18
В меня стреляют

Инга захлюпала носом, забралась с ногами на диван и, видимо, щелкнула пультом, потому что телевизор ожил, слащаво заголосив.
Я все еще сидела в кульке из фольги. В отличие от Инги, мне некогда было оплакивать так внезапно ушедшую любовь и сокрушаться обо всех глупостях, сделанных ради ничтожного человека. Нужно было поразмыслить о дальнейших действиях. Ясно, что искали меня. Может и безумие так думать, но только такое нелепое предположение делало логичным происходящее.
Итак, искали меня. Почему так точно вычислили? Тоже понятно: по моему голубому колечку. Точно так же в вольере они четко знали, что именно тринадцатый пытается сделать отверстие в сетке. В это кольцо наверняка впаян какой-то датчик, благодаря которому они отслеживают мои передвижения. Фольга каким-то образом заблокировала работу датчика, и меня не смогли обнаружить.
Ну, вот, что-то я себе объяснила, теперь надо думать, что делать дальше. Только без паники... Надо избавиться от кольца...
Я вцепилась клювом в голубой ободок. Но он мертво сидел на моей левой лапке. Говорят, вода камень точит. Если долго и методично скрести клювом по кольцу, оно лопнет. Вопрос только в том, сколько времени у меня есть. Не могу же я месяц сидеть в этом кульке!
Раздался истошный визг, и я от ужаса застыла. Что-то ударило меня, я непроизвольно гулькнула, и голос Инги испуганно произнес:
— Это ты, Гуличка? А я думала, мышь... Как же ты из клетки выбралась?.. Слушай, а ведь тебя искали... Ну, да... Тебя... Смешно.
Она взяла меня в руки, но я опять вцепилась клювом в кольцо.
— Тебе мешает эта штука? Тебе больно? Давай, я ее уберу... Какое хорошенькое колечко! Жаль, мне не подойдет... Подожди, я ножик принесу... нет, лучше эти — как их? — для ногтей...
Да, печально быть дурочкой! Колечка ей захотелось! Я понимаю, когда хочется бриллиантов, но какой-то неизвестной дряни с цифрами... Хотя может это и стильно: голубое светящееся кольцо с таинственными цифрами. В ночном клубе это выглядело бы круто.
Инга стала рыться в шкафчике, а я продолжала теребить проклятое кольцо, умоляя время остановиться. Раздался звонок в дверь, и я не стала ждать выяснения, кто пришел и зачем. Сломя голову я рванула в распахнутое окно вверх, на крышу. Что-то со свистом вонзилось в стену, и меня обсыпало штукатуркой. Стреляют! В меня — стреляют! Мир сошел с ума.



19
Избавление от опасного кольца

Я забегала по крыше, как курица, которой свернули голову, в поисках местечка, где можно спрятаться. Далеко улететь со своим ушибленным крылом я не могла, и скрыться от неизвестного мне всевидящего ока было невозможно. Сейчас люди из Вольера — так я стала называть птичью тюрьму — поднимутся на крышу и меня застрелят.
Ветер ерошил перья, в ночном небе перемигивались звезды. Я хотела спать. Я хотела жить. Вдруг моя лапка попала в стык между плитами шифера. Можно было попытаться безболезненно ее вытащить, но мне пришла в голову отчаянная идея: я повернула лапку так, чтобы она плотнее застряла в щели. Так кольцо, а заодно и моя ножка, оказались зажатыми, как в тисках. Набрав побольше воздуха в легкие (а есть они, у птицы, легкие? Я ужаснулась, как плохо я учила в школе биологию: помнила только про трубчатые кости), я дернулась вверх. От нестерпимой боли в глазах взорвалось и потемнело. Я покатилась по крыше вниз, но перья зацепились за высоко торчащую шляпку какого-то гвоздя, и мое падение остановилось. Кольцо, содранная шкурка, два «пальца» с моей лапки остались между плитами.
Громко застучали шаги по шиферу, истошно взвизгнул кот — несчастному, видимо, наступили на хвост, — раздалось хриплое ругательство. И этот же голос сказал:
— Может, эту стерву кошак сожрал?
— Ее нет! — воскликнул второй.
— Вот и я говорю, что нет... А сигнал идет.
Человеческие фигуры высвечивали фонарем место, где я только что была, как в ловушке.
— Слушай, Петрович, а ведь кольцо плотно сидит в этой трещине. И как только кот сумел так выплюнуть его? Неужели она сама догадалась освободиться от слежки? — задумчиво сказал Илья, это все-таки был он.
— Я же всегда говорил, что это умная коза. Надо было ее сразу отравить, не было бы теперь этого геморроя. Но, в любом случае, она теперь и так сдохнет.
— А если ее, правда, кошка съела, что будет с ее... телом?
— Я точно не знаю. Телами занимается другой институт — группа Архангелова. Мы изучаем души. Эта пташка была очень интересным объектом для исследования... Я думаю, что на ее теле смерть души не отразится. Пахать будет, как зомби. Как пахала. Это здорово придумано: вся опасная для нормальных людей работа — для зомби... В урановые шахты их... А может она... оно... в камере находится. Срок отбывает. Все: вытащил колечко! Крепко сидело. Тут еще кожица... остатки от лапки... Больше ничего. Интересно, у птиц бывает болевой шок?
«Бывает», — ответила я мысленно.
20
Мужчины тоже любят поговорить

