Аномалии мистика и не только

Записки врача-психиатра "Скорой" Неисправимый Фёдор Оформление автора Уж который день одно и то же: холод жуткий и дожди. Льёт и льёт, будто прорвало. А в совокупности с ледяным ветром, всё это является эталоном позднеосенней мерзопакости. Нет, что ни говори, но всё же есть у природы не просто плохая, а безмерно отвратительная погода. В один из своих выходных дежурил я на баскетболе. И была там странная странность: в зал меня не пустили. Сидеть пришлось в предбаннике и наблюдать за игрой через монитор. Нет, я не в обиде, конечно, тем более, что баскетбол не входит в круг моих интересов. Просто совершенно непонятно, почему врача нужно держать на расстоянии. Но всё-таки главным является то, что моя помощь никому не потребовалась. В этот раз не стал я останавливаться у крыльца для принятия дозы никотина. Какое от этого удовольствие в такое погодное непотребство? Только вошёл в медицинский корпус, как чуть не врезался во врача Чеснокова, который дымил в чуть приоткрытую дверь. – Чтой-то ты Сергей Анатольевич начальственный запрет нарушаешь? Надежда Юрьевна на прошлой конференции всякими карами грозила. – Да ну их всех на х***ен, – флегматично ответил он. – Юрьевна давно забыла, что такое работа на линии, а главный и отродясь не знал. Им нас не понять. Сегодня под утро мы парня пьяного с разбитой башкой на улице взяли. Фельдшер мой начал помощь оказывать, а этот козёл ни с того ни с сего его по лицу ударил. Ну а я не сдержался и ответку ему выписал. Аж звон пошёл! И представляешь, сразу присмирел, заныл: «Всё-всё, не надо, больше не буду!». Так что я не просто курю, а стресс и усталость снимаю. – Понятно. А быдло только силу понимает. Всё остальное им воспринимается как слабость. Вот только из-за этих недочеловеков подставляться не хочется. – Да ладно, Юрий Иваныч, какие тут подставы? Я ж без свидетелей его повоспитывал и без последствий. Бригада, которую мы меняем, вновь была на месте и сидела в «телевизионке». – Всем привет, господа! Как поработали? – Вчера днём какие-то непонятные учения проводили. Сразу двадцати бригадам дали команду прибыть к военному аэродрому. – Ну прибыли и дальше что? – Так вот в том-то и дело, что ничего. Там эфэсбэшники время прибытия фиксировали, и мы сразу уезжали. – Скорей всего отрабатывалась готовность к теракту или диверсии с большим количеством пострадавших. – Да, наверно. А так обычная смена, ни хорошая, ни плохая. Ты лучше скажи, Иваныч, за грибами ходил? – Нет, не ходил, мы лук и чеснок сажали. Ведь погода-то непредсказуемая, земля замерзнет и всё. А вот завтра пойду обязательно, несмотря на погоду, даже если с неба г***но повалится. Только переоделся и конференцию объявили. В своём докладе, среди прочего, старший врач сообщила о трагическом ДТП. В результате столкновения двух легковушек, погибли мужчина сорока с небольшим лет и его тринадцатилетняя дочь. Виновник был нетрезв и получил сочетанную травму, с которой его госпитализировали в областную больницу. Лично мне очень жаль, что таким нелюдям нельзя отказать в медицинской помощи. К подобным существам нет у меня ни малейшего сострадания. В конце доклада, Галина Владимировна возмущённо сообщила: – Опять в первой больнице начала чудить терапевт Носова. Никого не хотела принимать, скандалила, бригадам хамила. Двадцать первая привезла женщину с гипертоническим кризом. А эта мадам начала орать, мол, подумаешь, давление сто семьдесят, и вы из-за такой ерунды в стационар везёте. Ей объяснили, что первоначально давление было двести двадцать. Препирались они долго, в конце концов фельдшер позвонила мне и передала трубку Носовой. Ну а я особо разглагольствовать не стала и сказала, что если сейчас же она больную не примет, то будет иметь дело с директором Департамента. – Коллеги, я вам говорил много раз, в случае конфликтной ситуации, снимайте