Небоскребы уже выползли из-за горизонта, но я чувствовал, что не добегу. В горле саднило, ветер швырял в глаза песок и давил на грудь. Я спотыкался, кубарем скатывался по крутым дюнам, поднимая тучи пыли. Падал, вскакивал и снова бежал изо всех сил.

Предвестники грозы были повсюду: черные тучи на востоке давно сожрали солнце, мелкие песчаные вихри кружились в бешеном вальсе, а над прожаренной зноем землей сгустился воздух. Молния огненным шрамом разрезала небо. Оглушительный раскат грома сотряс землю, заставляя меня сжать зубы и ускориться, хотя минуту назад казалось, что это невозможно.

Ног я не чувствовал – давало знать о себе время, проведенное в тюремной камере. Боль во всем теле тоже не придавала прыти.

Совсем скоро мне предстояло познакомиться с Черным дождем, или, как его еще называли, Бичом Отмеченных. Проклятье! В пустыне не спрятаться: ни дерева, ни жалкого кустика, – только клочки мертвой травы и вездесущий песок. Конечно, случалось, стихия дарила удивительные таланты, но чаще она убивала или ломала до такой степени, что даже смотреть было страшно. Некстати я вспомнил Софи… Похоже, скоро мы снова встретимся.

Первые маслянистые капли упали на плечи. Я вздрогнул, ожидая сильной боли, но ощущение оказалось приятным. Черный дождь – кислота, выжигающая человеческую сущность; проклятая гроза, пережить которую удавалось лишь единицам, – был нежен и ласков со мной. Капли мгновенно впитывались в кожу, и по разбитому телу растекалось тепло. Перед глазами поплыл вязкий туман, ноги замедлились, желание прилечь стало непреодолимым.

Ярко-красная молния мелькнула в небе, отозвавшись острой вспышкой в голове: я должен бороться, должен отомстить! Если останусь жив… Если вернусь… Нет. Когда вернусь!

Шанс – один из тысячи, ну и черт с ним, пусть он будет моим. Тот, кто подставил меня, должен заплатить. Клянусь, эта сволочь захлебнется в собственной крови!

Жажда мести придала мне сил, и я титаническим усилием разлепил отяжелевшие веки. Сделал пару шагов и снова упал, уже не в силах подняться.

Дождь усилился. Капли застучали чаще, растрескавшаяся земля намокла и потемнела. В последней попытке спастись я попытался зарыться в размокший песок и отключился.

*

Меня окружают тени. Они сплетаются и клубятся в причудливом танце. Мелькают образы, лица, разевающие беззубые рты в немом крике. Дождь метрономом отсчитывает последние секунды жизни, и я падаю в бездонную пропасть, увлекая за собой тонны колючего песка.

Удар! Я лежу на холодном полу. Мерзкий запах запустения проникает в нос. Странная легкость чувствуется во всем теле. Наверное, я уже умер. Вокруг темнота. Я вытягиваю руку и не вижу собственных пальцев. Тени сгущаются в резкие контуры, сотканные из тьмы.

Потом приходят цвета.

Я оглядываюсь и с удивлением замечаю, что очутился в Логове. Вокруг ходят люди. Они о чем-то беседуют, но я не слышу ни звука. Узнаю капореджиме Сильву, близнецов Берилла и Билла, Старика, Малыша Уолли... Их движения дерганные, как в старых фильмах. У всех – серые лица, впалые щеки и антрацитово-черные глаза.

– Подойди, – требует Джо Сильва. Его хриплый властный голос – первый звук, который я слышу в этом мире.

Опускаю глаза и понимаю, что держу сверток. Он тяжелый и горячий, почти обжигающий. Хочу разомкнуть руки, выбросить его подальше, но не могу: тот словно стал частью меня.

Приходит понимание. Черный Дождь закинул меня в тот день, когда все изменилось. День, который я хотел бы забыть.

– Подойди, – снова каркает капо Сильва.

Люди не двигаются. Ждут. Я знаю свою роль в этой странной пьесе, поставленной Стихией. Много раз в голове я проигрывал этот день – в тюрьме нечем было заняться. Вспоминал брошенные украдкой взгляды, мимолетные ухмылки, перебирал случайные фразы. Пытался вычислить предателя. Тщетно.

– Подойди! – скрипит Джо. С таким звуком открываются ворота ада.

Я приближаюсь. Сверху смотрят, разинув провалы-рты, барельефы Старых Богов: Случай, Стихия, Страх, Гнев и Месть. У каждого – красные глаза. Ярче всех они сверкают у Бога Мести.

Ах, как я доволен! Как тщеславен! Свечусь триумфом: уголок рта приподнят в презрении к шпане, ошивающейся вокруг. Еще бы, ведь я несу последнюю Статуэтку Бога. У Джо Сильвы их уже четыре, и не хватает последней: Стихии. Она у меня. По легенде, человек, заполучивший их все, обретает божественное могущество.

Я аккуратно ставлю сверток на стол. Капо Сильва хмурится. Его жирные пальцы выстукивают дробь. Мрачный Берилл перебирает четки, Билл-близнец поглаживает рукоять револьвера.

Я развязываю тесемки. Театрально кланяюсь. Берусь за уголки, чтобы одним движением сорвать ткань со Статуэтки.

– Нет! Не делай этого, – кричит внутренний голос. Но я не могу остановиться.

Ткань взлетает, оголяя фигурку.

Я улыбаюсь, как идиот.