— А мне ее жалко... — голос Ильи опять чуть дрогнул. — Этот Климов — настоящий урод! С девицей развлекается... А ведь он Красину подставил. Я читал дело, там есть явные несоответствия. Вот смотри, по времени получается...
— Ты совсем свихнулся? Ладно, давай, перекурим, давно я на крыше не сидел... с детства... — послышалось топтанье и возня, и охрипший голос Петровича продолжил: — Тебе самому надо девицу найти, следователь хренов, а не заниматься птичьими делами и мертвыми телами. Это голубь, понимаешь? Го-лубь. Любовь к животным — это хорошо, я сам люблю свою собаку, но у тебя это уже за гранью... И она убийца...
— Она не убийца.
— Убийца, убийца. Сама призналась. Кроме того, она наркоманка.
— Нет.
— Да! Вся интеллигенция наркоманит так или иначе. То есть фигурально выражаясь. Она вся в иллюзиях. Интеллигентов надо держать в ежовых рукавицах. Какое правильное определение — «гнилая интеллигенция». Вот смотри, век 20-й. Кто жаждал революции? Интеллигенты. А потом, кто ужаснулся и опять стал страну раскачивать? Интеллигенты. Потом опять ужаснулись, и опять закачали. У них в мозгу заложено: идеалы, совершенное общество. Они этими идеалами и совершенством пудрят всем мозги, а потом проходимцы, у которых нет стыда и совести, используют их идеи, чтобы себе нахапать по больше, и загоняют народ в кровавую голодную яму. Какой кусок отхватил Ленин и его команда на идеях Маркса — шестую часть Земли!
— Ты, что Петрович, — недоуменно пробормотал Илья, — мы, вроде, не о том...
— О том, — раздраженно продолжал ораторствовать Петрович. — Понимаешь, совершенным общество быть не может, потому что сами люди несовершенны. Общество ведь не конструкция из точно отточенных деталей. Люди не детали, их так не подгонишь друг к другу. Возьмем твою Красину. Сорок лет...
— Тридцать шесть!
— Правила округления знаешь?.. Ладно, пусть тридцать шесть. Статьи правильные писала о добре и зле. О справедливости! А мальчика себе нашла на десять лет моложе. И заметь, никаких обязательств: свободная любовь! А на самом деле — бесстыдство и разврат... Вот такая вот твоя дама сердца! А у любовничка ее на лбу написано крупными буквами: «алчность». Я ведь тоже читал дело и даже посмотрел видеозаписи судебных заседаний. И согласен с тобой: что-то безумное есть в этом деле. Возьми звонок Климова к Красиной. Зачем он ей позвонил? Ему хорошо, баба далеко от города и не узнает о его проделках. Все замечательно, а он ей звонит, чтобы она знала, что он не один. Зачем? Ответ, что называется, один из трех: «а» — садист, «б» — дурак, «в» — провокатор. Мне нравится ответ «в».
«Есть еще ответ «д» — был пьян», — мысленно вступила я в беседу. Если бы голуби могли краснеть от стыда, я б уже была малинового цвета.
— И заметь, — словно отвечая мне, сказал Петрович, — у него в крови не было обнаружено ни капли алкоголя! На столе стояла распитая бутылка шампанского, пустые бокалы, а он трезв, как стеклышко!
— Может, все выпила дама?
— Ну, да. Рот полоскала французским шампанским. В крови у жертвы алкоголь тоже не был обнаружен. А изо рта вылилось немного, но оно даже до желудка не дошло... Где остальное вино? Цветы они, что ли, им полили? Чистая подстава. И пятна на шее от удушения... Журналистка, получается, и душила, и колола — такого не бывает. Жертва — Алиса Сафонова — ростом выше журналистки, да и помощнее, вроде... Тут надо было мотив поискать... Но не наше это дело, — Петрович тяжело поднялся. — Наше дело — подумать, как тебя от увольнения спасти, чтобы ты не пошел в дворники, как твоя тетка... Для того я с тобой по крышам, как пацан, бегаю. Хотя... не соответствуешь ты нашей работе: личного много привносишь. Здесь тебе не госслужба, здесь деньги отлично считают. И если тебе хорошо платят, то спросят вдесятеро больше...
— Напишем: погибла? — после короткого молчания спросил Илья.
— Конечно. Но тебе я не завидую.
Шаги затихли, и я отключилась, оставив решение проблем на утро, если, конечно, удастся дожить.

17
В ветлечебнице

Утро было ярким, но холодным. Я не сразу поняла, где нахожусь. Надо мной была бездонная синь, в которой безжалостным оком сияло солнце. У меня болела изувеченная нога, ныло ушибленное плечо... опять забылась: лапка и крыло. Мне нужна была медицинская помощь и незамедлительно.
Найти ветлечебницу оказалось несложно, ведь город я хорошо знала. Вот и вывеска. Подлетев к звонку на стене, я ударила по нему клювом, затем уцепилась за маленький выступ в стене и стала методично нажимать на кнопку звонка.
Дверь распахнулась, и я рухнула прямо в руки вышедшей на крыльцо женщины в голубом медицинском костюме. Она испуганно отступила назад, а потом запричитала:
— Ой, да что это? Откуда ты взялась? Кто ж тебя так поранил?
Она зашла со мной внутрь.
— Вы посмотрите, чудо-то, какое: раненый голубь нашел к нам дорогу! И ведь в дверь позвонил. Сам! Из цирка, наверное... Елена Николаевна, посмотрите: у него лапка искалечена, кошка, поди, изодрала или мальчишки.
Подошла молодая женщина в белом халате и, улыбаясь, бережно взяла меня.
— Ну, допустим, не сам позвонил...
— Сам, сам! Я вышла, а он от звонка сверху так и упал мне в руки... Если не он, так кто же тогда? Никого рядом не было.
— Я думаю, тот, кто его подобрал, за углом спрятался. Голубя стало жалко, а денег нет, чтобы заплатить за лечение... И не голубь это вовсе, Мария Степановна, а голубка. Вот мы лапку сейчас продезинфицируем, помажем и забинтуем. Что-то мне внешний вид нашей пациентки не нравится... Надо сделать снимок крыла... Ну, что, Артистка, — она пальцем погладила меня по головке, — потерпишь? Умница... Красотулечка...
Крыло не было сломано, от ушиба за неделю не осталось и следа. Лапка тоже зажила быстро, опираться на нее вполне можно было, и я, прихрамывая, смешно ковыляла по просторной клетке. Клювом выщипала на здоровой лапке кудрявые перышки, чему несказанно удивились женщины в лечебнице:
— Вы посмотрите, что сделала Артистка! Эпиляция лапки! Чудеса! Теперь лапки одинаковые, если не считать увечья, а то одна была мохнатая, а другая голая. У птиц, оказывается, тоже есть чувство гармонии.
Теперь меня было не узнать, и это было важно. Я могла подлететь даже к Илье или Петровичу, не вызвав подозрений. Да, я была свободна! И передо мной была задача — вернуть себе человеческую жизнь. Мне нужно было человеческое тело. Мое тело.
Вдруг мне стало смешно: не нужно искать никакое тело, надо просто избавиться от сумасшествия, осознать себя человеком. Зря я убегала из Вольера. Там бы меня вылечили. Нет, у меня слишком изощренная форма безумия, ничего бы они не смогли, и до конца своих дней я оставалась бы подопытным кроликом. Надо выбираться из болезни самой.
И все-таки в моем безумии присутствует странная, не совсем ясная логика. Я совершенно адекватно воспринимаю людей, их поступки, и только в себе я не вижу человека. Если безумец возомнил себя Наполеоном, он абсолютно уверен в этом и считает себя здоровым. А почему я, видя себя голубем, считаю себя человеком? Может я, сошедшая с ума птица? Тогда почему мне понятно и близко все человеческое, и мысли мои, и воспоминания — женские. И я боюсь, что сошла с ума, а сумасшедшие всегда уверены, что они здоровы! Все, хватит копаться в своей болезни. Надо исходить из нащупанной мною логики происходящего.
Я вновь и вновь стала прокручивать в памяти разговор Ильи и Петровича. О том, что они говорили об убийстве Алисы, я старалась не думать: с этим я разберусь потом. Вот иное, страшное, мистическое: «Телами занимается другой институт — группа Архангелова. Мы изучаем души». Получается, мою душу и мое тело... разделили? Телом занимается какая-то группа Архангелова, а душой, выходит, Петрович и компания? Веселая чушь. Но зато так хоть что-то складывается, и безумие становится хоть как-то объяснимо. Может быть отсюда, из подсознания, и идет моя идея-фикс — вернуть тело. Хотя тело, допустим, у меня есть — тело голубя. Откуда оно? Почему голубь? Как и где найти ответы на эти вопросы? И вообще, что могу сделать я, маленькая голубка? «Много, — сказала я себе, — ведь я чувствую в себе человеческую душу».
Я благодарно поворковала на плече у Елены Николаевны, побегала по руке Марии Степановны, поелозила клювом по ее щеке и вылетела в распахнувшуюся дверь.

