- Что мнётесь? Хотите послушать про гуделок-то? – дед покосился на ребят из-под воротника и тотчас отвёл взгляд.

- Не хотим! – выкрикнула Ксю. – Мы домой хотим! Понимаете? Домой!

Тим потянулся её обнять, зашептал что-то успокаивающе, а Тася понимающе вздохнула. Она разделяла желание подруги, хотела побыстрее покинуть неприветливый холодный дом, позабыть всё, что примерещилось этой ночью: не вспоминать ни дедовы страшилки, ни его самого - замшелого, словно подернутого паутиной и плесенью.

- От девка! – причмокнул дед. – Ну в точности Любашка. Кузнецова дочь. Той тоже ни слова не скажи, ни присоветуй путного. Бедовая бабёнка была, да недолго прожила...

- Какая еще Любашка! – простонала Ксю, закатывая глаза.

- Да говорю же - кузнецова дочка. Отец её, слышь, с нечистью знался. У него в кузне всякие вились. Ну, и Любашка рядом. Считай, выросла при кузне. Матери-то с малолетства не знала. Вроде как утопла мать её. Егошиха про то всем деревенским растрепала. Как только кузнец с девчоночкой поселились у нас, так сразу и вызнала про мать-то... Потом, много позже, и мужик Любашкин в лесу сгинул. За дровами отправился и с концами. Та же Егошиха сказывала, что кузнец его к лешаку послал, не ладили они меж собой. Да... Многое кузнец понимал и умел, а внучку не сберёг. Приспала Любашка дочку-нарождёнку.

- Приспала? Это как же? – нахмурился Тим, а Ксю страдальчески сморщилась.

Вот к чему все эти вопросы? Зачем вообще слушать очередную стариковскую бредятину?

- Приспала. Ну, придавила во сне. Сразу как родила, так и придавила. Ребёночек под грудью лежал. она налегла пошибче и всё... В баньке дело было. Егошиху Любашка до себя не допустила, заявила, что сама справится. Она ведь от отца многое переняла. А вот не доглядела за дочкой. Правда Егошиха намекала, что сама Любашка девчонку порешила. Помутилась немного, после того как мужик в лесу пропал. Но то догадки одни. Наговоры. Что там вправду случилось уж теперь не узнаем. Да и надо ли?

- Жуткие у вас истории... – Тася не поняла, как оказалась возле печи. Прикоснувшись к серому небелёному боку, почувствовала ладонями стылую шершавую поверхность и вздрогнула.

- Печка потухла...

- И правда! – будто бы удивился дед. – Большачонок! Подкинь-ка в топку гнилушек!

Рядом зашебуршало, и из кучи соломы выкатилось несколько сморщенных древесных грибов. Один за другим они нырнули в печку, и та прыснула, дохнула едким дымом.

- Нельзя откликаться, нельзя с ними заговаривать... – просипел дед, прихватив Тасю за руку. – Запомни! Станут звать – ты молчи!

- Хорошо, хорошо... – отняв руку, Тася незаметно повозила её о джинсы, пытаясь стереть липкий влажный след. – Не волнуйтесь. Я буду молчать.

- То-то же! И большачонка слушай. Он тебя придержит, если что. Послужит защитой. Только не забывай подкармливать. Когда молока, когда хлеба. Ему много не надо.

- Обещаю! Обещаю! – Тася в отчаянии взглянула на брата.

Похоже, что дед окончательно сошёл с ума! Не хватало еще, чтобы свалился с припадком! Или начал бросаться на них!

- Так что там с Любашиной дочкой? – быстро нашёлся Тим. – Вы нам не досказали.

- Дак что... Приспала девчоночку. И покрестить не успели. А таких погост не принимает. Вот кузнец её под осиной и закопал. Любашка-то в доме дочку хотела оставить, под порогом упрятать. Раньше бывало, что некрещённых младенцев и под порогом, и под полом в избе зарывали. Или в саду, на гумне... Но то мертворождённых. Они ведь вроде заложных могут сделаться. И извести семейство. Хотя и гуделка Любашкина её с кузнецом извела. Не успокоилась, пока за себя не отомстила.

