Другая судьба

Палка больно ударила по хребту.

- Пошел вон, Скотина! - раздался следом крик, и вслед за брошенной палкой в пса полетел комок мокрого снега. Упал возле широко расставленных лап, окатив собачью морду холодным крошевом брызг.

Отскочивший пес зашелся лаем, вкладывая в этот разрывающий морозную тишину звук всю накопленную годами к человеку ненависть, всю боль, что уже давно выжгла дотла душу собаки, прикованной к цепи еще щенком.

Хозяин лишь рассмеялся.

Взмахнул рукой, выплескивая на и без того скользкую от наледи дорожку к воротам содержимое бутылки, зажатой во второй руке . И бросив победный взгляд на пятящегося задом в будку пса, поторопился открыть ходящую ходуном от стука железную калитку.

Они ввалились во двор кучей. Пьяные, горланившие песни хозяйские друзья. Рассыпались по небольшому двору, как подгнившие, прихваченные морозом яблоки.

Загалдели.

Пнули ногами со звоном прокатившуюся по наледи пустую алюминиевую миску пса. А потом и его самого… Пнули.

Потому что не сдержался, залаял. Инстинкт охранять свое опять оказался сильнее страха, застлавшего глаза. За что сразу и поплатился, скуля уползая в промерзшую насквозь будку. Подволакивая дергающую болью лапу от встречи с огромным, размером с половину его самого, сапогом.

И только когда веселящиеся мужики скрылись в доме, снова решился, выполз, не открывая взгляда от щели в приоткрытой калитке.

Забыли закрыть. Запамятовали.

И если постараться… Скотина напряг все силы.

Или сейчас, или никогда!

Натянутая до предела цепь. Рывок! Еще рывок! Шею сводит и дергает, горит огнем от усилий на грани возможного ушибленная, подкашивающаяся задняя лапа.

Но он вытерпит, все вытерпит…

Рывок! Рывок…

И еще раз! Пожалуйста, пожалуйста….

И падает на снег с тихим звоном кусок железной цепи, блеснув полукругом разжатого звена.

А дальше - в узкую щель калитки. Звеня свисающим с ошейника метровым концом цепи. Сдирая об острые, холодные грани металла тощие бока.

- Скотина! Стой, зараза! Поймаю, забью насмерть, тварь такая! - летит следом сопровождаемый пьяным хохотом ненавистный голос.

Но Скотина не остановится. Пока жив, не остановится никогда…

*****

В машине играло радио.

Переплетались с тихой музыкой напеваемые грустным баритоном слова. Тоня никак не могла уловить их смысл, что-то про лето, счастье…? Или про воду? Море…

На море Тоня давно уже не была. Как-то все не хватало времени, утекало оно сквозь пальцы, хоть Тоня специально его вперед не гнала. Да и семьей на море хотелось. А они… Ну какая из них всех семья?

Женщина бросила взгляд в зеркало заднего вида. Вздохнула. Сидевшая на заднем сидении девочка безучастно смотрела в окно. Смотрела сегодня, вчера, позавчера…

И от взгляда этого пустого Тоне становилось физически больно.

Что она делает не так? Почему не справляется? Может быть слишком много на себя взяла?

И надо было послушать директора детского дома. И есть другие, менее проблемные дети…

Вот только при виде других у Тони внутри не ёкало.

А при виде девочки, безучастно смотревшей сейчас на проносящуюся за стеклом обочину, душа уходила в пятки от волнения. И сердце билось еще часто - часто. И стучало в висках будто кем-то свыше припечатанное - наша! Наша! Наша!

Моя…

И Паша, муж Тонин, ее в этом выборе полностью поддерживал.

Женщина помнила, как сидя за столом напротив рассказывающей Машину историю директрисы Татьяны Васильевны, подбадривающе сжала ее руку уверенная Пашина рука.

И про то, как муж сказал, что все хорошо будет. Что они справятся. Просто время, любовь и забота нужны.

Все то, чего девятилетняя девочка Маша была лишена.

И специалистов еще посещать - важно. И ремни вот все, по возможности, из дома выкинуть. При виде ремней Маша, как дикий зверек, в углу сжималась и дрожала. И плакала...

Директор Паше с Тоней как есть все сказала - судьба у девочки нелегкая была.

В графе отец - прочерк, а мать…

Матери Маша боялась, как огня. Та при каждом удобном случае за ремень хваталась. Сказала не так, посмотрела… Двойку в тетради принесла.

За двойки Машу мать особенно сильно била, хоть и были эти двойки незаслуженными. Но та считала, что учиться Маша должна на "отлично" и не принимала от пытавшегося хоть что-то объяснять ребенка никаких оправданий.

Сразу, не раздумывая, хлыст свой с бляшкой на конце хватала.