18
Возвращение домой

Со школьной скамьи мы знаем — спасибо Достоевскому, — что преступника тянет на место преступления. Но меня тянуло домой. Что там с моей квартирой, с моими книгами, картинами? Мама! Мама! Сердце мое сжалось в комок. Что с ней? Все это время я старалась не думать о маме. Гнала эти мысли прочь. А сейчас меня тянула вперед, как буксир, надежда, что она у меня в квартире. Ведь она мой самый родной человек, и по закону она моя наследница. Я была уверена, что продать квартиру она не могла. У нее бы рука не поднялась.
И вот я летела домой, к маме. Она поймет и мне поможет. И там мой работяга-компьютер.
Вот и он, мой красивый дом, десятый этаж, лоджия, которую я все хотела застеклить, и хорошо, что не застеклила. Я покружила над домом, высматривая людей, выхватывая произошедшие изменения. Как тут шла жизнь без меня? Машин во дворе стало больше. Появился продуктовый магазинчик. Я влетела в свою лоджию. Порядка как не было, так и нет... Но что здесь делает пепельница с окурками? Так, сигареты «Черный капитан» — любимые сигареты Даниила, тонкие, коричневатые. А ведь окурки свежие! Он что, здесь живет!? Да, у него были ключи от моей квартиры, но он должен был вернуть их моей маме! Интересно тут все без меня развивалось...
Я клювом постучала в окно, так, на всякий случай, чтобы быть уверенной, что квартира пуста. Как попасть вовнутрь, я уже знала: в спальне окно было приоткрыто для проветривания. Ни души. Я бесшумно протиснулась в оконную щель и, опустившись на подоконник, через золотистую органзу оглядела комнату.
Кованая ажурная кровать, светильники, такого же стиля этажерка, «Троица» Рублева — мой любимый постер в металлической раме, зеркальный шкаф — все это было куплено мною.
Я выпорхнула из-за занавесей. Постель не прибрана, сверху брошен мужской полосатый джемпер. И нет на стене моей фотографии.
Ладно, это просто досадные мелочи. С этим я разберусь позже. А может и не буду разбираться. Я дома!
Первым пунктом плана моего возвращения к человеческой жизни был побег из Вольера, вторым — избавление от слежки и погони. А сейчас выполнена третья задача.
Я спланировала на пол и заковыляла по глубокому ворсистому ковру, но, запутавшись, затрепыхалась. С помощью клюва с трудом выкарабкалась, ругая себя за не «птичье» поведение.
«Сколько лишнего тащат в свою жизнь люди, громоздят горы барахла, а нужны-то всего небо, зеленые деревья, чистая вода, хлеб, прочная крыша и доброта. Без остального можно прожить», — подумала я, вспорхнув на зеркальный шкаф-купе и оглядывая сверху свое спальное гнездышко.
Как придирчиво была выбрана каждая безделушка в этой квартире: шкатулки, статуэтки, подсвечники! Сколько удовольствия было мною получено от всех этих приобретений! Конечно, на то и человек, чтобы создавать вокруг себя красивый и комфортный мир.
Все-таки я являю собой яркий пример раздвоения личности — вот в чем моя проблема. Ведь я одинаково уверена как в рассуждении о бессмысленности лишнего барахла, так и в оправдании приобретения этой чепухи. Только моя явно больная голова способна считать истинами две взаимоисключающие друг друга сентенции.
Я не собиралась превращать мою чудесную квартиру в сплошной сортир, поэтому, подхватив клювом оставленный на столе пластиковый пакет, подняла его на шкаф. Это будет мой туалет, потом этот пакет можно будет легко выбросить. И ничего не будет запачкано и испорчено. Вообще я старалась не оставлять экскременты где попало, может поэтому и была любимицей в ветеринарной клинике.
Так я стала осматривать и обустраивать свое жилье под свои, птичьи, нужды. На кухне я увидела кусочки кекса в плетеной корзинке. Я знала, что в шкафу у меня хранилась крупа, там была и банка с пшеном, но за него я решила взяться позже.
Сейчас нужен был компьютер, который находился в моем маленьком кабинете. Но кабинет оказался закрыт.
Я со всего размаха села на дверную ручку. Она не шевельнулась. Качественная штука! Вспомнилось, как основательно я выбирала двери и фурнитуру для дома. Лучше бы оставила старые облезлые двери! Вновь и вновь я поднималась вверх и пикировала на сверкающее чудо испанского фурнитурного производства. Моего веса было явно недостаточно, чтобы ручка повернулась. После очередной безнадежной попытки я решила попробовать сбросить на ручку висящие над дверью часы.
Вдруг в прихожей щелкнул замок. Я метнулась от кабинета и затаилась на шкафу в прихожей, укрывшись за коробкой со шляпой.

19
Даниил в моей квартире

Это был Даниил. Он по-хозяйски закрыл за собой входную дверь на защелку. Прошел к шкафу, достал из кованой ажурной корзины, стоящей сбоку, зонт-трость, с которым я давненько не ходила, и он стал фактически деталью интерьера прихожей. Удивленная, я вытянула, как могла, голову из-за шляпной коробки. Даниил ловко стал откручивать ручку у зонта, потом скинул стильную обувь и из-под стельки правой туфли (полый каблук там, что ли?) извлек маленький пакетик и быстро высыпал из него что-то в стержень зонта, вкрутил внутрь стержня маленький штырек, чтобы ничего оттуда не высыпалось, и опять насадил ручку.
Только тогда он скинул куртку из мягкой кожи и, повесив ее на вешалку, прошел в гостиную. Во внутреннем кармане куртки сверкнула серебром авторучка. Зазвучала новая для меня попсовая песня. Я подумала, как отстала от музыкальной моды со своей птичьей жизнью. В песенном шуме я могла облегченно расслабиться, не боясь, что мое трепыханье будет услышано. Даниил пошел на кухню, и оттуда донесся шум микроволновки и кофеварки.
Интересно, что он прячет в моей квартире? Наркотики? Но объем вроде небольшой. Ведь по закону небольшой объем можно, не опасаясь, даже иметь в кармане для личного, так сказать, употребления. Может, это какой-то суперсильный наркотик, какая-то новая тайная разработка? Такое, я слышала, бывает.
«Я совсем не знала его! Я не знала человека, которого без памяти любила... — с горьким раскаяньем и самоосуждением думала я. — Ведь ясно, что честный человек в чужой квартире тайник не устраивает».
И вообще, почему он ведет себя в моей квартире как хозяин!?
Наконец-то, Даниил прошел в кабинет. Он легко открыл дверь, с которой я до этого мучилась, и оставил ее приоткрытой.
Я спустилась к куртке, клювом вытащила авторучку и подлетела к двери. Осторожно опустила ручку на пол, поставив стоймя в щель между дверью и косяком (мне надо в цирке работать!). Опять тихо подлетела к вешалке, зацепила свой платок-бандану и опустила его в полуоткрытый дверной проем.
Затем я вернулась в свое укрытие. В кармане куртки заголосил телефон, и Даниил появился дверном проеме.
— Черт! — пробормотал он, увидев на полу платок, наклонился было, чтобы поднять, но телефон продолжал требовательно звонить.
Даниил махнул рукой и подскочил к куртке.
— Алло! — нервно крикнул он в мобильник. — Все нормально. Едем через три дня. Да, три девочки. Две уже ездили, третья — новенькая. Паспорта готовы, визы... Все будет отлично! Не в первый раз... К черту!
Он быстро накинул куртку и вышел из дома, а я ринулась в открытый кабинет к компьютеру.
К счастью, все электрические вилки были в розетках, а с кнопками я уже умела управляться. Когда засветился экран монитора, моему ликованию не было предела. Но трудности были впереди. Бить клювом по клавиатуре — это еще полбеды, а вот работать с мышкой — это для птицы посложнее. Наконец, кое-как освоилась: я подталкивала мышку, и курсор двигался.
Меня интересовал запрос: «Душа человека».
20
Что такое душа
Вот такая была выдана информация.

