... Галятея! Злой скульптор Пигмееон превратил меня из гипса вживую. Но у этой бездарности не хватило таланта оживить всё до конца. Конец, правда, вообще оказался лишней деталью... Ой, упс... Короче, нос остался гипсовым.
— А! Ну так сразу бы и сказала, — сразу доверил ей Педро и успокоился. — Тогда всё хорошо. Солнышко ярко в свете. У кошки есть новая игрушка. Ашот испарился, словно его и в небыли. А без носа можно и обойтись. Так даже лучше. Наконец-то я до отваливания смогу жрать свою любимую паэлью с горохом!
— Мур-аха-хах! — В комнатном углу кошка зажимала себе пасть гипсовым носом, сквозь ноздри которого всё равно пробивалось смешливое хрюканье.
— Люблю тебя! — патетически шепнула Галятея-Кончита, запрыгивая на колени Педро и попутно сбрасываясь во все стороны одеждой.
— Верю! — воскликнул Педро. — Я прямо этой секундой ощущаю твою затвердевшую любовь... Э-э-э... Надеюсь, она тоже гипсовая?
— Ну-у... Мы можем вообразить, что это так и есть. Верно? Я ведь не могла полюбить мужчину вне воображения в мозге?
— Да... — Педро пришлось согласиться, ибо не совсем гипсовая любовь Кончиты угрожала ему недвусмысленными перспективами.
Андалузское солнце прожаривало комнату насквозь. Осчастливленная номерами счетов Кончита сияла обоими глазами. На опылении половых досок валялся гипсовый нос. Где-то, спустя пятнадцать километров, по пыльной дороге в гинекологию мчался взмыленный скулящий Ашот, по-шумахерски теребя асфальт мозолями ладоней и пяток.
«Нельзя полагать никого. Ото всех жди сюрприза, — думал Педро. — Странные существом эти женщины. Даже если они не совсем то, о чём выглядит их нос и... любовь».
В обнимку с солнечным зайчиком неприкрыто ржала кошка.
#Юджин@diewelle0