Особенно сильно старалась, когда в доме гости очередные собирались. Двух зайцев разом убивала: считала, что от физической расправы у ребенка успеваемость повысится, и под ногами девчонка не будет путаться до самого утра.

Только вот и учиться, и уроки делать под пьяные вопли у Маши тогда тоже не получалось…

- И может бы никто и не обратил внимания на ее плохую успеваемость, все-таки второй класс к концу подходил только… Ну какие там особо знания, какие оценки? - директор детского дома Татьяна Васильевна продолжила тогда ровным голосом рассказывать историю Васильевой Маши замершим напротив нее с неестественно прямыми спинами потенциальным усыновителям Павлу и Антонине, - но…

Однажды на уроке физкультуры у девочки задралась футболка.

И бордовые, оставленные ремнем полосы на белой коже стали общественным достоянием. А дальше сами понимаете - проверка, суд. Лишение матери родительских прав.

Такая вот неприглядная история. И психика у Машеньки расшатанная, да.

Но девочка она, в общем и целом, хорошая, конечно… Только не подпускает к себе никого. Боится. Долго вам с этим страхом, в детской душе взращенным, бороться придется.

А может быть и вовсе - всегда.

Вынырнувшая из воспоминаний Тоня бросила еще один взгляд на ставшую ее дочерью девочку.

Маша и сейчас боялась, спустя почти год после памятного разговора в стенах детского дома. Хоть Тоня с Пашей и выкинули давно из квартиры все ремни на свалку. И рекомендации специалистов, к которым Машеньку каждые понедельник и четверг Тоня возила, выполняли сполна.

Вот только не двигалось ничего, не происходило.

Стояли по-прежнему не распакованные на полках в детской комнате игрушки, скучали книжки.

А Маша…

При взгляде на забитую, похожую на тень Машеньку у Тони сердце кровью обливалось. И болела, ворочалась медведем-шатуном неспокойная, материнская душа.

И обидно было до одури, до крика обидно.

Почему так? За что? Как исправить?

Как помочь поверить? Ведь хочется счастья… Чтоб по-настоящему было.

Чтоб мама, папа, дочка. Семья...

******

- Собака.

- Что? - От тихого голоса дочери Тоня вздрогнула, - что ты сказала, милая? Прости, я задумалась, не поняла…

Маша перевела взгляд от окна на обернувшуюся к ней из-за руля, остановившуюся на светофоре женщину, ставшую ей матерью. Будто боясь, что ее сейчас начнут ругать за то, что посмела привлечь к себе внимание, постаравшись стать как можно незаметнее, все же повторила:

- Собака. По обочине ползет собака. Вон там, посмотри, пожалуйста вон туда.

Тоня перевела взгляд туда, куда смотрела вновь отвернувшаяся к окну девочка и выругалась.

Но заметив, как вздрогнул ребенок, тут же сама себя мысленно одернула, постаравшись вслух сказать как можно мягче:

- Машенька не бойся, ну что ты, это я от волнения, и вовсе… Совсем не на тебя! И выкрутив руль в сторону обочины на начинающий зеленеть светофор, через минуту уже выходила из машины.

И хоть и рвались из груди при виде ползущей по обочине, похожей на скелет собаки, за которой волочился кусок оборванной цепи одни ругательства…

На губах все равно теплилась едва заметная улыбка. Обычно безучастная ко всему Маша тоже вышла из машины. И несмело, отставая на несколько шагов, пошла за Тоней .

Шапку вот только не одела, но Тоня не стала ругать, сама без шапки была.

*****

Человек приближался, хрустящее крошево из земли, смешанной с талым снегом, вылетало из-под ботинок.

Шаг. Еще шаг, и вот уже видно, что человек - женщина. Спешит в его сторону, торопится…

Пнет? Ударит? Поиздевается?

Скотина было дернулся, но сил в изможденном собачьем теле совсем не осталось. Четыре дня без еды, без остановки…

Куда? Неважно! Главное бежать, бежать! Бежать из ада лап не щадя.

И стучало в голове набатом:

- Скотина, поймаю, забью до смерти! Вернись! Сюда! Я сказал, сюда…

- …Сюда. Вот так. Маленький! Тихо-тихо, - коснулась дрожащих боков теплая рука.

- Да откуда же ты здесь взялся? И цепь эта. Не надо бояться, не надо! Я не обижу. Маша, милая, там в багажнике покрывало есть, беги скорее, неси сюда!

В это принесенное тихой девочкой покрывало Скотине захотелось завернуться с головой - до того теплое и мягкое оно было посреди этого снега мокрого, да жгучего и ранящего лапы льда.

Но даже на это сил в сведённом судорогой теле не было, только и оставалось, что слушать ласкающий сознание нежный голос:

- Сейчас собачка, потерпи хорошая… Тетя… Тоня… Можно? Можно, пожалуйста, я сама?