«Душа имеется в каждом из вас как реально существующий в физическом теле человека материальный живой объект, имеющий высокий жизненный ресурс. Душа не имеет признаков пола, может существовать отдельно от человеческого тела, автономно. Понимание души дано человеку в его реальных ощущениях понимания собственного «я», в формуле «Я мыслю, значит, существую». Душа является разумом человека. Душа материальна и создана естественным образом из наиболее богатой элементной базы Серого пространства, а управляющая система души действует на основе лептонов Синего пространства... Но есть еще одна важнейшая элементарная частица в человеке - mve - микровитон (сапион), которая отвечает за организацию и создание быстродействующих и высокоемких информационных и управленческих структур живых объектов. И если витон отвечает за организацию жизни, то микровитон - за организацию разума, поэтому микровитон еще можно называть «разумным» - сапион - от sapiens — разумный».
Из книги Ю.А.Бабикова “Мировоззрение или возвращение Прометея“

Нет, это не то. Серое, Синее, Желтое пространство. Это я не вижу, это не мое. Может, и не чушь, но разбираться мне в этом не хотелось.

Что пишет «Википедия»? Так... душа... Вот, интересно. Виктор Гюго в книге "Человек, который смеется" написал: "В воздухе чувствовалось приближение бури... Наступила минута того тревожного предчувствия, когда кажется, будто стихии вот-вот станут живыми существами и на наших глазах произойдёт таинственное превращение ветра в ураган... Слепые силы природы обретут волю, и то, что мы принимаем за вещь, окажется наделённым душою. Кажется, что все это предстоит увидеть воочию. Вот чем объясняется наш ужас. Душа человека страшится встречи с душою вселенной". (Виктор Гюго, собрание сочинений в 10 томах, М.1972, Т.9, стр. 55-56)
Любопытная фраза: «то, что мы принимаем за вещь, окажется наделённым душою».
Так, следующее: «Есть ли у человека душа, и где находится его память».
«...Душа — это не чьи-то досужие выдумки, а вполне реальный материалистический объект, представляющий из себя астральную информационную копию нашего мозга. Имеет ли она свой процессор, и что он из себя представляет, сказать сложно. Возможно это и есть наше сознание. ...Скорее всего, такой процессор существует... в течение некоторого времени он способен сохранять свою работоспособность даже после физического разрушения (смерти) нашего тела. Отсюда, возможно, и вытекает старый обычай отмечать окончание 3, 9 и 40 дней. Впоследствии данный ЦП прекращает все работы с базами данных разрушенного организма и передаёт её содержимое в общее пользование.
Конечно, это всё только гипотеза, но мне кажется, она имеет право на существование. В случае её подтверждения открывается перспектива лечения целого ряда наследственных болезней».
23-24 мая 2004 (черные дни моей жизни) Лысенков С.А. (Зарид)
Зарид, видимо, псевдоним. Почему же для Зарида «черные» эти дни?

Так, а кто такой Архангелов? Архитектор, член правительства... Нет, нужного мне Архангелова здесь явно нет. Кто может заниматься душами? Психолог, медик. Кто еще? Мне хотелось рыдать: я выбилась из сил, но никакой полезной информации не нашла и ни на шаг не приблизилась к разгадке своей болезни, которую назвала про себя «феномен птицы». Только голуби плакать не умеют.
Все-таки даже птице нужен дом. Ведь дом — это безопасность и тепло. Мне хотелось отдохнуть несколько дней дома, а потом лететь к Вольеру, чтобы там найти разгадку того, что со мной случилось. Я понимала, что это опасно, и не представляла, что я там смогу сделать. Надеялась на наитие, что на месте меня внезапно озарит. Я стремилась опять увидеть карту, которую видела у Ильи в кабинете в день побега. Что же за место было там отмечено?
21
Надежда

И меня не оставляли в покое слова Петровича о том, что дело об убийстве Алисы — «чистая подстава». Видит Бог, как меня мучили мысли о том, что я убийца. Мне, которой даже комаров было жалко (я их всегда старалась отогнать), и вдруг совершить убийство! Тут хочешь — не хочешь, а с ума сойдешь. Поэтому все мысли о совершенном мною преступлении я отгоняла подальше, чтобы не повеситься... то есть не разбиться.
А тут у меня появилась надежда, что я не виновата! В первый раз без боли и ужаса, спокойно, попробовала выстроить известные мне факты, и они не стыковались. Ну не помнила я, чтобы заезжала домой за своим кухонным ножом, которым была убита Алиса. Может быть, у меня есть провалы в памяти, но я безумно торопилась к Даниилу и сделать крюк, чтобы взять дома нож, была не в состоянии. Я скорее бы купила что-нибудь такое по дороге. И я отлично знаю, что в голове у меня никаких мыслей о расправе не было. Единственное, что я жаждала, это закатить страшный скандал и умереть...
Но если это сделала не я, то кто же? Даниил? Это невозможно. Ведь это не спектакль, Алиса действительно была убита! Если это преступление было срежиссировано (освистать автора!), и главная роль отводилась мне, значит, Алиса кому-то мешала... или я!? А может, обе? Почему? Кому это было нужно? Кому мешала Алиса, кроме тех, у кого уводила чужих мужчин? Кому мешала я? И все-таки без участия Даниила эта пьеса с тремя действующими лицами не была бы сыграна. Значит это он. Но зачем? А может, был кто-то четвертый?
Итак, у меня появилась еще одна цель — убедиться, что я не убийца. Для этого надо наведаться к Даниилу, вдруг ко мне вернется память? А может все эти рассуждения — самообман, и во мне заговорила пресловутая тяга убийцы к месту преступления? Пусть так, но я перестану плутать в потемках и обрету ясность сознания, а там уж буду решать: жить мне или умереть. Куда же мне лететь в первую очередь: к Даниилу или в Вольер? К моему любимому ближе.