Капо Сильва подается вперед. Его лицо краснеет, глаза таращатся, а руки со страшной силой впиваются в крышку стола. У Берилла и Била синхронно падают челюсти. Кажется, я слышу, как они хрустят.

– Какого черта! – кричит Джо в бешенстве.

Я гляжу на статуэтку. К горлу подкатывает холодный ком. Трудно дышать. В голове, как выброшенная на берег рыба, бьется ровно одна мысль: кто это сделал?

На столе, вместо шикарной статуэтки Стихии, которую я лично полчаса назад упаковывал в сверток, стоит угловатая фигурка маленькой девочки. В разные стороны торчат косички, сделанные из медной проволоки. Ярко-синие сапфировые глаза блестят в тусклом свете электрических ламп. Девочка протягивает вперед руку с оттопыренным средним пальцем.

Я узнаю в фигурке Софи Сильву. Такая же гибкая и изящная... Когда-то давно, заезжая банда похитила дочь капо и выбросила под Черный Дождь, не дождавшись выкупа. Тогда Сильва и превратился в черствого, циничного ублюдка. Даже когда с последнего члена той шайки заживо сдирали кожу, на лице капо не дрогнул ни один мускул.

И вот, я ставлю на стол перед Джо Сильвой статуэтку его мертвой дочери…

Берилл выхватывает револьвер. Я вижу все, как в замедленной съемке. Где-то на границе сознания Дождь продолжает выбивать ритм.

– Суд! – севшим голосом кричу я. – Требую Суда Стихии!

Головорез застывает в нерешительности. Этой секунды мне хватает. Джо Сильва выдыхает со свистом. Произносит:

– Хорошо. Правила – есть правила.

Потом кивает в мою сторону.

Бьют меня сильно. Смачно. Всем скопом, даже "друзья" радуются покинувшей меня удаче.

Счастливчик Айлок прокололся!

Бей его!

Меня бросают в холодную камеру, где я провожу дни и ночи, глядя на узкую полоску безоблачного неба. Изредка мне кидают дырявый кувшин, из которого сочится драгоценная вода.

Я жду Черного Дождя. Любой член Семьи имеет право на Суд Стихии, но мало кто отваживается. Смерть – что в ней страшного? Мы каждый день ходим на грани. Когда накануне Дождя вывозят в пустыню, а сами спешно уезжают в укрытие – это по-настоящему жутко: мотор ревет, палачи сваливают со всей возможной прытью, а ты смотришь им вслед и понимаешь, что, скорее всего, уже мертв. Это если повезет. А если нет, то ты вскоре перестанешь быть человеком. Мне часто приходилось бывать в Квартале Отмеченных, я знаю, о чем говорю. Многим кажется, что лучше умереть, чем так жить.

Почему я выбрал Суд? Струсил? Нет. Хотел отомстить.

Только кому? Я перебирал варианты, но никак не мог понять: кто и как смог подменить статуэтку, которую я весь вечер не выпускал из рук, нежно прижимая к груди.

Удивительно, что мне дали сказать хоть слово, а не расстреляли сразу. Странно, что я до сих пор жив.

Хмурится небо, собирается Черный дождь. Меня выволакивают из камеры. Ослабевшие ноги чертят линии на грязном полу, когда Берилл и Билл волокут меня на улицу. Солнце скальпелями лучей режет глаза, привыкшие к полумраку. Меня бросают в машину, и я лежу, наслаждаясь запахом бензина и разгоряченного металла. Мы едем, и мотор поет погребальную песню. Аккорды тем выше, чем дальше мы от города. Меня бросают на песок и пинают напоследок в живот.

Я поднимаю глаза к небу и гляжу на танцующие тучи. Последние просветы голубого неба напоминают мне глаза Софи. Черный Дождь погубил не только ее, но и сломал что-то во мне. Я больше не смог никого полюбить…

Кап-кап.

*

Я пришел в себя резко, словно по звонку. Поднялся, провел рукой по лицу. Воздух все еще пах грозой, с волос капала вода. Голова была будто залита чугуном, и я толком не понимал, где нахожусь. Перед глазами все плыло: я видел песок, сухую траву, город на горизонте.

Память вернулась вместе со звуком мотора приближающегося автомобиля. Вспышками пронеслись: подстава, Суд, тюрьма, Дождь...

Я жив!

Радость сменилась страхом: что сотворил со мной Дождь? Я с волнением осмотрел руки: кожа стала заметно светлее, но знакомые шрамы никуда не делись.

Джип подъехал ближе, и сквозь лобовое стекло я увидел близнецов. Видимо, капо приказал им убедиться, что Дождь убил меня. Наклонившись, я зачерпнул ладонью песок. Где-то на границе сознания теплилась мысль о чудесных дарах Дождя, которые, возможно, спасут меня от неминуемой гибели.

Подняв тучу песка, машина остановилось рядом, и из нее выпрыгнули Берилл и Билл. Дверь хлопнула, словно пистолетный выстрел.

– Живой, – удивился Билл.

– Счастливчик – он и есть счастливчик, – ответил Берилл. – Но ничего, сейчас мы это исправим.

Взрыв смеха. Берилл вытащил пистолет.

Я зашипел, точно змея, и, бросив горсть песка в лицо одному из близнецов, врезался плечом во второго.

Сработало!

Песок попал в глаза Биллу. Он отшатнулся, чертыхаясь. Что стало с Бериллом, я уже не видел, изо всех сил рванув к машине. Едва я коснулся дверцы, пуля жгучей болью обожгла плечо. Раздался крик.

Кричал Берилл. Он зажимал плечо, стараясь остановить льющуюся толчками кровь.

