Ярмарка сердец

Шагая промеж аляповатых, украшенных тканями и рукописными вывесками палаток, утыканных на улице так плотно, что они казались частями огромного лабиринта, высокая темноволосая женщина с надеждой заглядывала в каждую. И чем дальше она продвигалась, тем тусклее становился её взгляд. Нужной палатки — той самой, с закреплёнными по бокам и покачивающимися от ветра колокольчиками, — не было.
Как не было и знакомой фигуры, укутанной в ярко-синюю шаль с мелким узором. Именно её Тамара и искала — нойду по имени Энсой, всегда приезжающую на городскую ярмарку в честь Дня города, под самый конец октября.
Мимо Тамары, размахивая флажками с гербом города, пробежали дети. Позади них, прихрамывая, торопилась девочка с припухшим и заплаканным, но озарённым улыбкой лицом. Тамара невольно задержала взгляд на руках девочки. Флажка в них не оказалось, зато из крепко сжатого кулачка тянулась бечёвка, к которой были привязаны…
Женщина застыла, не веря глазам. Тихонько кружась с ветром в танце, по воздуху плыли тоненькие стебельки, увенчанные крупными плоскими бутонами ромашек, — любимых цветов Энсой. И это означало, что шаманка не изменила своему распорядку.
* * *
В последнюю встречу с нойдой, — четвёртую по счёту, — произошедшую ровно год назад, они повздорили. Тамара, не жалеющая ни времени, ни денег, потребовала усилить результат от колдовства, но шаманка — веснушчатая девчонка лет двадцати трёх, с заплетёнными в многочисленные косы рыжими волосами, — наотрез отказалась снова ворожить. Ещё и укорила Тамару, что та чересчур полагается на чудеса, не желая решать проблему собственными силами.
Этой фразы хватило, чтобы Тамара вспылила. С размаху опрокинув стол, женщина принялась топать потемневшие от старости карты, пнула жалобно звякнувший чайничек с зельем, с готовностью разлившимся густой лужей по устланному сеном полу палатки, и, выкрикивая проклятия, чуть не вцепилась девчонке в косы.
Но подоспевшая охрана, вызванная невольными свидетелями скандала, утихомирила Тамару, и вывела за территорию ярмарки, пообещав в следующий раз переломать руки-ноги.
Уже дома, выпив залпом две стопки водки и приняв душ, Тамара успокоилась. Затем застыдилась своего поведения. А в конце и вовсе перепугалась, что шаманка в отместку нашлёт чего недоброго. Или и того хуже — возьмёт, и воротит вспять всё колдовство. И тогда сносящая на своём пути все нейронные нити лавина разом накроет, доводя до сумасшествия и желания голыми руками вырвать из груди сердце.
Когда же душевная боль вернулась — даже быстрее, чем в прошлые разы, — а бессонница стала терзать каждую ночь, Тамара подняла на уши всех знакомых, пытаясь отыскать девчонку.
Но зная лишь имя и спутанное описание внешности — то волосы до плеч, то чуть ли не подметают пол, а глаза или светло-голубые, или карие, или похожие на блестящие изумруды, — выполнить просьбу никто не смог. Даже бывший одноклассник Тамары, служащий в МВД и имеющий доступ к городским камерам, — и тот лишь развёл руками.
Тамара обратилась к одному из организаторов ярмарки — руководителю местного дома культуры. Тот, получив в благодарность за содействие немалую сумму, эквивалентную стоимости подержанных Жигулей, предоставил полный перечень участников, который Тамара принялась изучать прямо на месте, прислонившись спиной к облупленной стене.
Женщина трижды пролистала список, медленно водя пальцем по каждому имени и наименованию ремесла. Гончары, фокусники, фермеры, ткачи, кузнецы, — рядом с каждой должностью крепилась копия паспорта.