*****

- Она ее на руках несла до машины, Паш. И в клинике еще. И потом, домой, сюда. И нести то там, конечно, особо было нечего, при положенных пятнадцати килограммах, о которых врач сказала, пес сейчас всего семь весит, представляешь? И ребра у него еще треснутые, и лапы в кровь стертые.

Будто от смерти несколько дней бежал без остановки, спасался, - рассказывала пришедшему с работы мужу вечером Тоня.

- И цепь эта еще, за ним волочащаяся. Я думаю, собака сама… Сама эту цепь каким-то чудом оборвала. Врач, когда эту цепь нам с Машей вынес…

Она так плакала, Паш, дрожала так и просила очень собаку эту ей оставить. Видно, что боялась, но все равно просила и смотрела, Паш, смотрела мне в глаза. И…

- Не надо, Тонь, я понял. Значит у нас теперь будет собака. Может оно и к лучшему? Забота о другом еще никому никогда не вредила. Глядишь и оттает, забудется наша девочка. Скажи-ка лучше, как назвали-то ее?

- Ох, Паша, с именем у пса нашего, как и с состоянием здоровья - беда. Я дочке сказала, чтоб имя она новое сама придумала. А старое…

****

Теплые собачьи лапы в детских руках потешно дрыгались.

- Опять куда-то бежит, - погладив по морде спящую собаку, улыбнулась Маша заглянувшей в комнату Тоне, которую про себя еще робко, но с каждым разом все увереннее и увереннее звала мамой.

— Это он тебя во сне ищет! А ты обними покрепче, дай понять, что ты здесь, рядом… И сразу бежать перехочет, - в ответ улыбнулась женщина, - помнишь, как тогда, вечером, в день, когда нашли его только, ты его обняла?

Маша помнила.

Разве забудешь такое?

Страх в собачьих глазах, дуги ребер выпирающих, снег мокрый на обочине, она на коленях, покрывало…

И лапы, бинтами замотанные. Раны от цепи на шее. То, как плакала в клинике, боялась, что откажут, но все равно просила:

- Можно, пожалуйста?

Та женщина, которую Маша матерью раньше называла, никогда бы не разрешила. Маше так и слышалось: какая собака? Сдурела что ли? Грязь домой тащишь, иди сюда сейчас же, всю дурь выбью из тебя!

А Тоня, слез не скрывающая, в ответ на просьбу, ее обняла крепко.

И Паша еще с работы пришедший. Большой, страшный. У Маши никогда отца не было.

А теперь вот есть - Паша. Не просто отец, скала! Целый командир отряда спецназа, ростом два метра с лишним. Серьезный, суровый. А брюки на смешных подтяжках носит.

Врет Маше, что живот болит от ремня.

Он заглянул к ней в тот день в комнату, улыбнулся. И протянул руку к собаке, спящей на краю кровати беспробудным, пахнущим лекарствами сном. Погладил.

Хмыкнул неодобрительно на перебинтованные лапы, в ладонях детских подрагивающие, и на ребра выпирающие глянув. А потом спросил почему-то шепотом Машу: как зверя-то своего назвала?

И Маша в ответ зачем-то расплакалась.

И Про Скотину вот еще рассказала. Она ведь слышала, все слышала, что Тоне врач сказал тогда…

Они случайно совершенно кличку выяснили. Ассистент не сдержался, выругался, мол какая скотина собаку до такого состояния довела? А пес при слове «скотина» заскулил жалобно и голову поднял. И еще… И еще раз. Они специально повторяли, чтоб убедиться… Убедились.

- Будет тебе, чего ты скисла-то? Потрепал тогда ее по голове неловко Паша, - Был Скотина, а теперь будет…?

- Мишка!

— Вот! Теперь будет Мишка! А у Мишек, когда они рядом с Машками, совсем другая судьба!

Уже полгода с того вечера одним днем пролетело. Да, было не просто. Но Маша за Мишку взялась основательно.

Любила, играла, учила командам…

И лапы вот собачьи, дергающиеся, привычно уже по утрам в ладонях держала. Напоминала постоянно округлившемуся, но порой все еще вздрагивающему псу - она рядом. И он - не Скотина! Мишка!

А у Мишек, когда они рядом с Машками совсем другая судьба!

******

- Вы знаете, собака очень положительно на вашего ребенка влияет, - говорила потом детский психолог Тоне.

- Знаю, вижу… И радуюсь, - отвечала той Тоня. И Паше звонила после каждого сеанса - хвалилась.

- Представляешь, родной, ведь это просто собака! А столько перемен к лучшему у Маши! Мы сегодня с ней игрушки наконец все распаковали, ты помнишь медведя смешного, пушистого? Маша его Мишке, чтоб тому сны плохие не снились, отдала!