– Тварь! Выродок Дождя! – закричал он. – Убей его!

Билл наводил на меня пистолет. Вот уж дудки! Не раздумывая ни секунды, я влетел внутрь джипа. Грянул выстрел. Затем еще один. В зеркале заднего вида я увидел, как падает второй близнец.

Я крутанул ключ зажигания и вдавил педаль в пол. Машина взвыла и понеслась по дюнам.

*

Я бросил джип в первом же проулке на окраине города. Накинув на плечи темный дождевик, найденный на заднем сиденье, дождался сумерек в заброшенном доме. Мне нужно было обдумать очень и очень многое.

Я стал другим: в мутном стекле окна отражалась седая прядь волос, на бледном лице блестели серебряные глаза. Я не мог узнать себя в отражении. На плече, куда ударила пуля, появилось холодное пятно. Я заметил похожие серебристые кляксы на руке и плече. Судя по всему, Билл все-таки попал, хотя боли не было. Кляксы не мешали: было интересно, как быстро они исчезнут и исчезнут ли вообще. В остальном я чувствовал себя вполне обычно.

Итак, что же подарил мне Дождь? Неуязвимость? Если так, месть теперь – только первый пункт плана, а дальше – берегись, город! Границы новых возможностей я собирался выяснить в ближайшее время. Для начала вытащил нож, найденный в машине, и немного надавил острием на мизинец. Появилась алая капля. Хм...

Я зевнул, поежившись, и привалился к окну. Ждал, когда в переулок забредет местная шпана. Вскоре появились двое мужланов более чем подозрительного вида.

– Здорово, мужики! – я вышел из дома.

– И тебе не хворать, – ответил короткостриженый жбан, изучая цепкими глазками, можно ли с меня что-нибудь состричь. Он был очень странно одет: поверх объемной толстовки спортивная куртка, а дальше – кожаный жилет с карманами. Может, трофеи?

– Чё надо, а? – второй мужик оказался не столь терпелив, хотя был мельче первого раза в полтора. Плюгавенький, в одежде, будто подобранной на вырост, он казался выползшей из канализации крысой, зарывшейся в обноски. Шмыгнув носом, он сплюнул в пыль. – Лучше вали, пока цел.

– Ну-ну, не так быстро, – я показал нож. – Давай деньги и разойдемся.

Щуплый заржал.

– Ну ты даешь, дядя, – незаметным движением он выхватил свой нож. Второй мужик попятился к стене и начал лихорадочно копаться в карманах.

Я ринулся на щуплого. Пара пробных выпадов – ножи вспороли воздух. Обманное движение, выпад – мимо, снова удар. Я перекинул нож в левую руку и нарочито раскрылся. Щуплый ударил.

Ух!

Боль продлилась лишь мгновение, а затем по телу растеклась холодная волна, оставив после себя только легкое покалывание. Щуплый схватился за запястье и непонимающе смотрел на открывшуюся рану.

Ага! Похоже, любой удар, нанесенный мне, вредит атакующему. Отличная способность. Спасибо, Стихия! Око за око, зуб за зуб!

Щуплый завизжал, как девчонка. В горячке драки я совсем забыл о втором мужике: следил лишь краем глаза, пока тот копался в недрах своей многослойной одежды. Меж тем он извлек на свет внушительную пушку. Я совсем не планировал так жестко проверять новые способности.

Раздался выстрел. Вспыхнувшую боль смыла ледяная волна, на секунду парализовавшая меня. Когда я очнулся, увидел, что стрелок валяется рядом с дыркой в груди. Мы еще повоюем!

Щуплый заложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. Людская лавина хлынула в переулок: видимо, логово шайки было совсем близко.

Началась свалка. Кто-то не переставая кричал, а я только успевал уклоняться от ножей, кулаков и палок. Мелькали руки, ноги. В бушующей круговерти, я не получил ни одной раны, но основательно подмерз – каждый пропущенный удар отзывался холодом. Все бы ничего, но спустя полминуты, я заметил, что сознание уплывает. В глазах потемнело. Я словно тонул, и казалось, что вот-вот ледяные воды поглотят меня.

Стало страшно. Если раньше я упивался дракой, играл с противниками, то теперь ужас сжал горло. Я словно со стороны наблюдал за собой: кто-то другой контролировал тело, выбросив меня на задворки сознания. Что-то совершенно чуждое, нечеловеческое, протянув холодные руки к нервам, вело меня, будто марионетку.

Я чувствовал, как кто-то возводит в моем сознании холодную стену и пытается замуровать меня. Титаническим волевым усилием сломал преграду и обрел контроль над телом. Потом выбрался из свалки и побежал, не чувствуя ног. Плутая, поворачивая то вправо, то влево, я пытался сбить погоню. Мне нужно было спрятаться и отсидеться. Выгнать чужака из головы окончательно. Скорее!

Наконец, свалившись за мусорной кучей, я зарылся в коробки и мгновенно отключился.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я очнулся. Натянув капюшон, выбрался из убежища. Голод был жуткий – никогда не чувствовал ничего похожего. В горле словно застрял комок клея. Тело покрывала холодная и блестящая, словно ртуть, корка. Серебряные кляксы – шрамы от пуль близнецов – разрослись так, что казалось, будто я упал в цистерну с краской. Чужак вроде бы затаился.

Как мог, я спрятал странную кожу под одеждой, измазался в пыли и пошел в город. Люди шарахались от меня, но не как от Отмеченного, а как от обычного грязного бродяги. Мимоходом я стянул пару яблок. Съел жадно, едва не давясь, облизал пальцы. Жуткий голод немного отступил.