- Что вы несёте? Под порогом закапывали! Под полом! Дикость какая-то! Безумие! – передёрнулась Ксю.

- Что было, то было. Дитятя-то ведь непокрещёное. Вот и выбирали местечко, чтобы над ним ходить да ногами вроде как перекрещивать. А кузнец малую под осину унёс. Оттуда её русалка и раскопала...

- Раскопала? Русалка? – ахнула Тася. – Как??

- Дак как – обыкновенно. Руками и раскопала. Ногтищи у неё как у совы когти, чего ж не раскопать?

- У русалки когтищи? Русалки же такие воздушные, лёгкие, красивые. Я про них читала.

- Красивые... – забулькал смехом дед. – Ох, девка... Чарование то. Вроде морочи они навевают. Сама подумай – ну какая красота у утоплой? Особливо если долго на дне пробыла. Правда врать не стану - при полной луне им легчает, то да. Лунный свет ведь до самого дна проникает, и русалки под ним чуть живее становятся, тогда и выходят о прошлом погрустить, хороводы поводить, цветов нарвать да людей попугать. Но то лишь на Троицу. На Зелёной неделе им время благоволит. Так-то трудно им по земле ходить. Да и не за чем. Разве что в баньке попариться на Святки...

- И куда же русалка дела ребёнка? – перебил деда Тим, так захотел узнать окончание жуткой сказки.

- К себе и унесла. На дно. И сделалась та малява гуделкою. Говорить ведь не могла, гундела только – гуу-дууу, гуу-дууу. А на кривой неделе повадилась домой проситься – приползёт и давай под дверями скрестись да гудеть. Да громко так, у нас вся деревня слыхала. Ещё засветло от неё дома оберегал народ – кто полынь у крыльца развешивал, кто любисток, кто зорю. А моя жёнка чесноком спасалась. Егошиха ей это присоветовала. Не терпят ведь русалки чеснока-то.

- Девочка тоже стала русалкой?? – растерянно переспросила Тася.

- Так да! Об этом вам и толкую. Под водой прижилась, там и осталась.

- И что же – она до сих пор... ну, живёт? Под водой? – Ксю нервно поправила волосы.

- Живет. В реке. У неё там вроде гнезда, из соломы да перьев курячьих. На Зеленой-то неделе русалки много под воду такого добра по деревням тырят. А потом потерчатам из него домики наверчивают. Чтобы не плакали. Нянчатся с ними, да. Своих-то дитёнков нету. Редко кто от водяного разрешится. От водяного-то дугини рождаются. С хвостом как у рыб и лягушачьими глазами.

- Боже, боже! Как мне это вынести! – забормотала Ксю. – Русалки, потерчата, гуделки, дугини... Когда уже будет утро? Ну, когда же! Я домой хочу! Смыть с себя этот кошмар!

- Я бы тебя в баньку позвал, да давно развалилась банька. Хотя сейчас туда и соваться нельзя, кривая ведь неделя! Теперь в баньке другие моются...

- Это кто же? – спросил Тим.

- Много кто. И с ними русалки. Они в холода зябнут на дне, да и скучно им у водяного. Вот в баню то и наведываются. Да не морщись ты, девка! Правду говорю. Егошиха сама видала. Они-то в бане и одёжу себе подбирают. Сами ведь голышом ходят, только волосьями и закрываются. А в баньке бабская одёжа остается. Так они её и забирают. Обряжаться пытаются. Им, бывает, одёжу и специально оставляют. Вроде откупа. Ну, и гребни. То самое важное для русалки.

- Чтобы волосы расчесать?

- Вроде того. Хотя, откровенно скажу – любой гребень об их мочало зубцы пообламывает. Русалочьи патлы только деревянный продерёт. Который от лешака...