видео. Но не тайком, а после предупреждения, – сказал главный врач. – Кстати, в скором времени мы закупим нагрудные видеорегистраторы. Да, госпожа Носова всем известна своими грубостью и хабалистостью. Вот только какими-то волнами её настрой меняется. То она спокойная и покладистая, а то на пустом месте из себя выходит и самодурствовать начинает. – Теперь я скажу пару ласковых вам, Галина Владимировна. – подключилась начмед Надежда Юрьевна. – В вашей смене фельдшеры дважды вызывали на себя врачебные бригады. Оба раза на инфаркты. Скажите, пожалуйста, эти вызовы с вами согласовывались? – Нет, но на одном кардиогенный шок развился, а на другом – отёк лёгких. – И что из этого? Фельдшеры обязаны самостоятельно оказывать помощь. У них для этого всё есть, как и у врачей. Если не знают и не умеют, то тогда встаёт вопрос об их профессиональной компетенции. Напомню, что вызвать на себя битовскую бригаду можно только с одной целью: для помощи в проведении реанимации. И такие вызовы должны согласовываться с вами, вы как старший врач обязаны принять окончательное решение. И ещё, коллеги, мы сделали для вас новые бейджи, безопасные, без верёвок. Коробка будет стоять на столе у диспетчерской, так что после конференции берите и надевайте. Теперь наличие бейджа обязательно. Это уже вторая попытка администрации нас, извините за выражение, «обейджировать». Первоначально их изготовили на шнурках, которые на шею надеваются. Но мы все решительно выразили протест, ведь такие бейджи представляли угрозу нашей безопасности. По сути, это готовая удавка, которую остаётся лишь затянуть. А на вызовах люди всякие попадаются… – Почему-то в последнее время некоторые коллеги стали забывать брать подписи за отказ от госпитализации. Имеются в виду случаи, когда вы обязаны её предлагать. Например, на детских вызовах с ОРВИ и прочими инфекциями, независимо от состояния; при подозрениях на острую хирургическую патологию; при гипертонических кризах и так далее. – Надежда Юрьевна, так нам теперь всех гипертоников нужно в стационар везти? – спросил фельдшер Горбунов. – Похоже, что вы меня не слышите, Борис Михайлович. Я сказала не про всех гипертоников, а только про тех, у кого гипертонический криз. Надеюсь, вы понимаете разницу между кризом и просто повышением давления? Далее, если больной находится в угрожающем состоянии и отказывается от госпитализации, то в карте это нужно указать отдельно. На третьей странице вы должны подробно расписать, что больному были разъяснены возможные опасные последствия отказа, включая смертельный исход. Да, не летальный, а именно смертельный, чтоб потом родственники не говорили, что не знали значения слова «летальный». Таким образом, в карте должны быть две подписи пациента: под вашим разъяснением и на последней странице в соответствующей графе. Вообще, обо всём этом говорилось не один раз, но почему-то всё время приходится повторять. Поймите только одно: это не бюрократические заморочки, а ваша защита от серьёзных неприятностей. Люди сейчас очень любят жаловаться и судиться, потому как денег хотят. Так что нужно подстраховываться заранее, не дожидаясь, когда вас обвинят во всех смертных грехах. – Надежда Юрьевна, а как быть, если больной без сознания и родственники не хотят, чтоб его госпитализировали? – спросила молоденькая, совсем недавно работающая фельдшер из предыдущей смены. – Если больной совершеннолетний и дееспособный, то родственники не вправе за него решать. – Но, если человек без сознания, он же по любому недееспособный. – Нет, признать человека недееспособным может только суд. – Коллеги, ещё вопросы есть? – спросил главный врач. – Тогда всё, всем спасибо! После конференции, дождавшись ухода руководства, я решился на преступление и тоже покурил в приоткрытую дверь. Прям как школьник, опасаясь, чтоб взрослые не спалили. А нашим предшественникам на