Я ломал голову, что предпринять: Отмеченному недолго гулять на свободе. Нужно успеть как можно больше, пока меня не затолкали в Квартал.

Первая ниточка тянулась к курьеру, доставившему проклятую статуэтку – Рикко по кличке Нюхач. Не сомневаюсь, что он скоро узнает о близнецах, свалке в подворотне, сложит одно к другому и заляжет на дно. Нужно спешить. Днём он наверняка трётся у вокзала.

Я направился туда. Некоторое время выискивал его в толпе. Нашел. Рикко крутился у пригородных касс, вынюхивая беспечных путников. Я выждал, когда он нырнет в темную подворотню, чтобы отлить. Нагнал и с силой, рывком прижал к стене:

– Что, потроха шакальи, думал не найду тебя?!

Нюхач попытался разжать сжавшие горло пальцы. Я прихватил сильнее.

– Кто ты такой? – прохрипел он.

– Престон. Не узнаешь?

– Ты изменился… Я... рад.., что ты ... жив.

– Жив!? Я, падаль, теперь Отмеченный! Из-за твоей статуэтки!

Красная пелена упала на глаза, и руки, будто по своей воле, сильно сдавили его куриную шею. Рикко царапал мои предплечья, его глаза потускнели. Я услышал в голове беззвучный смех чужого и, опомнившись, разжал захват.

– Я не виноват! – просипел Нюхач, кашляя. Он сполз по стене, и грязь чавкнула, принимая его. – Клянусь Старыми Богами, статуэтка была настоящей!

– Где ты ее взял? – я встряхнул его. – Ну?

Он вытаращиться, словно только заметил серебристую кожу и блестящую радужку глаз. Потом усмехнулся:

– Престон, тебе по пути: в Квартал Отмеченных. Статуэтка оттуда.

Я не выдержал и ударил со всего маху по ухмыляющейся роже. Вот ведь скотина! Рикко отключился, свесив голову набок. Кровь из сломанного носа капала на землю, смешиваясь с грязью.

Люди проходили мимо, делая вид, что не замечают нас. Я размахнулся и влепил Рикко пощечину:

– Как мне выйти на твоего поставщика?!

Ноль реакции. Я сложил ладони ковшиком и зачерпнул из канавы. Нюхач вздрогнул, когда вода полилась ему за шиворот. Он разлепил глаза и с осторожностью потрогал распухший нос

– Его зовут Кобальт. Я там не был – что я забыл в Квартале? Мой человек из Смотрителей говорит, что обычно он околачивается возле самых ворот.

Натянув сбившийся капюшон, я побежал в сторону Квартала Отмеченных.

Мимо неслись грязные закоулки. Я пнул пустой ящик из-под фруктов, оказавшийся на пути, и тот с треском врезался в стену. Память подкидывала неприятные воспоминания о детстве, которое я провел, шатаясь по подворотням, словно грязный щенок. Чего мне стоило выбраться! И вот теперь я упал даже ниже.

Впереди замаячила стена, окружавшая Квартал Прокаженных, спроектированный, словно загон для животных – ровный прямоугольник с одним входом, по широкой стороне. Рядом – буферная зона. Прилегающие улицы заброшены и частично расчищены: пустые покосившиеся дома грустно смотрят черными провалами окон. Я подкрался к самой границе и залёг в буйно разросшихся кустах у крайнего дома. Дальше начиналась лента выжженной земли, которую патрулировали Смотрители.

Они появлялись с интервалом в пару минут. Собранные, хорошо экипированные, пунктуальные, словно церковный колокол. Обойти их – задачка не из лёгких. Можно, конечно, было рвануть напролом, но воспоминания о чужаке в голове оставались слишком свежи – не факт, что удастся обуздать его снова.

Черт возьми, решение же очевидно!

– Помогите!.. – я вывалился из кустов, прихрамывая. – На помощь!

Проковыляв несколько шагов, упал лицом вниз под дулами ошарашенных Смотрителей, издал жуткий вопль и затих в пыли.

Спустя пару минут меня подхватили твердые руки санитаров. И оп-ля! Уже через полчаса я внутри Квартала. Я же отмечен Дождем – мне самое место внутри. Зачем красться, если они меня туда сами доставят?

С ужасом я смотрел на открывшуюся картину: полуразрушенные дома, грязь и помои на улицах. Всюду следы запустения. Совсем близко раздалось воронье карканье. Вздрогнув, я поднял голову и заметил огромную черную птицу на ветке мертвого дерева. Под ним, устремив безумный взгляд в пустоту, сидело оплывшее "нечто".

Когда-то это был человек. Сейчас отмершая кожа серебряными хлопьями свисала с него, словно мишура с елки. Прокаженный повернул облезлую голову, и я заметил плоское безглазое лицо с бордовым провалом рта посередине. Внутри виднелись осколки больных зубов.

Мерзость.

Скривившись, я оглядел площадь в поисках нужного мне человека. Как его узнать? Спросить у кого-нибудь? Я заметил Отмеченного, сидевшего на пороге дома. Его кости проросли наружу, отчего казалось, что он ощетинился, словно дикобраз. Не похоже, что он готов был ответить на мои вопросы.

Вокруг неприкаянными тенями бесцельно бродили прокаженные, но все они далеко ушли по дороге безумия.