22
В квартире Даниила

Квартиру Даниилу мы покупали вместе. Он получил деньги в подарок от своей двоюродной тетки, которая жила в Германии. Прадед Даниила по материнской линии был выходцем из тех земель, и его родные этого не забывали. Его мама преподавала немецкую литературу в университете, сам Даня окончил языковую школу и владел немецким в совершенстве. Учась в школе, он стал посещать данс-студию, и после выпускных экзаменов перед ним встал выбор: стать переводчиком или танцором. Он пошел туда, где больше платят: стал исполнителем стриптиз-танцев в ночных клубах. Но и его лингвистическое образование нашло применение. Ночной клуб, где работал Даниил, заключил договор о сотрудничестве с подобным немецким клубом, и стриптиз-танцор стал по совместительству переводчиком.
Два месяца мы искали Дане подходящее жилье и выбрали солнечную просторную квартиру в районе парка. Я участвовала и в закупке стильной мебели и радовалась, будто приобретаю для себя.
Мне очень хотелось полетать по парку, где одуряюще пахли теплые сосны, но я торопилась. Даниил, как и я, любил свежий воздух, поэтому я не удивилась, что дверь его балкона была распахнута настежь. Я влетела на балкон и прислушалась к звукам, долетающим из комнаты. Из-за того, что моя лапка была изувечена, мне трудно было уцепиться за пластиковый косяк, и я опустилась прямо на порог дверного проема, вглядываясь через сетку балконных штор.
Даниил ходил по комнате, бросая в дорожную сумку, с которой он обычно летал в Германию, свои вещи. На огромном экране плазменного телевизора в откровенном танце двигались девушки в такт тихой музыке, сопровождаемой стонами и словами, произносимыми с придыханиями. У птиц хорошее зрение. Мне не стоило труда узнать танцовщиц: это были девушки из клуба «Kiss». Вероятно, Даниил подготовил этот фильм для показа его перед немецкими партнерами. Он взял лежащий на диване пульт и стал переключать каналы. Потом рухнул в кресло, закинув ноги на журнальный столик рядом с дорожной сумкой. На экране шел эротический фильм. Героиня в соблазнительном белье и кружевных чулочках жадно тянула руки к симпатичному герою в расстегнутой рубашке.
— Милый, ну иди ко мне! Я тебя съем... Ты так сладко целуешь... Ну, еще... — проворковала она, медленно стягивая с него рубашку, и они, как пишут в любовных романах, слились в едином поцелуе.
Я стояла, пригвожденная услышанными словами, как бабочка смертоносной булавкой. Это были те самые фразы, которые (я их запомнила до конца своих дней!) произносила Алиса во время нашего с Даней телефонного разговора, и из-за которых я помчалась, как безумная, в ночь! Слово в слово! Только голос был не Алисы...
— Ах, ты, дрянь! — услышала я истеричный вопль. — Тебе что от меня надо!?
Даниил одним прыжком оказался передо мной с футболкой в руках, которой собирался меня накрыть.


23
Возвращение к вольеру

Чудом в самый последний момент я выпорхнула из ловушки — из-под футболки Даниила. Перевела дух на соседнем балконе. Загнав страх поглубже, мысленно перекрестилась и полетела из города.
Я летела, как едет начинающий водитель, который, мчась по дороге, кишащей спешащими машинами, слабо верит, что сможет добраться до цели.
Как ни странно, я не ошиблась в направлении и не сбилась с пути. Из Вольера я сбежала ночью, поэтому не представляла, как выглядит это заведение при дневном свете. Но пролетев над садами, увидела большое приземистое двухэтажное здание, окруженное высоким глухим забором, и почти была уверена, что это и есть птичья тюрьма. Описав два круга, отметила обширный двор, где стояли гаражи и машины, покрытые камуфляжными пятнами. Во дворе была охрана. Запрятанный далеко страх вдруг вырос до сумасшедших размеров. Я решила спуститься на крышу, чтобы не привлекать внимания, но из-за боязни забыла, как это делать. Вместо того чтобы расправить крылья, я их сложила и кувырком полетела вниз, как подстреленная ворона. К счастью, крыша была плоская, и я не покатилась по ней вниз и не шмякнулась к ногам охранника на асфальт. Перья смягчили удар, и я, встряхнувшись, решила выждать на крыше до темноты.
Только с наступлением сумерек загнанное ужасом сердечко немного успокоилось. В кабинете Ильи окно было открыто, и я робко заглянула внутрь. Никого. Так же стояли шкафы, в которых среди многих дел хранилось и мое. Вот тут-то я слегка пожалела, что улетела тогда отсюда. Илья — я чувствовала — мне тогда бы все рассказал. Хотя... что он знал?
Я впорхнула в кабинет и устремилась к карте: это была схема города с пригородами. Похоже, один красный кружок обрисовывал то место, где находился Вольер. Следующее отмеченное место на карте находилось примерно в ста километрах к югу.
Я так увлеклась изучением местности, что вздрогнула, когда мягко стукнуло окно.
Спиной к окну стоял Илья. Он пристально смотрел на меня, и в его лице я не увидела прежней теплоты. Бежать было некуда, и я обреченно опустилась на стол.
Илья не спеша сел в кресло, коротко вздохнул и промолвил:
— Привет...
В ответ я наклонила голову. Я стояла на маленьких лапках, одна из которых была искалечена, напротив Ильи, ближе, чем расстояние вытянутой руки.
— Молодец, — устало промолвил Илья. — Выбралась, выжила... Правда, покалечилась... Зачем вернулась? Ты знаешь, как меня подвела?
Я опять кивнула.
Он опустил голову, упершись подбородком в сложенные на столе руки, и его чуть прикрытые усталые глаза оказались на одном уровне с моими круглыми немигающими глазами-бусинками — я хорошо их себе представляла.
Зато, как красноречивы человеческие глаза! Но видимо и в моем взгляде Илья что-то сумел прочитать, потому что тихо одними губами сказал:
— Я сам ничего не знаю и вряд ли тебе помогу. Мне очень жаль...
Он распахнул окно, отпуская меня на все четыре стороны.
Ну вот, и здесь тупик. Я вспорхнула со стола и перелетела на подоконник, взглянула снизу вверх на Илью. Он провел пальцем по моей головке и тихо сказал:
— Я живу на улице Пушкина, 20 — 20. Адрес легко запоминается. Прилетай, если понадобится помощь...
Выпорхнув наружу, я взмыла вверх, но вдруг услышала хлопок, и рядом что-то просвистело. В меня ударился белый ком, и я начала терять высоту.
«Все! Пропала. Может так и лучше...» — обреченно мелькнуло в голове.
Но ожидаемой боли не почувствовала и увидела в темноте, как от меня неровно отлетает белая птица.
«Так ведь это кто-то сбежал!» — удивилась я.
Вновь раздалось несколько хлопков, свист, и я, холодея от страха, ринулась от этого страшного места. Увидев под собой деревья, быстро спустилась вниз, чтобы затеряться в густоте листвы и растений.


24
Я спасаю Агента

Утро я встретила на широкой яблоне. Встрепенувшись и почистив перышки, взмыла в прохладную синеву. Медленно кружа, вглядывалась вниз. Сады были старыми, с раскидистыми деревьями. Какая-то женщина, переломившись в спине, собирала огурцы. На другом участке мужчина в выгоревшей футболке из шланга поливал деревья. Около деревянного дома шумно завтракала семья: муж, жена и двое детей. Мне очень понравилась эта картина: закопченный самовар посередине круглого стола, широкая чашка с творогом, свежие булочки, изломанная плитка шоколада на серебристой фольге. Подальше на дороге стояла машина, окрашенная в «камуфляж». Хорошо бы спуститься пониже, но ведь могут и пристрелить. Надо удирать. Все равно бесполезно кружить: моего сотоварища по Вольеру либо уже убили, либо убьют. Я на мгновение замерла в воздухе, чтобы взять курс на город, но мое внимание остановило движение чего-то белого на клумбе с цветами.
Проклиная свою сердобольность, я бросилась вниз. Среди цветов трепыхался белый голубь, на лапке которого синело колечко с номером ноль ноль семь.
«Агент! — вспомнила я его кличку. — Отвратный тип!»
Стремительно прошмыгнула на соседний участок, где завтракало счастливое семейство, повисла в воздухе над столом, и в удивленной тишине аккуратно зацепила клювом фольгу, и под пораженные крики: «вот сорока!», «ворюга!» полетела назад, к подбитому голубю.
Уж не знаю, как я сумела приказать этому чучелу не двигаться, но он замер, как убитый, а я быстро (неплохо натренировала свои конечности и клюв) обернула фольгу вокруг лапки Агента, закрыла его цветами, а сама забилась под крышу.