— Для безопасности, и чтоб не сбежали, не уплатив аренду, — пояснил стоящий рядом художественный руководитель, и нервно сглотнул, с опаской косясь на дверь кабинета. Делиться откупными с коллегами он не планировал, и теперь переживал, что кто-то мог подглядеть, чем занимается гостья.
— И что, ни разу никого не упустили? — тихо поинтересовалась Тамара.
Худрук, мысленно уже купивший на полученные деньги внучке долгожданный батут, не смог распознать в голосе угрозу. Поэтому простодушно признался:
— Было как-то. Пару, может, тройку желающих так пустили, без оформления, в самый пик. Сами понимаете, какая суматоха бывает во время празднования Дня города. Там бы уследить, чтоб не спалили ничего, и не спиз… — он оборвал себя на полуслове и смущённо кашлянул. — Простите. Не украли, что лежит криво. Людей много, у охраны по два глаза всего. И не все сотрудники на руку чисты. Потому лишний человек, у края расположившийся и тут же место своё наличкой оплативший, мог и незамеченным остаться для охраны — ей глаза купюрами залепило. Чего я вам рассказываю, сами ж знаете, как бывает.
— Это уж точно, — с кривой усмешкой откликнулась Тамара, бросив на стол список, и окинула руководителя презрительным взглядом. — И не только охране деньги зрение портят.
Намёк ни на шутку оскорбил руководителя. Лицо у него мгновенно покрылось похожими на спелые вишни пятнами, будто невидимый шутник раздавил на каждой щеке по паре ягод.
Не слушая доносившуюся из-за спины брань, Тамара, громко цокая каблуками по затёртому паркету, вышла из кабинета, хлопнув напоследок дверью так, что висевшая на ней табличка с инициалами руководителя повисла на одном креплении.
Нойды в списке не оказалось. И никого, хоть отдалённо похожего на неё, тоже.
В отчаянии Тамара попыталась обратиться к другим чудотворцам. Но ни экстрасенсы, ни гадалки, ни сельские ведуньи, которых посоветовали те или иные знакомые, помочь не смогли. Мало того — они не только не видели проблемы, но и советовали держаться подальше от нойды, когда Тамара просила хотя бы найти её.
А сердце болело с каждым днём всё сильнее.
* * *
Дойдя до конца ряда, Тамара растерянно замерла и огляделась. От многочасового брожения по брусчатке гудели стопы. Девчонки нигде не было.
— Извините, — обратилась Тамара к заметно скучавшей пожилой женщине, лениво переставляющей банки с плавающими в мутной воде солениями выгодной стороной к покупателю. — Вы тут давно сидите?
— С утра самого, — откликнулась старуха, пытаясь незаметно отодвинуть ёмкость с заплесневевшими опятами. — А чего?
— Не видели ли девушку, такую худенькую, с рыжими волосами? В длинном платье и с шалью на плечах, — проигнорировав вопрос, уточнила Тамара.
— Энку, что ли? Ну, ведьму?
— Её! — чуть не закричала Тамара, усилием воли заставляя себя сдержаться.
— Да вон же лавка, аккурат за целителем, — старуха лениво мотнула головой в сторону, но подметив, с каким вожделением Тамара развернулась, заметно оживилась. Глаза у неё вспыхнули от любопытства. — А чего хочешь от неё? Мужика увели, да? — она заговорщицки подмигнула. — Или сама увести кого хочешь?
— Спасибо, — через плечо бросила Тамара, и быстрым шагом направилась к надёжно укрытой за роскошным шатром палатке.
— Ну хоть грибочков купи, последнее лукошко осталось! — крикнула ей вслед старуха. Не получив ответа, она мгновенно растеряла добродушный вид. — Иди, иди, зови дьявола. Он всех заманит. Ко всем явится.
Тамара замялась, вплотную приблизившись к палатке. Оправдавшаяся надежда пугала сильнее ожидания. О чём просить шаманку, чем задабривать, что предлагать… Все эти вопросы ни раз мелькали в голове, доводя до мигрени. И ни на один Тамара не смогла ответить, малодушно полагаясь на счастливое стечение событий.