этот раз не повезло, их на вызов отправили за двадцать минут до конца смены. Это означало, что до их возвращения нас точно никуда не выдернут. Поэтому уселись мы в «телевизионке» и стали смотреть старую добрую комедию «Полицейская академия». В начале десятого вернулись наши многострадальные коллеги. Как и положено, сначала врач Анцыферов выступил с матерной увертюрой, после которой сказал человеческим голосом: – Дали уличный вызов: мужик без сознания. Мы-то понадеялись, что там простая пьянь, а оказалось всё серьёзно. Кома. Мужик-то такой солидный, спиртным не пахло, на наркомана непохож, небитый, никаких повреждений нет. На ЭКГ нарушения проводимости по правой ноге, но это ерунда. На глаза посмотрел, а там анизокория и нистагм. Ну и с инсультом под вопросом его в «пятёрку» увезли. КТ сделали и точно, геморраш! – Ясно. Ну что ж, возмущаться тут нечем. Вызов экстренный, он же не мог до новой смены висеть. – Иваныч, как это нечем возмущаться? Здесь, между прочим, и первая бригада была, и битовские, но всё равно, , нам это г***но всучили! – Ладно, Александр Сергеич, не принимай близко к сердцу. Главное, что больной в вашем присутствии не зачехлился и всё хорошо обошлось. – Не, мы сейчас пойдём переработку оформлять, вот просто из принципа! Геморраш (мед. сленг) – геморрагический инсульт, проще говоря, кровоизлияние в мозг. Около десяти получили первый вызов: травма ноги без кровотечения у женщины шестидесяти лет. Но только мы надели куртки, как пришёл пожилой мужчина с палочкой. – Помогите, что-то с сердцем плохо и, как назло, я брызгалку забыл… – сказал он, тяжело дыша. «Брызгалкой» многие больные называют нитроспрей. Кроме нас, на Центре других бригад не было, поэтому медбрат Виталий сбегал в диспетчерскую, чтоб отменить первоначальный вызов и завести другой. Тем временем больного мы отвели в кабинет амбулаторного приёма и уложили на кушетку. – Раньше такое бывало? – спросил я. – Я инфаркт перенёс два года назад. Меня хотели в Москву направить на шунтирование, но я отказался. Предчувствие появилось, что операцию не перенесу, умру там. Нет, пожить-то ещё хочется. – Примерно, как давно заболело? – Да наверно минут двадцать… Пару раз брызнули нитроспреем, боль стала потише, но совсем не ушла. На кардиограмме сплошняком шли большие подъёмы сегмента ST и виднелась прочая пакость, что говорило об остром инфаркте миокарда. Кроме того, были заметны и последствия ранее перенесённых инфарктов. Только Виталий поставил кубитальный катетер, как больной выдал фибрилляцию желудочков. Это опаснейшее нарушение ритма, при котором желудочки сокращаются очень часто и неэффективно. Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Клиническая смерть». Без дефибриллятора здесь обойтись нельзя, но он находился в нашей машине. Чтоб не терять времени, фельдшер Герман пулей метнулся в пункт подготовки укладок и притащил дефибриллятор оттуда. Сразу же я стрельнул и несмотря на потрёпанность сердца, ритм восстановился. Нет, конечно же кардиограмма не стала идеальной, но всё же сердце уже не трепыхалось, а действительно работало. Потом оказали всю положенную помощь и без дальнейших приключений увезли пациента в областную больницу. На мой взгляд, зря он отказался от шунтирования. Ведь теперь такие операции больше не являются экстраординарными и стали рутинными, поставленными на поток. Да, безусловно, риск всё-таки есть, но не настолько он велик, чтоб отказываться от улучшения качества жизни. После того, как я всё отписал, получили следующий вызов: психоз у женщины двадцати восьми лет. Подъехали к недавно построенной многоэтажке, считающейся элитной. Открыл нам мрачный молодой мужчина. – Здравствуйте, с женой очень плохо. Она выписалась две недели назад и теперь опять всё началось, как и раньше. Видать не долечили, – сказал он вполголоса. – А что именно с ней происходит? – Я так