Дед забормотал что-то еще – про вражду водяного и лешего, про то, как лешие русалок в лес сманивали, но Тася это прослушала - отвлеклась на возню в трубе. Там уже давно что-то скребло по кирпичам, а теперь вдруг выдохнуло со стоном:

- Ууу-хоооо... ууу-хоооо... ууууу...

- Гуделка! В трубе гуделка! – взвизгнула Ксю. – Все слышали, да? Она забралась в трубу!

- Это ветер, - попробовал успокоить её Тим. – Не бойтесь, сюда никто не проберётся.

- Парень ваш дело говорит. – подтвердил дед. – А в трубе не гуделка, то безымень мается. Пускай себе поёт. В дом ему ходу нету.

И словно в ответ на дедовы слова сверху совсем жалостно взрыднуло:

- Оуооо-уууууюю...

- Вон как заходится, бедолага. – вздохнул дед. - Их теперь много по земле шебуршится. Не находят покой некрещёные.

- А кто это – безымень? –Тася трепетала от страха, но не могла унять необъяснимую тягу к дедовым сказам.

- Некрещёный же. Младенчик. Как увидят такие человека – сразу просят об имени. Это чтобы душа успокоилась.

- Оуооо-уууууюю... Оуооо-уууууюю... – откликнулось в трубе, и дед досадливо цыкнул.

- И часто он так поёт?

- Этот-то? Не. Только когда людей почует.

- А давайте дадим ему имя? – встрепенулась сердобольная Тася. Безымень представился ей упитанным младенцем вроде купидона, только без крыльев и с несчастной мордашкой.

- Молчи! – выкрикнул дед. – Не тебе здесь порядки устанавливать. Нельзя ему имя! Нельзя ему улетать! Здесь его дом, ясно? Косточки под амбаром прикопаны.

- Э... к-каак?.. Под амбаром?? – поперхнулась Тася. – Откуда вы знаете?

- Сам и прикопал, когда моя-то недоноска родила. Подняла мешок, ну и всё ... Он уж бездыханным появился. Ничего не помогло. Вот Егошиха и велела снести его под амбар. Он мирный у меня, не дает заскучать. Так что не надо ему имени, не ваша это забота...

Дед совсем поник, и из глубины тулупа доносились теперь до ребят чуть слышные всхлипы-причитания.

- А давайте и правда дадим ему имя? – шёпотом предложила вредная Ксю.

- Не надо. Не лезь куда не просят. – отверг ее предложение Тим. - Не знаешь, что в ответ прилетит.

- Да что прилетит... – недовольно протянула девушка, но Тася не дала ей договорить.

- Ты его отпустишь, а потом сама его место займёшь. Не думала о таком?

- Дура! Чтоб у тебя язык скрутило!

- Как бы у тебя самой язык не отвалился. – ответил за Тасю дед. – Накаркаешь ещё, ворона!

А Тим, чтобы не дать девчонкам поссориться, снова спросил про гуделку.

- Вы говорили, что гуделка Любашке отомстила?

- Отомстила. – согласился дед. – И Любашке, и кузнецу.

- А как? Что она сделала?

- Любашку в реку сманила, там уж русалки её защипали.

- Почему защипали?

- Ну как же... она ж дитё приспала? Приспала. Вот за то самое и защипали.

- А почему она пошла за гуделкой? – удивилась Ксю.

- Дак как не пойти, если дитя зовёт? Любашка шибко по дочке убивалась сначала. Это уж потом поспокойнее стала, смирилась. Но услышала и сразу пошла. Сердце материнское повело. Кузнец как понял, что с дочкой случилось – долго её тело искал. Так сам и сгинул. Вот как бывает в жизни-то...

Дед вздохнул. А из трубы вдруг протянуло тоненько, надрывно:

- Ку-ку, кума,

- Крещу дитя.

- Какое?

- Слепое.

- Чьё?

- Моё...
автор канал на дзене - #ПроСтрашное ссылку на канал спрашивайте в сообщениях группы