Но отступать было поздно.
— Энсой, — тихо позвала Тамара, отодвигая рукой закреплённое на дугах полотно грубого покроя, и вошла внутрь.
В палатке витал аромат жжёных трав, корицы и ладана. От обилия запахов пол кружился перед глазами, а глаза щипало. Чем ближе подходила женщина к столу, почти целиком спрятанному под птичьим пухом, тем ярче чувствовала и иной запах, неуловимо знакомый, с тошнотворными нотками.
«Кровью здесь пахнет, — осознала Тамара, прикрыв нос рукавом пальто. — Я уже и забыла, что она гадает на внутренностях животных».
В углу располагалась клетка, в которой лениво жевал веточки крупный заяц, и Тамара вздрогнула. Она узнала его, и почувствовала себя ещё хуже.
Заяц словно заметил смятение женщины и, перестав жевать, внимательно посмотрел на неё. Разумно. По-человечески.
Нойду Тамара увидела не сразу. Энсой стояла у противоположенной стены. Запрокинув голову, она что-то тихо пела, размеренно стуча пальцами по обтянутому шкурой тамбурину. Вокруг неё воздух рябил, разливался жаркими волнами. Казалось, если до него дотронуться, можно увязнуть, как в желе.
— Здравствуй, Тома, — внезапно сказала Энсой, прервав своё пение, и посмотрела на вошедшую. — Хотела я спрятаться от тебя, укрылась от взора. Следы путала. Но твоя жажда сильнее.
— Не могу я иначе! Знаешь, как жжёт? — Тамара поднесла руку к груди. — Царапаю ночами так, что кожа бугрится уже!
— Садись. — Энсой кивнула на пол, и тут же присела сама, поджав под себя ноги.
Тамара послушалась. Распахнув полы пальто, она неловко опустилась на притоптанное сено и замерла.
Энсой выудила из-под шали тугой мешочек. Высыпав на ладонь щепотку угольков, она растёрла их между пальцев и потянулась к Тамаре. Та расстегнула рубашку, оголив левую часть груди, и с готовностью подалась вперёд.
Шаманка начертила на коже несколько знаков. Тело отозвалось на колдовство колющей болью, будто вместо пальцев его касались раскалённые иглы. Тамара сцепила зубы, чтобы не закричать.
— Ты приходишь ко мне четвёртое колесо подряд. Стонешь, плачешь, молишь о помощи. Я снова и снова утоляю твою боль, присыпаю пеплом и золой, баюкаю травами. Но ты расковыриваешь раны. Отравляешь кровь. Затуманиваешь разум.
— Не я это, не я! — Тамара сжала руки в кулаки. — Он меня столько лет мучает! И днём вижу его в толпе, и ночью, как только глаза закрою. То силуэт промелькнёт, то имя его кто внезапно вслух скажет. А то и вовсе кажется мне, что рядом стоит, за спиной. Оглянусь — и увижу наконец. Но его нет. Как и моего спокойствия.
— Потому, что в голове только он, — поджала губы Энсой. — Сама знаешь. Ты придумала его, сшила из образов. Наделила чувствами.
Тамара закусила губу, сдерживая слёзы.
— Да знаю я, что глупость, — в фантазию влюбляться. Знаю, что не существует. Но сердце-то болит по-настоящему! Кусок в горло не лезет, ищу его и ищу. А вдруг действительно есть где? Вдруг мелькнул перед глазами, потому и запомнила? Энсой, миленькая, я клянусь — он как появляется во сне, то кажется таким настоящим! Брови хмурит, улыбается уголком губ, щурится, когда волосы попадают на глаза. И как говорит, как шутит, смеётся — не выдумать мне такое!
— Нет его, Тома! — отрезала шаманка. — Мы с тобой всё перепробовали: и дух вызвать, и из глины самим вылепить. Даже янис, и тот в себя не принял, — Энсой покосилась на клетку, но тут же отвела взгляд. — И отвар мой не помог, зря разлила его только. Нельзя из воздуха человека воссоздать. Тебе жить нужно. Самой. И живых любить, а не душу маять.