Я пошел по самой широкой улице, стараясь держаться ровно посередине. По пути заметил нескольких Смотрителей. Они были вооружены стрекателями и совершенно не стеснялись пускать их в ход. За те несколько минут, что я находился внутри Квартала, Смотрители успели приложить уже двух... человек.

Человек. Я подавил усмешку. Как быстро изменилось мое мнение – раньше-то я их презирал. Ещё немного и я стану ассоциировать себя с этим сбродом. Надо убираться отсюда, как можно быстрее.

Время тянулось до ужаса медленно. Мимо то и дело проходил кто-то из Отмеченных, и я невольно задумывался о бессмысленности их существования. Зачем они догнивают свои дни в таком состоянии? Ради чего существуют, находят силы жить? Я заметил, что они общаются между собой на каком-то странном языке, ведут непонятные дела, улыбаются, смеются. Сквозь хаос проступил порядок, и я начал немного уважать Отмеченных за их силу воли и жажду жизни.

Мое внимание привлекла худощавая фигура, появившаяся из соседнего проулка. Человек обменялся приветствием со Смотрителями и начал беседовать с Отмеченными. Резвый, уверенный шаг, полы плаща хлопают за спиной, словно подрезанные крылья. Его лицо скрывал темный капюшон.

Ага! Этот выглядит достаточно адекватно, чтобы ответить на вопросы.

Отмеченный направился к обшарпанному креслу, спрятавшемуся в тени единственного живого дерева в округе. Получается, этот тип здесь – большая шишка?

Я ускорил шаг и вскоре очутился в глубокой тени дерева.

– Знаешь Кобальта? – спросил я.

– Это я.

Женский голос! Невозможно! Он ничуть не изменился! Воспоминания ударили под дых, и я забыл, как дышать.

Она сбросила капюшон, и в солнечном свете блеснули волосы небесного цвета и совершенно синие глаза. Софи Сильва медленно повернула голову в мою сторону. Её сложно было узнать, но голос...

Язык прирос к небу. Во рту стало сухо, словно в пустыне. Проклятье! Она же умерла! Перед глазами промелькнули дни и ночи, что мы проводили вдвоем.

– Здравствуй, Айлок, – грустно сказала она. – Я рада, что ты пришел.

Слова вылетели из головы. Я заторможенный, шагнул к ней, ничего не замечая вокруг. Софи...

Внезапно ветви дерева шевельнулись, и я получил увесистый удар по голове. Затем они обхватили меня, сжали. И я оказался в тесной ловушке. Стало тяжело дышать.

– Отпусти его, Джемия! Он свой, – приказала Софи. И ответила на молчаливый вопрос: – Это Джемия. Не дерево, а Отмеченная. Покажись, малышка. – Софи поманила рукой. – Не бойся.

От ствола отделились ветви-руки, голова и тело, полностью покрытые корой. Кривые ноги, словно закрученные корни, показались из-под земли. Существо глянуло на меня, и я увидел одеревеневшее лицо маленькой девочки.

«Девчонка» присела у ног Софи, положив голову ей на колени. Дерево безмятежно шуршало листвой, пока его маленькая хозяйка отлучилась.

– Интересная способность, не правда ли? Только благодаря Джемии дерево все еще живет. Я напоминаю ей ее сестру, поэтому она оберегает меня. Они обе попали под Дождь, но только Джемия выжила. – Софи осторожно поглаживала заросшую корой головку Отмеченной.

Мысли галопировали в голове. Черт, что я должен был сказать? Что очень скучал? Что до сих пор люблю ее? Что каждый день вспоминаю? Это было наглой ложью, и Софи сразу поняла бы, что я вру. Поначалу мне ее очень не хватало, правда. Но потом дела захватили, закружили, и я вытеснил способность любить жесткостью и цинизмом. Решил, что любая привязанность – это слабость, и потери – слишком горькая ноша.

Пауза затягивалась, а я все искал, что сказать. Не говорить же о погоде, в конце концов!

– Молчишь, – сказала она. – Ты изменился.

– Спасибо, – ответил я. – А ты стала достойна своего отца. Всех прибрала к рукам, как я погляжу.

– Ты не понимаешь… – Софи вздохнула. – Здесь все не так, как в большом мире. Я не командую – власть... не важна. Мы помогаем друг другу, каждый в меру способностей. Но все это в конечном итоге бессмысленно – каждый следующий Дождь медленно убивает нас. Каждая капля, которая впитается в кожу, делает нас чуть-чуть другими. Видишь того парня на площади? Раньше он был почти нормальным – разговаривал, порой чинил крыши, подновлял крошащиеся дома. Теперь он просто сидит и медленно умирает. Люди уходят, Айлок. Кто-то быстрее, кто-то медленнее. Если у тебя есть силы, чтобы забраться в дом – протянешь дольше. Если уже все равно, и ты остаешься ловить ртом черные капли – прощай, твои дни сочтены. И знаешь, с каждым днем все сложнее заставить себя прятаться от Дождя. Зачем? Самое страшное здесь – не наши мутации. Самое страшное – апатия, ощущение беспросветности. Это замкнутый круг, и никто не может нам помочь. Поэтому я и позвала тебя.

– Позвала меня? – удивился я и уставился на нее.

– Передала статуэтку для Нюхача. Знала, что он побежит к тебе, а ты пойдешь к отцу. Менять ненадолго внешний вид предметов – простейшая способность, одна из самых бесполезных и распространенных. Здесь каждый третий – Преобразователь. – Кривая усмешка коснулась ее губ. – Кажется, я заговорилась.