понял, что «голоса» её мучают. Всю ночь сегодня не спала, то ходила, то сидела. А ещё она зависать стала. Идёт-идёт и застынет на месте. – Диагноз не знаете? – Хм… Название длинное такое, язык сломаешь… Вроде острое психическое расстройство с шизофренией. Там ещё какое-то слово на «пэ», никак не вспомню. – Острое полиморфное психотическое расстройство с симптомами шизофрении? - Во-во-во! Точно! – А до госпитализации она была психически здорова? – Да, конечно! Она математический факультет с красным дипломом окончила. У неё такой ум, что любой позавидует. Всегда всё на десять шагов вперёд продумывает. Но вот что такое стряслось, вообще непонятно. Неужели она теперь всегда такой будет? – Скажите, а в её поведении не замечали что-нибудь необычное? – Нет, я же сказал, всегда всё нормально было. – А как она к вам относится? Вы не почувствовали, что она вроде как охладела? – Ну да, само собой, она же болеет, ей сейчас вообще не до чего, как ребёнок беспомощная. Да она вообще очень сдержанная, на шею мне никогда не бросалась. Просторная квартира-студия была обставлена и отделана великолепно. Вот только в ней напрочь отсутствовал уют, и она напоминала некое бездушное офисное помещение. Больная, миловидная молодая женщина с нерасчёсанными длинными тёмно-русыми волосами, сидела на диване. При этом она к чему-то прислушивалась и морщилась, словно пыталась уловить в страшном шуме нечто очень важное. – Здравствуйте, Анастасия Олеговна! Что вас сейчас беспокоит? – Я так не могу! – сказала она сквозь слёзы и потрясла головой. – Как «так»? Расскажите, что происходит и будет полегче. – Они орут по страшному, ничего понять нельзя. Что-то заставляют сделать, а я никак не расслышу. – «Они» это кто? «Голоса»? – Да. – Откуда вы их слышите? – Из головы. – То есть, их много? – Да, очень много. Как будто целая толпа. – Скажите, а вы чувствуете какое-то влияние на себя? – Я знаю, что на меня люди воздействуют. Хотите покажу? – спросила она и не дожидаясь моего ответа напряжённо замерла, закрыв глаза. Подождал я около минуты и спросил: – Ну так что вы хотели мне показать? – Я вам мысленно задала вопрос, и вы чего-то неразборчиво ответили. До вас очень трудно достучаться. – А ещё какие-нибудь жалобы есть? – На здоровье, на людей, на религию, на всё вокруг. – Анастасия Олеговна, а после выписки из больницы вы таблетки принимали? – Нет. – И почему же? – Я хотела голоса между собой подружить. – Ладно, давайте-ка поедем в больницу. Там вам все голоса уберут и всё наладится. – Ой, нет-нет, не надо, у меня дел очень много! – Нет, ехать нужно во что бы то ни стало, несмотря ни на какие дела. Как говорят в рекламе «И пусть весь мир подождёт!». С горем пополам её одели-обули и отвели в машину. Она не сопротивлялась, но шла очень медленно, словно во сне, периодически застывая на несколько секунд. Диагноз Анастасии «Острое полиморфное психотическое расстройство с симптомами шизофрении» был полностью оправданным. Это означало, что её болезнь проявлялась множественными разнообразными симптомами, включая шизофренические. В частности, присутствовали слуховые псевдогаллюцинации, бред воздействия, элементы кататонии, то есть те самые «зависания». Кроме того, Анастасия несколько монотонна и малоэмоциональна. Причём определённая эмоциональная холодность, которую муж назвал «сдержанностью», была и до болезни. Здесь может возникнуть вопрос: а почему бы ей не выставить шизофрению в чистом виде? Всё дело в том, что этот диагноз ещё не созрел, слишком мало прошло времени с дебюта болезни. Много раз я говорил о том, что шизофрения – это очень тяжеловесный, можно сказать монументальный диагноз, кардинально меняющий всю последующую жизнь пациента. Нельзя его выставить с наскока, как например банальную ОРВИ. Ещё нужно заметить, что у Анастасии был не рецидив, а единый длящийся психоз, начавшийся до первой