Ангелы

Наташа кусает губы и всматривается в лицо Владлены Викторовны. Пытается считать по её реакциям, на какой она сейчас строчке, почему хмурится, из-за чего хмыкает. Позже Наташа скажет девчонкам, что преподаватель читала её текст минут двадцать, хотя на деле всё заняло не больше пяти минут. Пять минут томительного ожидания.
Владлена Викторовна с улыбкой протягивает подопечной три листка распечаток.
— Владлена Викторовна, как вам? — тихо спрашивает Наташа.
Преподаватель несколько раз моргает, словно хочет, чтобы Наташа утонула в ещё одной вечности саспенса. Владлена Викторовна допивает последний глоток кофе, встаёт из-за стола и подходит с кружкой к дальнему шкафчику — месту, где в кабинете прячется умывальник. Наташа наблюдает, как женщина средних лет скрывается из виду. Девушка слышит, как течёт вода и как скрипит помытая кружка. Что-то звякает.
— Наташенька, ангел мой…
Владлена Викторовна закрывает шкаф и садится обратно за стол. Снимает очки, но не складывает дужки до конца, скрещивает.
— Я вижу, как ты старалась. И можно даже сказать, что репортаж у тебя получился. Только в нём слишком много тебя, понимаешь?
Наташа виновато опускает голову и смотрит в листы, будто надеется, что чёрные строчки станут зеркалом и тут-то она, неопытная студентка журфака, поймёт, что весь репортаж на самом деле о ней. Вовсе не про местных чиновников, смеявшихся каким-то своим шуткам на митинге памяти чернобыльцев. Не о том, что люди в костюмах убедительно прочитали написанные тексты, подглядывая в листочки, словно первоклашки на утреннике, а потом приглушённо смеялись, пока седая вдова вспоминала своего мужа-ликвидатора.
— Не понимаешь, Наташ?
— Понимаю, но…
— Для кого это написано, ангел мой?
— Для людей.
— Каких людей?
— Ну, для… Я хотела показать, как себя ведут те, кому люди… Те, кто… Для аудитории. Вы же сами говорите всегда, что мысли об аудитории — это главное в работе журналиста.
Владлена Викторовна сдержанно смеётся. Снисходительно.
— Наташенька, конечно. Всё правильно. Только вот твой текст, как в тумане, понимаешь? Показать что? И об одном хочешь сказать, и о другом. И третье подметить. Только в итоге всё-всё-всё — маленькими кусочками. И к финалу не становится понятнее, для кого это. Зачем? Научить аудиторию чему-то? Твой текст не учит. А если и учит, то неясно, кого именно и чему.
Наташа делает вид, что пытается убрать что-то попавшее в глаз, но подрагивающая нижняя губа её выдаёт. Солёная влага из глаз объединяется с мокрыми от волнения пальцами.
— Ну, Наташенька. Ну чего ты?
Преподавательница привстаёт и берёт студентку за руку.
— Эх, дети вы ещё, дети… Не расстраивайся. Всё же хорошо! Ещё всему научимся, слышишь? Ну что за слёзы?
На самом деле репортаж действительно получился ярким и честным. Слишком честным, чтобы быть опубликованным. Сколькому же её девочкам ещё предстоит научиться…
Владлена как-то подметила, что дружная компания студенток, заряженная жечь передовицы неудобной правдой, очень похожа на культовых кино-ангелов. Рыженькая Дина, чёрненькая Саша и светловолосая Наташа. Даже имена похожи оказались.
— Давай ты попробуешь расписать портрет человека из аудитории, для которого пишешь текст. И разметишь по тексту, какие конкретно формулировки репортажа для чего нужны. Как повлияют на аудиторию? Зачем именно так говорить, а не иначе? Хорошо?
Наташа шмыгает носом и кивает.
— Вы же мои «Ангелы Чарли». А я — ваш Чарли, получается. И мои ангелы не плачут. Договорились?
* * *
Владлена Викторовна не знала, что этому ангелу были предначертаны ещё более горькие слёзы.
Несколькими неделями позже Наташа рыдала в траве полузаброшенного сквера у реки. За деревьями шумели заводские помещения и угасал закат. Небо было рыжим, как пламя волос Дины, а угасало, как вера в дружбу, профессию и людей.