Тамара глубоко вздохнула, глотая застрявший в горле комок. Потом медленно выдохнула, собираясь с силами. И решилась.
— Лиши меня чувств. Раз не суждено быть с ним, а с другими я и сама не хочу. Пусть хотя бы сердце не болит.
Энсой отпрянула.
— Тебе отчаянье затуманило разум. Не ведаешь, что говоришь! Ни жалости, ни сострадания, ни доброты, — ничего в тебе не останется! Пустошь, холодными ветрами обдуваемая.
— Ну и пусть! Зато я жить начну. Нормально.
— Без чувств ты ходячим мертвецом станешь. Мне такое неподвластно. И духам тоже.
Тамара заплакала.
— Тогда забери сердце вовсе. Не могу больше.
— Добровольно отдаёшь? — Нойда встряхнулась, будто попала под дождь, и поправила сползшую с плеч шаль.
— Отдаю.
Внезапно потянувшись к груди Тамары, туда, где сияли начерченные символы, Энсой, с силой протолкнув сквозь них руку, вытащила пульсирующий кусок плоти.
— Это? Это ты мне предлагаешь забрать?
Тамара, раскрыв рот в немом крике, не сводила глаз с покоящегося на ладони комка.
— Смотри. Смотри, не отворачиваясь. Принимай то, что своими руками натворила, глупая! Просила же, предупреждала! Уберечь хотела, даже себе во вред. Не тому ты подарила его — не по силам любовь оказалась! Вот, почему не помогает моё ведовство. Вот, почему ты до мяса дерёшь грудь. Смотри, Тома, смотри на то, что духам известно! — Энсой чуть сжала комок, и из него потекла чёрная слизь. Такая же, какой она поила Тамару в прошлом году из чайника. — Не прошла испытание. Не достойна оказалась. И тем, что так легко расстаться готова, окончательно отравила, вот оно и сгнило.
Тамара задыхалась. Лёгкие горели, живот сводило судорогой, а в грудной клетке словно разливалась лава.
— Это ты ему дарить собралась? — зло крикнула Энсой, вскакивая с места, и в такт её движениям по палатке пронёсся ветер, вороша сено. — Это — цена твоей любви? Нет, Тома. Ты любить не умеешь, — нойда сжала руку в кулак, раздавливая остатки сердца, и Тамара упала набок, неловко поджав под себя руку.
Нойда судорожно вздохнула. Переступив неподвижное тело Тамары, она приблизилась к клетке и, сев на корточки, ласково посмотрела на зайца.
— Я всё сделала, как и сказали духи. Всё, лишь бы мы вместе были. Как увидела тебя, к ней привязанного, так и поняла: только добровольно отданное сердце сможет истинный облик освободить. Но у неё плохое сердце, слабое. А у меня крепкое, молодое. Здоровое. Оно выдержит. Только явись ко мне. Пожалуйста, явись, не мучай. Хочешь, погадаем, что нас ждёт с тобой? — Энсой указала на распластанное тело женщины. — Я так ещё не делала, но знаю, что видения ярче будут, точнее. Правдивей. Давай?
Повторяя последнюю фразу как мантру, нойда принялась раскачиваться на одном месте.
Заяц замер, и глаза его подёрнулись плёнкой, — как бывало, когда вселившееся в него существо захватывало разум. Существо знало: чтобы обрести тело, — живое, настоящее, способное перешагнуть границу этого мира, — двух сердец мало. Но с помощью нойды можно заполучить больше.
Ведь у них есть целая ярмарка чистых, невинных сердец. Стоит лишь показать то, что они желают увидеть. В чём нуждаются. О чём мечтают. Помахать, как разноцветным флажком. Приманить. И тогда они позволят пустить корни.
Но сначала надо сделать так, чтобы нойда не перестала доверять.
— Давай.
#rinashowtime