госпитализации. Не могу не согласиться с её мужем, сказавшим о недолечивании. На фоне лечения психотика утратила свою остроту, а возможно, что в придачу и диссимуляция имела место. Вот это скорей всего и натолкнуло коллег на ошибочный вывод о купировании психоза. А в заключение скажу, что прогноз пока неясный. Всё прояснится со временем. Диссимуляция – утаивание пациентом признаков болезни. Затем поехали к избитому мужчине сорока трёх лет и находившемуся без сознания у ворот частного дома. Прибыли мы в частный сектор, настоящую глухомань на окраине города. Место происшествия увидели сразу по скоплению зрителей. Собралось их много, не менее десяти человек. Видать соскучились по зрелищам. Пострадавший лежал на земле лицом вниз, но никто на него особого внимания не обращал. – Здравствуйте, что случилось? – спросил я. – Да вон, Сашку избили, – сказал немолодой мужичок в потрёпанной куртке и камуфляжных штанах. – К нему четверо парней на машине приехали. Немного поговорили и как начали лупить! Бейсбольной битой, кулаками, а когда упал, пинать начали. Моя им закричала, что сейчас милицию вызовет, ну и всё, после этого уехали. – То есть он здесь живёт? – Да, да, вот в этом доме. От него жена ушла, теперь один остался. – А за что, не знаете? – Не знаю, но скорей всего из-за денег. Он же, считай, всей улице должен, занимает и не отдаёт. Пьёт по-чёрному, а денег нет и нигде не работает, чем отдавать-то? Пострадавшего загрузили в машину и там я его осмотрел. Давление сто на шестьдесят, пульс редкий, сорок восемь ударов в минуту. А вот дальнейшие находки оказались намного печальнее. В затылочно-теменной области зияла ушибленная рана, под которой прощупывались патологически подвижные кости черепа. Кроме того, обе кисти была резко отёчны, что говорило о возможных переломах пястных костей. Механизм их возникновения понятен: пострадавший прикрывал голову руками, пытаясь защититься от ударов. Неожиданно он заёрзал на носилках и слабо закричал: «Ааа, ! Ааа!». При этом на контакт не шёл и на обращённую к нему речь не реагировал. Далее катетеризировали вену, всё, что положено ввели и отвезли в нейрохирургию. Этот случай наглядно показал, насколько сильной бывает алкогольная зависимость. У человека в жизни остаётся лишь одна единственная цель: выпить. Причём любой ценой, невзирая ни на что, не страшась никаких последствий, лишь бы только не отпускал алкогольный дурман. После этого вызвали нас в организацию, занимающуюся разработкой и поставками известного программного обеспечения. Там у сотрудника эпиприпадок случился. Приехали мы в крупный деловой центр, в котором не сразу отыскали нужный офис. Встретила нас весьма властная женщина средних лет с короткой стрижкой: – Здравствуйте! Он уже почти очухался и может подождать. Дайте я вам сперва всё расскажу. Этот товарищ у нас почти год работает, и он сильно пьющий. Нет, пьяным мы его ни разу не видели, но со страшного похмелья часто приходит. Раньше только по понедельникам он таким являлся, а в последние две недели – каждый божий день. В итоге сами понимаете, что он не работает, а как будто срок отбывает. Лишь бы рабочий день поскорей кончился и все от него отвязались. Наверно думает, что никто ничего не замечает. – А раньше припадков не было? – Нет, ни разу. Я, конечно, не медик, но думаю, что это у него алкогольная эпилепсия. Болезный сидел за рабочим столом с включённым компьютером, обеими руками подперев голову. – Здравствуйте, что с вами случилось? – спросил я. – Не знаю, вроде в обморок упал. – В какой обморок, Вадим? – возмущённо вмешалась властная женщина. – Тебя всего трясло, судороги были! Ты понимаешь, что уже до эпилепсии допился? – Мария Валерьевна, какое допился? – болезненно поморщившись ответил он. – Я хоть раз приходил пьяным? – Да ты каждый день с бодуна! Мы тут все глупые, что ли? Думаешь не видим? – Ладно, дайте