Она всегда была болтушкой. Весело стрекотала, пока я любовался ее огненно-рыжими кудрями. Сейчас ее речь изменилась – она стала говорить медленно, растягивая слова, ушли задорные интонации.

Я жалел ее. Жалел себя, потому что из-за Дождя у нас ничего не получилось тогда, и ничего не выйдет сейчас. Но как не крути – это она подставила меня. Я попытался воскресить прежние желания и мечты, но внутри была лишь пустота, на границе которой ворочался чужак, заполняя душу жаждой мести.

– Айлок, я... все еще люблю тебя. – Софи, что-то уловила в моих глазах. Чувства были мертвы, и остались лишь горько-сладкие воспоминания. Чертов Дождь! Он проклял меня дважды. Почему я не могу ответить на ее чувства?!

– Софи...

– Я понимаю, Айлок. – Она с грустью посмотрела на меня. – Я все понимаю.

– Зачем ты подставила меня? Зачем?!

– Чтобы все мы смогли выжить, Айлок.

– Кто это – мы? Лично я был жив! О чём ты думала, Софи!? А если бы я не выжил после Дождя? Это счастливая случайность, что я стою перед тобой!

– Нет… Из нас двоих действительно повезло только мне. Ты не мог умереть. Знаешь, какую способность даровала мне Стихия? Я могу говорить с Отмеченными, даже самыми странными, вроде Джемии. Вижу в них людей, которыми они когда-то были. Здесь есть один… Я даже не знаю, мужчиной или женщиной он был. Этот Отмеченный умеет отражать. Ищет человека, заселяется в него, кормится его эмоциями. Без носителя он не слышит и не видит, не чувствует. Он может перемещаться везде, где хочет, Смотрители ему не преграда. Я знала, что ты попросишь Суда. Мне удалось уговорить Амальгаму подобрать тебя в пустыне. Этот Отмеченный – самый странный, которого я видела. Другие даже не могут его почувствовать.

Чужак! Я вовсе не сходил с ума. Дождь не дурил мозги. Внутри меня реально кто-то был! Я схватился руками за голову.

– Как мне выгнать его? – закричал я.

– Он сам уйдет, когда захочет, – ответила Софи.

– И что мне сделать, чтобы он захотел? – это была уже истерика.

Джемия вздрогнула от моего крика и сильнее прижалась к Софи. Та сжала руку–ветку, успокаивая.

– Ты должен отомстить. Амальгама может входить только в того, кто готов принять его всей душой. В того, кто готов поставить на кон все, чтобы наказать врагов. Его любимое блюдо – месть.

– Смешно. Ты описываешь бога Мести, а не Отмеченного.

– Иногда мне кажется, что Амальгама – это он и есть. Вправду, что мы знаем о богах? Здесь говорят, что они были такими же людьми, как и мы, пока не захотели стать выше других. Они создали Дождь, но тот вышел из-под контроля и вымыл из них всё человеческое до последней капли.

– Это не отменят того, что ты меня подставила. Почему я должен помогать тебе?

– Потому что сейчас ты не сможешь жить без мести. А я могу дать тебе новую цель. Знаешь, почему я попала под Дождь? Думаешь, из-за какой-то банды, да? На самом деле, отцу не нравилось, что я встречаюсь с тобой. Он считал тебя слишком мелкой партией для своей дочери. Поэтому нанял тех бандитов, чтобы они отвезли меня в пригород и держали, пока не найдется кто-то более достойный. Мне удалось сбежать, когда собирался Дождь. Никто ведь не думал, что я рискну. Но я сделала это. Бежала к тебе… И не успела. Потом отец убил их. Придумал историю о похищении. Почему не убил тебя? Айлок – ты был перспективным парнем, очень честолюбивым. Отец решил, что лучшее наказание для тебя – это вечно держать в шестерках. Смотреть, как ты бьешься головой о потолок в напрасных попытках вырасти.

Я закипал. Все детали головоломки, наконец, сошлись. А я все думал: почему другие, менее талантливые, делают карьеру, а я топчусь на месте? Капо дергал за ниточки, и всегда получалось, что мне не хватает чуть-чуть для решающего шага… Вот скотина! Месть закипела в крови, чужак радостно заворочался. Я загнал его подальше, оградив воображаемой стеной.

– Чего ты хочешь? – сквозь зубы процедил я.

– Ты должен провести меня в Логово.

– Ты не знаешь, где оно? – удивился я. Конечно, место держали в строжайшей тайне, но я даже не мог предположить, что Софи не знает туда дорогу!

– Нет.

– А потом, когда придем?

– Не скажу.

– Что за секретность?

– Просто доверься мне, – попросила она. – Я сейчас не могу сказать. Ты поймешь, когда придет время.

Как не привык я хоть кому-то доверять! Мне понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться и гораздо больше времени, чтобы все обдумать. Если я не приму предложения, то закончу жизнь в гадкой слизи в одной из подворотен Квартала. Выбраться отсюда одному – почти невозможно. Должен же я верить в этом мире хоть кому-нибудь!

– Хорошо, я согласен. Выведи нас отсюда, и я покажу дорогу в Логово.

– Джемия нам поможет. Правда, малышка? – та счастливо улыбнулась.

Я с тревогой глянул в лицо Софи. Она изменилась. От нежной девчонки, какой она была раньше, не осталось и следа. В резких чертах проступали безжалостность и властность.

*

План Софи оказался безумен и прост. Прорыв. Восстание в Квартале.

Она довольно давно обрабатывала "свой народ". Не исключено, что ее способностью был также дар убеждения, а не только возможность разговаривать с любым Отмеченным. Неспроста же она так быстро уговорила меня.