Наташа не могла и не сильно хотела понимать, как это произошло. Просто оказалось, что «Ангелы» — никакие не ангелы.
Телефон то и дело вспыхивал входящим вызовом от Саши. Подруга хотела найти, успокоить, объясниться. Рассказать, что не знала про Дину и Лёшу. Не знала, что одногруппник, в которого Наташа так долго была влюблена, тайком встречался с лучшей подругой. И была ли та дружба вообще? Ангелы, как же.
Рыдания опускались волнами — бушевали всхлипами и затихали, чтобы вновь разразиться болью.
Наташа вырывала из блокнота листки со скетчами. Вырывала — и разрывала в мелкие клочки. Шпионки с диктофонами и камерами? Журналистки-героини? Прочь! Портрет Лёши, в которого была так влюблена? Смятые неровные обрывки.
Скетч, на котором парень и девушка падали в бесконечный фиолетово-чёрный космос, оказался порван на особенно маленькие кусочки.
Три котёнка в вакууме белизны листа — рыжий, чёрный и белый. Не сложно догадаться, кого символизировали и умиляли эти наброски. Начала вырывать лист и вздрогнула на полпути.
Что-то зашевелилось в траве. Зашевелилось и мяукнуло.
Так Наташа пришла сюда с болью, а ушла с котёнком.
А через пару дней забрала документы из университета — решила больше не видеть ни подруг, ни преподавателей, ни стареющих университетских коридоров. Не слышать никого и ничего. Она была уверена, что не выдержит, если ещё хоть раз увидит улыбку подруги-предательницы. Не вынесет очередных противоречий профессии, выбранной под впечатлением от ярких примеров из фильмов и сериалов.
Не здесь. Не сейчас. Не те люди. Не то дело всей жизни.
* * *
— Владлена Викторовна? Здравствуйте!
Наташа осторожно тронула за плечо преподавательницу, которую узнала среди посетителей выставки, несмотря на то, что не видела её почти восемь лет.
— Ой, Наташенька! Здравствуй, ангел мой, здравствуй.
— Не ожидала вас встретить. Как вы? Как вам?
— Это же просто, — сказала Владлена Викторовна, обводя широкий зал рукой, — восторг! Не могла же я такое пропустить.
Было что-то символичное в небольшом продолжившемся диалоге между преподавательницей и несостоявшейся студенткой. Они обходили зал по периметру, останавливались у разных работ, говорили об университете, о творчестве, о журналистике.
— Диночка же на телевидении, видела?.. За Лёшку Лисицына вышла. А Лёшка в депутаты ушёл — завод после тех утечек отходов, вон, в общественное пространство будет реконструировать. Знаешь, да?
Наташа знала. И с Сашей общалась — та рассказала о цене, которую почти каждый день приходится платить журналисту, верному своим принципам. И про Дину, которая поступилась не только дружбой, но и идеями, которым они хотели быть так верны.
Судьбы бывших подруг стали ярким отражением противоположных граней второй из древнейших профессий. Терпи лишения, если хочешь нести истину и не приближаться к первой древнейшей. Хочешь процветания? Хватит простой правды. Иногда неполной. Временами достаточно простого молчания.
Девушка догадывалась, какой будет реакция преподавательницы, когда они дойдут до триптиха с котятами. Она не была уверена, что преподавательница сможет понять, но точно знала другое. Знала, что не узнать — не сможет.
Триптих. Слева разноцветные котята — рыжий, чёрный и белый, — резвятся в траве, за которой видны заводские трубы. На центральном полотне — они же, но мёртвые. Лежат в чёрной луже, растекающейся от завода. В луже, убивающей всё живое. А на третьем оживают. Оживают вопреки.
Хоть где-то жизнь может прерваться не окончательно. Хоть где-то можно выражать всё, что действительно хочешь выразить.
— Ох, Наташенька…
— Догадываетесь, для кого это написано, Владлена Викторовна?
Теперь уже она слегка снисходительно смотрит на растерянную преподавательницу. Смотрит — и видит слёзы в её глазах.
#Юнгер@diewelle0