мы сначала побеседуем, – сказал я. – Вадим, что вас сейчас беспокоит? – Сильно голова болит, прям трещит. – Раньше такое бывало? – Нет. – В больницу поедете? – Ну да, поеду… Да, я обязан был предложить госпитализацию, поскольку припадок возник впервые. Этот вызов в очередной раз доказал несовместимость работы и пьянства. Как ни старайся, а всё равно не получится и рыбку съесть, и на кое-что сесть. Диспетчер Надежда опять начала беспределить и вместо обеда вызов дала: психоз у мужчины пятидесяти пяти лет. На лестничной площадке нас встретила пожилая женщина в очках. – Подождите, дайте я сейчас вам всё расскажу. У него, наверно, опять белая горячка. Ведь недавно, в сентябре была, почти месяц пролежал. А выписался ещё хуже, чем был. Заговаривается, какую-то ерунду говорит, ничего не поймёшь. Все стены изрисовал, тумбочку с телевизором на середину комнаты вытащил. Но это ладно. Я к нему сегодня пришла… – Извините, перебью, а вы, значит, не с ним живёте? – Нет, не с ним, но прихожу раза два в неделю. Ну вот, сегодня пришла, а он куда-то собрался, стоит одетый, в одной руке икону держит, а в другой – сумку с картошкой. Я ему: «Ты куда это собрался?». А он: «В магазин, радиоактивную картошку обменивать». Я его схватила, в комнату затолкала, ну-ка, говорю, раздевайся сейчас же и не смей даже к двери подходить! И знаете, послушался. Разделся, лёг на диван и лежит. – Он когда последний раз выпивал? – Вчера. Он же каждый день винище пьёт по три литра. Но сейчас, правда, трезвый. – А вообще давно пьёт? – Давно, как из армии комиссовали, так и пьёт. – А по какой причине комиссовали? – Я точно не знаю, сказали, что с головой плохо. – Со срочной службы комиссовали? – Да, он, по-моему, месяца три отслужил. – А после этого у психиатра лечился? – Да, в семнадцатом году лежал. – А с чем, не знаете? – Ой, вроде какое-то органическое расстройство. Со мной врач беседовала, тоже всё про него расспрашивала. Она мне сказала, а я сейчас точно не вспомню. – А он лечится, что-нибудь принимает? – Нет, никогда и ничего. – Он где-то работает? – Сейчас нет, какой из него работник? А раньше плотником работал, потом дворником. Теперь я его содержу, кормлю и вино покупаю. А куда деваться, если он без него уже не может? Больной в грязной клетчатой рубашке и трусах сидел на диване, откинувшись на спинку. Глаза его были закрыты, а лицо не выражало абсолютно никаких эмоций. – Здравствуйте, Андрей Сергеич! – поприветствовал я его. Он моментально открыл глаза и не меняя маскообразности лица, громко воскликнул: – А я вас знаю! Вы стоматолог очень известный, я ваши труды читал! – Нет, Андрей Сергеич, мы – «скорая помощь». Расскажите, что вас беспокоит? – Да я уж лет сорок-пятьдесят сумасшедшим себя чувствую. – А в чём это сумасшествие проявляется? – Ну это не то что сумасшествие, а как бы психанутость. – Хорошо, а психанутость как проявляется? – Иногда я могу не ответить на удар, а могу и покалечить ближнего своего. И даже не одного. – Вам что-нибудь необычное видится, слышится? – Видится иногда чуть-чуть, а слышится совсем слабо. Я научился закрываться от всего этого. Но раньше «голоса» меня сильно мучили. – А у вас не было чувства, что «голоса» вами управляли? – Нет, не управляли. – А на внутренние органы действовали? – Да, на сердце, на лёгкие. Тут я, кто это, хотя бы один раз слышал. – Нам сказали, что в сентябре вы лежали в наркологии. Как вы туда попали? – Мне померещились люди бабки Лизы с Шептальских островов. Появилось такое чувство нехорошее, что я – русский разведчик. И вдруг меня вербуют и эвакуируют с островов. Это же измена Родине! А у нас измена Родине – это смерть! – Андрей Сергеич, а чем вы обычно занимаетесь? – Ну я эту квартиру держу как лабораторию, чтоб поесть, поспать. – А кроме поесть и поспать, что вы ещё делаете? – Стираю, готовлю. Ну а потом я же должен и на