Я его спасла. Потом тащила в клюве и когтях тяжелую птичью тушу, едва не сваливаясь, в город. А он, время от времени расправляя крылья, старался мне облегчить путь. Мне было боязно, что в лоджию мы вдвоем не поднимемся: все-таки десятый этаж. Все обошлось. Теперь нас было двое, оставалось только выходить этого подранка. Я устроила Агента в углу на высокой полке под потолком. Если бы кто-то вышел в лоджию, он не заметил бы голубя.
Теперь больного надо было накормить. Я вновь нырнула в квартиру, спустившись на подоконник, прислушалась. Тихо. Для начала пролетела по квартире, оглядывая ее хозяйским глазом. Я поняла, что после моего визита сюда, в квартиру заходили, потому что платок, который я оставила на полу, свешивался с крючка вешалки. Дверь в кабинет осталась приоткрытой: авторучка, которую я сумела прижать к стояку, была на месте и не дала двери захлопнуться. Но на компьютер я больше не надеялась, поэтому возможность свободно проникнуть в кабинет радости мне не доставила.
Перелетев на кухню, подобрала со стола неубранные крошки и отправилась в лоджию. Я кормила Агента, как кормят птицы своих слабых птенцов: из клюва в клюв. Крошек было мало, я сама была зверски голодна. Во время своего следующего захода на кухню я вцепилась клювом в ручку дверцы шкафа и замахала крыльями, отлетая назад. Шкаф распахнулся, и перед моими глазами предстали банки с крупой. Оставалось их открыть. Я знала, что крышки на банках тяжелые и попыталась ухватить клювом край крышки, но клюв соскользнул. В пакете с мусором, стоящем рядом со шкафчиком, я увидела пластиковую вилку, ухватила ее клювом и с третьей попытки сумела впихнуть конец вилки под крышку и, подпрыгнув, всей тяжестью опустилась на получившийся рычаг. Крышка соскочила с банки, встав стоймя с боку. Я набрала полный клюв пшена и опять полетела к своему раненому.
Вернувшись в очередной раз в квартиру, услышала щелчок открываемой двери и метнулась к облюбованному прежде местечку в прихожей.
25
Странный визит

Первой на пороге появилась Инга в короткой юбке в обтяжку, цветастой блузке и джинсовом жилете. Через плечо у нее висела все та же сумка, украшенная пайетками. Следом за девушкой вошла женщина с гладкими черными волосами и ровной челкой до бровей. Я узнала в ней парикмахера-стилиста Оксану из ночного клуба «Kiss». И уже следом за Оксаной появился Даниил в светлом костюме и темной рубашке. Интересные гости посещают мою квартиру, совсем мною не званные...
Я затаилась, разбираемая любопытством и злой досадой.
Инга, войдя, стала топтаться у входа, с любопытством оглядывая обстановку.
— Ой, как красиво! — воскликнула она, наконец. — Данчик, это что за квартира? Твоя? Ты же живешь в другом месте.
— Чтобы жить дольше, не стремись знать больше. Лишняя информация — штука смертельно опасная, — серьезно ответил Даниил. — Но если тебе так интересно, скажу: это чужая квартира, ее хозяин уехал из города и попросил меня последить за порядком. Ну, и разрешил, естественно, ею пользоваться... Ты, давай, шевелись, у нас не так много времени, — скомандовал он.
Оксана молча оставила у порога модные босоножки, скинула с плеча объемную сумку и пронесла ее в мою гостиную, безошибочно найдя дорогу, словно уже была здесь. Кинув сумку на журнальный столик, распахнула ее и стала выгребать оттуда расчески, фен, лак, какие—то нитки, пряди синтетических волос, бусы и прочую ерунду.
Мне удобно было наблюдать, так как дверь гостиной находилась как раз напротив шкафа-купе, наверху которого я притаилась за лежащей горкой пуховой белой шалью.
Инга неуверенно потопала следом за Оксаной в гостиную, но остановилась в дверях.
— Не считай ворон, шевелись, — подтолкнул ее в спину Даниил.
Ингу усадили на высокий стул спиной к двери. Наблюдая за приготовлениями, до меня дошло, зачем они пришли: почему-то моя квартира оказалась самым подходящим местом для плетения африканских косичек! Я и раньше понимала всю безнадежность своего безумия, но сейчас, наблюдая, как Оксана ловко плетет косы, я похоронила последние свои надежды на исцеление. Ситуация была абсолютно бредовой. Ведь делать прическу, особенно такую сложную, комфортнее в салоне или хотя бы в гримерке ночного клуба, но не здесь, в моей гостиной, где нет зеркала, и вообще ничто не приспособлено для такого многочасового специфического занятия.
Даниил включил музыку и вышел в прихожую. Встав спиной к гостиной, он взял зонт из кованой корзины и отошел, чтобы его не было видно из комнаты, если кому-то из девушек захочется узнать, где он. Быстро открутил гнутую ручку зонта и, перевернув зонт, тряхнул его. На его ладонь из тайника выпали два длинных шнурка. Я крайне удивилась. Интересно, а где те кристаллы, или порошок, который он засыпал вчера?
Даниил осторожно положил шнурки на пол и прикрутил ручку к зонту. Бережно поднял свое сокровище, поставив зонт в корзину. Добычу занес в гостиную и, протянув Оксане, коротко сказал:
— Вплетай.
Я увидела, как один шнурок исчез в косе, а затем второй. Эти косы Оксана переплела красивыми бусами.
Шесть часов тянулись бесконечно. Наконец, Оксана закрепила хвостик последней косички, затем все косы собрала в красивый хвост, и незваные гости радостно отправились на кухню.
— Ничего не понимаю, — донесся оттуда голос Даниила. — Когда я уходил, шкаф был закрыт.
— Данчик, дорогой, — подала голос Инга. — Это домовой. В этой квартире живет дух дома.
— Помолчи, уж, — услышала я раздраженный голос своего мачо.
Окно быстро потемнело: надвинулась ночь.
— Ладно, уходим, — сказал Даниил. — Завтра уезжаем, улетаем... Оксаночка, дорогая, мы тебя проводим...
— А во сколько мы поедем? — спросила Инга.
— В восемь утра, — сказал Даниил чуть дрогнувшим голосом. — Заночуешь у меня.
— А может, здесь останемся? — спросила Инга.
— Мои вещи остались дома, так что смысла здесь оставаться нет. Поехали!
И они вышли.
А я заспешила к оставленному в лоджии Агенту, потом помогла ему влезть в квартиру. У него болело простреленное крыло, и я, набрав в клюв соли из хрустальной солонки, обсыпала солью ему рану. Конечно, это больно, зато обеззараживает.