Ночью, когда даже луна спала, Отмеченные начали штурм ворот. Джемия скрывала нас в ветвях и в суматохе должна была помочь выбраться.

Смотрителей, что совершали обход, смели в первые секунды, и я даже не успел уловить этот момент. Вот кое-кто из них поднимает автомат, кто-то успевает закричать, а вот уже мертвые тела топчут ногами. Я отвернулся. Просто чудо, что организованные волнения не происходили раньше. Софи оказалась права: умение договариваться – само по себе власть.

Смотрители быстро встрепенулись. Они превратили брошенные дома в первую линию обороны, и на наступавших посыпались пули. Много пуль. Стрекатели трещали, и электричество останавливало Отмеченных лучше выстрелов. Всюду слышались стоны и крики, вокруг царил настоящий ад.

Софи тронула мое плечо:

– Пора.

Джемия слилась с деревом, и кора треснула, открывая тесное пустое пространство внутри ствола.

– Ну же! – Софи толкнула меня и втиснулась следом.

Кора закрылась, тесно прижав нас друг к другу. Воздух вылетел из лёгких, и я не мог нормально вдохнуть. Чувствовал себя, как в душном гробу. Дальше стало ещё хуже. Мы двигались! Мчались с сумасшедшей скорость, тряслись, прыгали. Внезапные повороты то вправо, то влево вжимали меня в дерево изнутри. Кости трещали. Я сходил с ума и полностью потерял ориентацию. Ещё несколько минут гонки, и я точно бы отдал концы!

Когда казалось, что я вот-вот передам бразды правления Амальгаме, кора раскрылась, и дерево выплюнуло нас около какого-то старого дома. В нос ударил запах плесени и гнили, но мне он показался слаще горного воздуха. Особенно когда небо перестало кружиться надо мной. Слышался шум погони – Смотрители упустили бегущее дерево, но горели желанием его догнать.

Софи хлопнула меня по щеке:

– Жив? Пошли.

– Я смотрю, тебе не в новинку такой способ передвижения. – Я с трудом поднялся на ноги.

– Мы тренировались, – хмыкнула Софи. Джемия, выбравшись следом за нами, прижалась к девушке.

– Где мы?

– В западной части города, у кладбища. Это заброшенный дом старого смотрителя.

Минуту я припоминал план города.

– Мы недалеко от Логова. Двинули.

И мы пошли. Сначала вдоль кладбищенской ограды, продираясь сквозь густые кустарники. Затем мимо заброшенных покосившихся могил. Вперёд. Рассвет все ближе – нужно торопиться.

Логово Семьи находилось в камнетесной мастерской на самом краю промышленной зоны, в старом городе.

За несколько кварталов до цели, мы поднялись на крыши. Я знал, что за улицами присматривают соглядатаи семьи Сильва. Внизу их тоже хватало, но наверху риск быть обнаруженными уменьшался.

Двигаясь мелкими перебежками по хлипким скатам, мы добрались до Логова. Однажды чуть не попались. Свет фонаря мазнул прямо под ногами. Мы затаились за трубой и старались не дышать.

Обошлось!

Перевели дух. Сердце неслось галопом. Вперёд! Спрятаться за коньком крыши. Придержать готовую сорваться облицовочную плитку. Загнать поглубже шипение, когда обдираешь кожу некстати подвернувшимся гвоздем. Снова замереть за трубой воздуховода. Выглянуть. Переждать. Дальше!

На востоке занимался рассвет, но мы уже были на месте. Джемия с силой сжала деревянный бортик крыши. Чахлый плющ, медленно умиравший у самой стены, пошел в рост. Лоб девочки прорезала морщина, пальцы, схватившие деревяшку, побелели. Я глядел в ее огромные зелёные глаза с пленкой третьего века. Такие человеческие... Сосредоточенные.

По улицам ползла предрассветная дымка. Мы стояли на шухере, Джемия растила лозу, и последние звёзды гасли в утреннем небе.

Упругие ростки протянулись к окну мастерской, налегли на стекло, и то не выдержало и рассыпалось. Осколки запутались в листве, и мы поторопились спуститься с крыши. Джемия осталась наверху, обещая спрятаться, как только мы проникнем внутрь мастерской.

Я вцепился в плющ и полез к окну. Затем юркнул в помещение. За мной бесшумно следовала Софи. Внутри все было завалено какими-то коробками. Я затаился в тени и прислушался к тишине. Ни звука, ни шороха. Кажется, все...

– ПРЕСТОН!

Громовой возглас сотряс пыльный воздух.

– ПРЕСТОН! Я знаю, что это ты!

Капо! Как этот шакалий потрох узнал, что мы здесь?! Я разглядел свисающий с рамы окна проводок – сигнализацию. Проклятье! Софи сжала мою руку. Не сейчас!

– Выходи, Престон, давай поговорим! Или можешь сдохнуть за коробками, как собака!

Щелкнули затворы. Проклятый капо!

Софи коснулась локтя. С раздражением я обернулся. В ее синих глазах горела решимость. Она наклонилась ко мне и поцеловала. Сухие, жаркие губы коснулись моих, и я замер, парализованный внезапным чувством. Чужой судорожно попытался взять надо мной контроль – ему явно не нравилось. Холодная волна судорогой тряхнула тело, но я легко выкинул Отмеченного на дальние задворки сознания.

Софи шагнула на пустое пространство.

– Отец!– я услышал ее звонкий голос.