И сегодня Тоня тоже не удержалась, после того как к дочери в комнату утром заглянула, похвасталась завтракающему на кухне мужу:

- А дочь мне улыбнулась, Паш! Представляешь! И искренне так, тепло! И я не выдержала, дверь затворила и расплакалась вот как дура. Дура, да, Паш?

- Ну какая же ты дура, мама ты! Слезы это от радости! Сколько мы с тобой уже прошли, родная? Сколько преодолели? Чуть-чуть совсем осталось, и все будет как мечталось - тепло, по-домашнему! Настоящая семья!

И раз уж погода сегодня такая стоит чудесная, самый что ни на есть повод семью свою из дома выманить!

Собирайтесь, за грибами поедем! Про лес один за поселком загородным мужики на службе рассказали. Грибов, говорят, там видимо не видимо! Да даже если и врут - ерунда! Погуляем, воздухом подышим, Мишка побесится побегает… Поедем?

-Конечно поедем, Паш! Маша, Мишка, родные! Идите скорее сюда…

*****

В лесу хорошо, по-осеннему.

Листья пестрят яркие, кое-где еще зеленая, лето в сочных стеблях скопившая трава. И деревья шелестят - перешептываются. Покачиваются, поворачивают лениво на ветру ветви туда-сюда!

А Мишка, в хорошем смысле, как с цепи сорвавшийся.

Носится от Маши к Паше, от Паши к Тоне. Лает, прыгает, дурачится… Глаза горят, по шерсти блестящей волнами удовольствие пробегает, и мотается из стороны в сторону шнурок гибкого рыжеватого хвоста.

А в корзинке Машиной грибов уже треть набрана! Больше, чем у Тони с Пашей! Пусть и раскопал половину в листве Мишка, Маша все равно горда добычей своей была.

И настроение такое - светлое. Легкое, приятное и еще почему-то хочется Тоню с Пашей мамой и папой назвать… Но смелости еще не хватает. Они ведь не просят, не настаивают… Вдруг и не хотят вовсе, а она…

-Да быть того не может! Скотина?! - раздается сзади, не дав мысль до конца додумать удивленный голос.

Маша и сама не поняла, как пропустила, шагов не услышала? И Мишка скулит, к ногам жмется. И до Паши с Тоней метров сто за деревья… Говорили ведь ей - иди рядышком, не убегай далеко!

А она за грибочком все дальше и дальше… Пришла.

- А ну иди сюда, тварь! - замерший напротив девочки с собакой мужчина не хорошо улыбается, - Надо же отожрался, округлился! Ничего, тем приятнее будет мять бока!

И один шаг в направлении Маши с собакой, от страха застывшей, сделать успевает…

Но оборачивается на громкий хруст ветки сзади раздавшийся. И корзинку из рук выпускает, видя, как из-за ближайшего дерева выходит человек-гора.

И вздохнувшая судорожно Маша шепчет, слезы глотая: Папа! Папочка, это…! Мишка… Скотина….

А Паша к ней подошедший улыбается уверено, и к незнакомцу настороженному сзади оставшемуся, поворачивается.

- Скотина, говоришь? - отодвигает дочь и Мишку скулящего за спину свою широкую. И рукава кофты спортивной вот еще медленно закатывает.

- Ну-ну, иди сюда, любезный, побеседуем. Объясню тебе, чудаку, доходчиво, что скотина в этом лесу только одна…

*****

- Мама! Мама! Ты видела, как он бежал, тот дядька?! Видела? Даже корзинку с грибами оставил! А Мишка-то наш! Мишка! Осмелел, облаял вдогонку! - восторженно рассказывала прибежавшей на поляну спустя пять минут Тоне Маша.

- Мам? Мама, ты чего плачешь? Ты что, испугалась? Да дядька тот в три раза меньше папы был! Папа его за секунду в бараний рог скрутил!

И Мишка рядом радостно крутящийся подтвердил тут же по-своему, по собачьи: гав! Гав-Гав!! Мол правда, правда! Сам видел! Скрутил! Да!

Тоня от такой солидарности даже улыбнулась. И Машу к себе прижала, слезы рукой смахнув:

- Верю, милая, верю! Папа у нас может! Папа у нас такой!

- Паш, - обернулась к мужу, - у тебя когда отпуск будет? Вспомнилось вдруг ей про море.

- Отпуск? Да хоть в следующем месяце возьму! На море поедем?

- Поедем, Паш! Обязательно поедем, так хочется, сил нет, как будто целую вечность на море не была!

- И нас с Мишкой возьмете? – посмотрела на улыбающихся мужчину с женщиной вдруг опять оробевшая Маша, но после слов Тониных засмеялась, закружилась вместе с Мишкой по лесной полянке счастливая.

Конечно возьмем! - ответили ей родители.

- Куда же мы без тебя с Мишкой? Вы же наши, родные! Семья!

(с) Автор: Ольга Суслина /Дзен Яндекс

#рассказы