26
В аэропорту

Утром, облетев джип Даниила, я решила пристроиться на крыше, там, где к рейлингам крепился багажник. Определившись, куда сяду во время поездки Даниила и Инги в аэропорт, чтобы меня не сдул летящий навстречу ветер, я поднялась на ближайший балкон для контроля ситуации, и, когда появилась эта парочка, я взмыла вверх и полетела, держа путь за машиной. По дороге в джип уселись еще две девицы с африканскими косичками. Когда машина выехала за город, я спланировала на крышу автомобиля, уцепившись за крепление рейлинга и прячась от ветра.
Довольно быстро мы домчались до аэропорта, я опять взмыла вверх и стала наблюдать за путешественниками. Похоже, работникам аэропорта не понравилось, что в здание проник голубь, то один, то другой недовольно посматривал на меня, но, понятно, что ловить птицу было некому: у всех была своя работа. Я сидела под потолком, на огромном экране и, не отрываясь, следила за Даниилом. Вот Инга прошла к стойке регистрации билетов, вот начался досмотр багажа, я наблюдала, как она подхватывает проверенные сумки, потом я стремительно подлетела к девушке и, вцепившись клювом ей в косичку, стала изо всех сил тянуть ее. Инга замахала руками, Даниил подскочил к ней, чтобы схватить меня, но его оттер назад парень в синей форме. Даниил набросился на него с кулаками, Даниила схватили и потасовки не получилось, а Даня возмущался:
— Это что такое творится!? У вас тут летают птицы, больные бешенством! Я подам в суд! Вы заплатите за моральный ущерб! Мы едем работать по контракту! Вы заплатите за нашу задержку!
Инга крутила головой и продолжала махать руками, чтобы отбросить меня. Я отлетала и опять кидалась то на одну косу, то на другую. Какое-то время вокруг царило смятение. Некоторые стали снимать эту сцену на камеры телефонов. Наконец, красивая девушка в синей форме подошла к Инге и попросила ее пройти в комнату досмотра. А я поднялась выше. В открытую дверь мне было видно, как пальцами стали прощупывать искусно заплетенные вчера волосы. Даниил зарычал и выскочил в зал ожидания.
А я стала ждать. Вот Инга, плача и размазывая макияж, вышла из комнаты досмотра в сопровождении милиционеров. Вышедшая за ними следом девушка посмотрела вверх и помахала мне рукой, протягивая в другой ладошке кедровые орешки. Она отошла в сторону, к огромному окну, а я боязливо спустилась вниз, на широкий подоконник. Девушка, все так же держа открытой ладонь, стала ласково говорить:
— Кушай, кушай! Молодец! Иди к нам работать... Знаешь, что собиралась провезти эта красотка в своей прическе? Изумруды! Необработанные уральские изумруды высшего качества... Вот так вот! И как ты догадалась?.. А я сначала подумала, что ты и вправду бешеная...
«Изумруды? — удивилась я. — А я думала, наркотики...».
И я вспомнила подаренное мне Даниилом потрясающее изумрудное кольцо. Интересно, кто его сейчас носит?

27
На меня наезжает машина

В моей квартире было грязно. Я мысленно обругала Агента свиньей и пожалела, что затащила его к себе. Настроение было отвратительным: мне было невероятно жаль Ингу. Бедная девочка хотела съездить в иную страну, увидеть другой мир, заработать денег, а я сорвала все ее планы. И ведь скорее всего, она и не знала, что спрятано в ее модной прическе, ей не было видно, что ей там вплетали... Не случайно, ее привели в мою квартиру, где нет ни свидетелей, ни больших зеркал.
Где же Агент?
Мой белоснежный сокамерник копошился в мусорном пакете на кухне. Зачем надо было спасать этого грязнулю? Еще не хватало, чтобы он разбросал мусор по всей квартире. Я налетела на голубя, как драчливый воробей, поклевывая его и втолковывая по-птичьи, что надо вести себя прилично. Прогнав Агента на шкаф-купе, я вновь вернулась на кухню, пытаясь опять открыть шкаф, где стояла крупа.
Я размышляла о том, откуда у Дани изумруды? Ночной клуб и необработанные драгоценные камни — это вещи из разных опер. Я была уверена, что он находится в милиции, и его допрашивают. Утром я решила лететь в место, обозначенное на карте красным кружочком.
Вдруг до меня донеслись громкие вопли Агента. Я выпорхнула из кухни и увидела Даниила. И как только я не услышала, как он вошел!
— Приветик, стерва! Гадина! Так я и думал, что ты здесь. Ага, тут уже семейство! Раздавлю, как вошь.
Он сдернул с крючка мой платок, двумя стремительными движениями свернул его жгутом, сложив вдвое, и ударил по Агенту, который слетел со шкафа и, растопырив крылья, упал на пол, с поврежденным крылом он улететь не мог. Я тут же подскочила, чтобы отвлечь внимание Даниила на себя и не успела увернуться от удара тяжелого жгута. В следующее мгновение я оказалась зажатой в крепкой руке своего когда-то горячо любимого мужчины.
— Отлично! — бормотал он. — Отлично... Молись теперь своему птичьему богу.
Продолжая сжимать меня в руке, он выскочил в подъезд.
«Что он хочет сделать? Выбросить меня на улицу?» — гадала я, страдая от чудовищной боли. Мне не хотелось думать, что я умираю.
Даниил, продолжая зло сдавливать меня в ладони, подскочил к своему джипу и со всей силы швырнул под колеса. Я пыталась встрепенуться и не смогла, лишь слабо шевельнула крылом. Меня оглушило рычание заведенной машины, и с безнадежным ужасом я увидела, как огромное резиновое колесо-каток неотвратимо двинулось.

28
Я попадаю в аварию

Меня только что помыли шампунем, отшлифовали полиролью, и я сверкала черным перламутром, перекатывая на своих боках солнечные блики. Во мне весело и ровно мурлыкал мотор, надежные колеса стремительно мчались по трассе. Безумие продолжалось: я перестала чувствовать себя птицей, превратившись в шикарную машину-внедорожник, пахнущую дорогой кожей. И взбесившийся мир летел мне навстречу.
— Я сам не понимаю, как это случилось, — оправдывался перед кем-то Даниил, сидя в водительском кресле.
В его ухо была вставлена кнопка блютуза, загоревшие руки слегка небрежно лежали на рулевом колесе, и я должна была признать, что с машинами он так же хорошо управляется, как и с женщинами.
— Это форс-мажор, я не виноват!.. Инга в милиции, а меня отпустили под подписку о невыезде... при мне же ничего не обнаружили... Какие деньги? Откуда я возьму такие деньги!? Мне надо будет все продать и остаться без штанов! А если бы самолет разбился, с кого бы ты требовал деньги!? — и он раздраженно ударил сжавшимися кулаками по рулю.
И кто ж мог увидеть эту ямку на дороге? Не большая, вроде... Вот так и бывает: трещина в дорожном покрытии начинает углубляться и сыпаться под колесами машин и под бьющими в землю ливнями. И уже не трещина, а выбоина, и уже не выбоина, а впадина. Руль крутанулся, колеса вильнули в сторону, я ничего не успела предпринять, как на огромной скорости полетела в кювет. Я горела, а внутри меня умирал Даниил, и тогда я распахнула дверь, и он выпал из пылающего костра и покатился, сбивая с себя пламя. Ну, вот, вроде я его спасла...