Вот дуреха! Что она творит?! Цыплячьи потроха! Я рванул за ней, схватил за руку и заслонил собой. Зажмурился, ожидая жалящих выстрелов…

Капо Сильва внимательно изучал Софи. Рядом, рассредоточившись, стояли вооруженные бандиты. Глава огромной Семьи, второй после Дона, отец Софи – он покачал головой. Потом брезгливо сказал:

– Ты не дочь мне. А от тебя, Престон, слишком много проблем. Развлечение не стоило того, нужно было убить тебя раньше.

Жирная рука капо опустилась, словно лезвие гильотины…

Я навалился на Софи, прикрыв собой…

Засвистели пули…

Боль… Мертвое озеро боли… Я тону в нем, мне не хватает воздуха…

Холодно. Боги, как холодно!

Пули бьют, как капли по воде…

Кап-кап.

*

Меня окружают тени. Я лежу на холодном полу. Синие бездонные глаза Софи смотрят на меня. Она торжествует.

Пол залит кровью, огромная туша капо возвышается горой. На изрешеченные тела страшно смотреть. Стреляные гильзы, как фрикадельки в томатном супе. Повар был щедр. Его коронное блюдо – месть.

Я пытаюсь пошевелиться, но не могу – Амальгама захватил контроль над телом. Зеркальная корка покрывает кожу, и теперь настоящий «я» зажат внутри. Слышу свой голос, тихий и вкрадчивый:

– Пошли вниз.

Он говорит за меня.

Мы находим секретный люк и спускаемся в Логово. Внутри пусто. Сверху смотрят, разинув провалы-рты, барельефы Старых Богов. У каждого – красные глаза. Ярче всех они сверкают у Бога Мести.

Я втягиваю носом воздух. Чую затхлый запах и иду по нему, как ищейка. Амальгама ведет меня, словно марионетку. Я хочу предупредить Софи об опасности: Отмеченный задумал что-то ужасное. «Беги» – хочу крикнуть я, но упираюсь в невидимую холодную стену.

Запах приводит к тайнику. Я сейчас очень силен – проламываю крепкие доски кулаком. Достаю статуэтки. Их четыре – не хватает Стихии. Сгребаю в охапку и подхожу к барельефам. Заталкиваю статуэтки в открытые рты богов. Месть пожирает Месть, Гнев – Гнев. Их глаза разгораются так, что больно смотреть. С разинутым пустым ртом на меня глядит Стихия.

Софи становится рядом и смотрит на нее, изучает резкие черты богини.

Девушка напряжена, тело дрожит от возбуждения.

– Ты знаешь, что делать, – говорит моими губами Амальгама.

– Знаю, – вторит Софи. – Стихия в любом из нас.

Она засовывает руку в ненасытную пасть богини. Воздух выходит из легких, девушка оседает на пол, ее кожа сереет. Софи с каждой секундой усыхает, истощается, будто превращаясь в мумию. Барельеф выпивает из нее жизнь, и его глаза разгораются ярким огнем. Я стою рядом, не в силах пошевелиться. Бросаюсь на холодную стену в своем сознании, но не могу продавить влажную зеркальную поверхность. Чужак торжествует. В голове кружатся образы, и я пытаюсь поймать их за хвост. Чужой голос кричит:

– Смерть!

– Месть!

– Они отплатят за все!

Слова несутся холодным вихрем, и я вздрагиваю, потому что Отмеченный настолько пропитан жаждой мщения, что ничего другого в нем нет.

Из глаз барельефов выстреливают красные лучи, перекрещиваются и сплетаются в шар, на котором я различаю контуры континентов. Он висит прямо в воздухе передо мной. Черная язва медленно плывет по поверхности планеты. Внутри, словно черви, копошатся красные молнии. Я понимаю, что это Дождь огибает землю.

Чужак касается Дождя, и я чувствую его радость. Он накачивает тучи жаждой мести, и те разбухают. Клякса пожирает планету, и красные лучи постепенно тонут в черном облаке. Он ждет, когда зараза поглотит всю землю, и свершится последняя месть.

– Я люблю тебя, – слышу тихий шепот Софи. Она лежит под ногами, кости проступают сквозь пергаментную кожу, впалые глаза закрыты. Девушка умирает.

Я снова теряю ее.

Какая несправедливость! Почему Амальгама отражает только зло?

Почему внутри меня ворочается только месть, но не любовь?

Я бьюсь в клетке сознания, и натыкаюсь на что-то… Это тоже стена. Но не такая, как другие. Она не холодная, а какая-то старая и шершавая. Будто бы ее построил не Амальгама… а я сам. Налегаю волевым усилием, и стена падает, разбиваясь на мелкие осколки. Теплый свет заливает меня изнутри. Он такой уютный, что я жмурюсь, словно сытый кот. Холодные барьеры, воздвигнутые Амальгамой, тают, плавятся, и я вновь чувствую свои руки. Безмолвно кричит чужак, но я не обращаю на него внимания.

Софи! Моя бедная Софи!

Поток мести прерывается, клякса больше не растет. Я ощущаю тепло, и отдаю его Дождю. Язва начинает мерцать. Ее края оплывают, скукоживаются. Она сгорает, словно лист бумаги. Моей любви хватает на всю планету.

Я падаю на колени и обнимаю Софи. Она мертва. Слеза скатывается по щеке, и я шепчу то, чего не говорил уже очень давно:

– Я тоже тебя люблю…
Марина Румянцева, Михаил Ковба «Тень Амольгамы»
#МаринаРумянцева