стенах нарисовать и мебель передвинуть. Правильно? – Ладно, а зачем вы сегодня собирались в магазин? Радиоактивную картошку менять? – Да ничего я не менял. Я просто добавил к обычной мелкой картошке в мундире четыре жареных. Это по-профессорски. – Ну что ж, Андрей Сергеич, поехали в больницу. – А можно вопрос? Здесь вообще есть здоровые на голову? Тогда поехали. Пусть мне здесь не рады, об голову или об стену ударят. Поехали… Никакой белой горячки у Андрея Сергеевича не было. Выставил я ему острое бредовое расстройство. Хотя, сказать по правде, нет здесь никакой остроты. Наоборот, имеет место конечная стадия эндогенного процесса, что выражается в распаде некогда систематизированного бреда. Да и не только бред, а в целом само мышление разрушено. Андрей Сергеевич может правильно сформулировать мысль только ценой сильнейшего напряжения. Но стоит только чуть расслабиться, как сразу же его заносит не туда. К сожалению, неизвестно, по какому именно заболеванию его признали негодным к военной службе. На мой взгляд, его болезнь – это шизофрения, с которой он один на один прожил всю жизнь, не получая никакого лечения. Дежурный врач стационара приняла Андрея Сергеевича крайне неохотно. Ведь она же прекрасно понимала, что не было здесь экстренности, он мог бы и планово госпитализироваться по направлению участкового психиатра. Но тем не менее, всё же приняла. К сожалению, серьёзного положительного результата лечения ожидать не приходится. Ведь шизофренический дефект неизлечим. Наконец-то обед разрешили. Иначе мы не просто есть, а вот прям-таки жрать захотели. Сперва в полицию сообщение передал, потом карточки сдал. Вот только не сразу получилось их сдать, потому что память меня подвела, зараза такая. В планшете на каждом вызове километраж проставил, а в карточках забыл. После этого есть обед пришлось быстро, не расслабляясь. Только начал пить чай, как вызов дали: перевозка из кардиодиспансера в травмпункт женщины тридцати семи лет. Были у неё травма руки с кровотечением и травма коленного сустава. А в примечании сказано, что это – последствия падения из окна. Нда, интригующий вызов. Больная пыталась убежать, что ли? Но в кардиодиспансере обычно лежат люди приличные, они почём зря в окна не сигают. Когда мы вошли в приёмник, дежурный врач, кивнув на сидящую на кушетке женщину, сказала: – Вот, наша санитарочка почти убилась. Мыла окно и упала. Ладонь чем-то разрезала и коленку то ли ушибла, то ли сломала. Да хорошо ещё, что этаж первый. – А зачем, вообще, в дождь мыть окна? Какой в этом смысл? – спросил я. – Ну я же не по своему желанию, – ответила пострадавшая. – Так старшая велела. Вы, говорит, обязаны соблюдать график генеральных уборок. Повязку с кисти снимать не стали, чтоб лишний раз не тревожить рану. Левый коленный сустав был тоже перевязан, но это ничуть не помешало увидеть резкую отёчность. При этом подвижность в суставе почти полностью отсутствовала. Выставил я резаную рану правой кисти и под вопросом внутрисуставной перелом коленного сустава. После этого свезли мы её в травматологию. Вот так своим самодурством руководство создаёт проблемы подчинённым. Да и не только им, но и себе. Ведь это, как ни крути, несчастный случай на производстве, который обязательно будет расследоваться. А какие наступят последствия, думаю и без меня всем ясно. Следующий вызов был к мужчине сорока пяти лет с травмой живота. Крохотная комнатка в общежитии была неопрятной и неухоженной, являя собой этакую холостяцкую берлогу. Пострадавший, небритый и непричёсанный мужчина в спортивном костюме, обдавая нас ядрёным перегаром, рассказал: – Мы с одним пацаном поспорили, что он мне пресс не пробьёт. Я напрячься как следует не успел, а он мне со всей дури. Не, ну так же нечестно, так делать-то? Прикиньте, он теперь с меня пузырь требует, ну типа я проиграл. А где я проиграл, ты, говорю, обоснуй… – Всё