29
Мои молитвы

Я почувствовала, что у меня жжет в боку: это пожары накрыли леса. Столетние сосны стонали от боли, огонь беспощадно поедал их смолистые тела и зеленые прически. Не плачьте, дорогие... На вашем месте вырастет новая поросль, поднимутся юные красавицы. Дождь, конечно нужен... Хороший ливень... И я собираю и гоню тяжелые тучи, чтобы обрушить на беснующееся пламя небесную воду.
До меня доносится горький вой-вопль волка, чью волчицу загнали охотники, я чувствую, как толкаются в почве цветы, стремящиеся пробить свои крошечные оконца к радужному солнечному сиянию. Внутри меня тяжело ворочается кипящая магма, а по щекам текут больные реки, в которых страдают умирающие от отравы рыбы, сверкающие чешуей, как драгоценным перламутром.
Мне душно! Чудовищно душно из-за городов, заводов, которые ежесекундно выплевывают яд в мои легкие, в мой воздух, в мою атмосферу... Сеют пыль, из-за которой страдает все живое.
Я несусь по невидимой орбите, и вокруг меня роится черно-звездная бездна. Меня омывает солнечный ветер, и жар посылает мне звезда, называемая Солнцем. Я планета Земля. У меня великое множество детей — все, что бегает, ходит, ползает, летает, плавает, стоит, лежит, ветвится... Самые беспокойные из моих малышей — это люди. Я вижу каждого из них: воюющих мальчиков-солдат, болтающих сытых политиков, играющих детей, женщин, обманывающих мужей, мужчин, делающих карьеру... Почему-то мало среди них счастливых. Умирающая старуха, забытая детьми, обманутый матерью ребенок, страдающая от неразделенной любви девушка... Я вижу слезы, слышу вздохи, торопливые слова, стук сердец... Я глохну, у меня слепнут глаза-озера, от ураганов и от накопившейся ненависти безумно кружится голова.
И я начинаю молиться за себя и за всех:
— Господи, освободи меня от этого содома! Я взорвусь! Помоги, господи, всем страдающим и страждущим! Прости мне мою немощность, но моя душа слишком мала, слишком ничтожна для этой гигантской тяжести... Верни меня, господи, в человеческое тело... женское... мое...
Ливнями брызжут мои слезы, громами разносится эхо, судорожно идут в стороны магнитные волны, и биотоки пронзают космос.
И словно легкая прохладная ладонь касается моего лихорадочно горящего лба, и невидимые губы шепчут:
— Ты права, это слишком тяжелая для тебя работа. Но что я могу сделать, если вы, люди, постоянно экспериментируете над собой, над другими, над природой... Вот и с твоей душой поиграли, и она потерялась, и будет кочевать из одного тела в другое, пока не найдет свое родное пристанище. Ты, милая, посмотри внимательно, и вернешься к себе... Ты заслужила отдых.
И невидимые губы коснулись моих джунглей-волос.

30
Торговля из-за моего тела

Я увидела сиреневый город своего детства, печальную маму, листающую альбом с фотографиями, и сразу от подступившей сердечной боли проснулись затихшие вулканы на Камчатке. Опасаясь, что мир разлетится на куски, я сделала титаническое усилие и заставила взгляд перенестись в мегаполис, где в последнее время моей человеческой жизни любила и работала.
Повеселевший Даниил выписывался из больницы. В его темных глазах вместе с солнечными бликами я увидела коктейль чувств: радость от вернувшейся жизни, откровенный интерес к молодой женщине-врачу, призыв самца к самке, предвосхищение возможного секса. Даниил не изменился и стал мне не интересен.
В квартире с высокими потолками и выцветшими обоями на неудобном диване спал Илья, приоткрытый рот придавал моему бывшему стражнику сходство с ребенком. Илье снилась легкая, как пена, девушка. Там не было мне места.
На высоком шкафу живым маятником бегал Агент, которому явно хотелось выбраться из моей квартиры.
Я видела всех одновременно и до каждого могла дотронуться, но мне это было не нужно. Меня потянуло к себе незнакомое место — длинное двухэтажное здание, огороженное забором, скрывающим колючую проволоку. В тихой комнате, где окна ажурными тенями скрывали решетки, а под низким потолком лился рассеянный свет, разговаривали мужчина и женщина.
— Архангелов, отдай мне журналистку, — просила она, рыхлая, темноволосая, с круглыми яркими щеками.
Архангелов! — Я чуть вздрогнула. Что там говорил Петрович? «Люди Архангелова занимаются телами»? Мне вспомнились безрезультатные поиски этой фамилии в Интернете. А ведь наверняка этот Архангелов — великий ученый или, как минимум, выдающийся экспериментатор. — Мне вспомнились журналистские штампы, относящиеся к ученой касте. — И меня начала переполнять ненависть к мерзавцу, ставящему опыты над людьми, даже если эти несчастные — преступники.
— С ума сошла! — воскликнул Архангелов, крупный, под стать собеседнице, с белыми бровями альбинос. — Ну, зачем это тебе? — спросил он, прищуриваясь, и откинулся на спинку кожаного кресла.
— Ты знаешь, что такое сидеть на диетах? — сварливо поинтересовалась женщина. — Всю жизнь! И...безрезультатно! А тут готовенькая фигура, стройненькая, точеная, как картинка. И вообще, наука должна служить людям — женщинам, прежде всего!
— Не понял... — протянул Архангелов, и кресло под ним неспешным маятником крутанулось из стороны в сторону.
— Все ты понял! — с раздражением бросила женщина и с расстановкой произнесла: — Я — хочу — тело — журналистки, — в ее голосе зазвенела сталь.
— Ну, дорогая, это же не платья, не кольцо! — воспротивился он, но было ясно, что он проиграет.
— Почему, нет? Если наука позволяет, я могу взять ее тело, взамен своего... Да, как платье. И не упрекай меня кольцом!
— Да как тебе такое в голову могло прийти? — перешел к уговорам своей фурии Архангелов. — Это же секрет! Тайна, выше государственной! Ты будешь расхаживать, словно восставшая из гроба журналистка, а кто-нибудь из ее друзей, знакомых, почитателей увидит, начнет выяснять... И все откроется! И тогда мое тело похоронят в урановых рудниках!
— Архангелов, у тебя слишком светлая голова. Я хотела сказать, золотая. Тебя не тронут.
— Ага, вот мы научимся отделять от тела не только душу, но и интеллект, тогда всем золотым головам найдут место... — безрадостно
 заключил мужчина.
— Пока этого не произошло, тебя не тронут, — она помолчала и неожиданно заявила: — Архангелов, я тебе денег дам.
Ее крупные пальцы достали из сумочки конверт.
продолжение следует
© Copyright: #ИлаОпалова, 2018
Свидетельство о публикации №218093000456