мы поняли, уважаемый, давай ложись, будем живот смотреть. – Ща, ща, погоди. Вот ты тут самый здоровый, – обратился он к Герману. – Давай, бей! Ну бей, я разрешаю! Х***ен ты пробьёшь, отвечаю! Давай на пузырь коньяка? – Мы тебе верим и гордимся тобой! – ответил Герман. – Давай ложись, у нас времени нет. И ничего примечательного я в животе не нащупал. Мягкий, не вздут, слегка болезненный в эпигастрии. Но, как бы то ни было, а предлагать госпитализацию мы в таких случаях всё равно обязаны. – Ну что, давай собирайся и в больничку поедем, – сказал я. – Не, а чё, у меня всё плохо, что ли? Меня резать придётся? – Там тебя посмотрит хирург и всё скажет точно. – Не, ну вы же сейчас смотрели. У меня кишки, что ли, порвались? – Сейчас приедем и всё узнаешь. – А куда повезёте-то? – В третью. – Не, да ну , не поеду! – А зачем вызвал? – Дык эта… Чтоб посмотрели. Ну ладно, с ним, поехали. В конечном итоге свезли мы непобедимого супермена в хирургию. Но думается почему-то, что нет в мире той силы, которая бы заставила его отказаться от поиска приключений. После этого поехали к задыхающемуся мужчине семидесяти трёх лет, который ждал нас в продуктовом гипермаркете. Ненавижу эти вызовы с задыхами. Ладно если там просто бронхиальная астма, а если на отёк лёгких налетишь, то так просто не отделаешься. Только мы вошли, как охранник показал нам больного, сидевшего на скамейке. Рядом с ним стояла пожилая женщина, по всей видимости, супруга и успокаивающе ему говорила: – Всё-всё, Лёшенька, они уже приехали, сейчас помогут! – Что случилось? – спросил я. – Да что-то ему совсем не дышится, не знаю, что такое. В груди всё хрипит и никак откашляться не может. – Чем он болеет? – Гипертония и диабет. – С сердцем как дела? – Ишемическая болезнь у него, у кардиолога лечится. – Инфаркты были? – Да, два инфаркта. Последний, по-моему, три года назад. Больной не просто хрипел, а клокотал словно кипящий самовар. К великой досаде, был у него отёк лёгких, который не лечится откашливанием. Ему бы сразу, немедля начать помощь оказывать, но как это сделаешь на всеобщем обозрении? Выход из положения нашли быстро. Мои парни привезли носилки-каталку, сделали сидячее положение и таким образом больного загрузили в машину. На кардиограмме были признаки ишемии миокарда и гипертрофии левого желудочка. А вот давление очень порадовало: сто семьдесят на девяносто. Да, это повышенное давление было для нас подарком судьбы. А вот если бы, наоборот, оно рухнуло, то тогда всё могло закончится очень печально. Катетеризировав вену, ввели медленно, дробно наркотический препарат, а далее – мочегонное. Вскоре клокотание в груди прекратилось и остались лишь единичные влажные хрипы. После этого увезли мы больного в терапию. Вот таким хорошим оказалось окончание смены. А на следующий день приехал я на дачу в гордом одиночестве. Супруга дома осталась, сказала, что этот сезон завершила. Да и правильно, дела все сделаны, урожай вывезен, чем там ещё заниматься? Но я приехал исключительно из-за леса. Давно там не бывал, любопытство раздирало, чем же встретит меня Леший? Дары оказались скромными: четыре подосиновика, два подберёзовика, лисички и немного фламмулины, проще говоря, зимних опят. И остался я очень довольным, получив приятное удовлетворение. Ближе к вечеру позвонил Фёдор и восторженно сообщил, что настоял на выписке раньше времени и теперь свободен полностью. И не просто сообщил, а предложил немедленно это дело отметить. Но на этот раз я решительно отказался. С поджелудочной железой шутки плохи, и я категорически не желаю, пусть даже косвенно, быть причастным к смерти друга. А он на меня не в обиде, поскольку продолжает жить по принципу «Уж если я чего решил, то выпью обязательно!». Да, вот уж такой неисправимый господин Фёдор. Все имена и фамилии изменены автор канал на дзене - #УжасноЗлойДоктор