Грозный, зубастый, лохматый и воющий зверь, древнее зло на высоких коряжистых лапах, он нависал над кроватью моею тогда, как теперь, только в ту пору, куда нынче заперта дверь, рядом со мною был ты - мой отважный и ласковый папа.

Ты говорил: "Но-но-но, зверь ночной, не шали. Что это, право? Ведь в шерсти твоей все запутались звёзды, стало темно, что ни зги, и плывут корабли без путеводной Полярной. Послушай, уж поздно, шёл бы ты лесом иль бездной, откуда ты там, стоит ли так низко падать, пугая детишек? Волки суровы, моё уважение волкам, только нельзя ли быть ночью хоть малость потише?»
Зверь поджимал виновато свой радужный хвост, мол, не такой уж я грозный, глядите, я вот как умею. И вытряхал из загривка все звёзды на место и радужный хвост вдруг перекидывал по небу мостиком справа налево. И я смотрела с восторгом на этот парад из комет, хлопала громко в ладоши, смеялась и пела. Зверь поднимался на лапы, крутил пируэт, яблоком лунным тем временем сказка сияла и зрела. Взяв осторожно клыками златую луну, зверь наклонял древо жизни пониже, чтоб я дотянулась, сладко баюкали волны, качаясь на них, я засыпала и вдруг… уже взрослой проснулась.
Папа ушёл. Он теперь где-то там, за мостом, с той стороны мягкой ветошкой пыль протирает на звёздах, чтобы Полярная, чтобы в ночи корабли, и всё такое… А зверь уже вовсе не грозный. Я теперь жду с нетерпением каждую ночь. Древний, зубастый приходит он в полночь, вздыхает устало, морду на лапы кладёт, будто больше невмочь, я расстилаю помягче ему покрывало. Добрый мой зверь, ты приляг, отдохни, не спеши, вон как умаялся, мыслимо ль столько работать? Сказку творить – дело важное, только вот ты – всё, что осталось теперь у меня в этом чёрном болоте.
Знаешь, так хочется тоже котомку собрать и по мосту перебраться поближе к сияющим звёздам, только (ты знаешь, тебе не смогу я соврать) мне и туда уже тоже, наверное, поздно. Я, как и ты, потерялась промежду миров, стала седой, под цвет шерсти твоей, и цинично-суровой. Может по чашечке чая? Вот, с мятой готов. Или окно отворим и сначала повоем? Добрый мой зверь, я давно уж тебя не боюсь, знать бы тогда наперёд, то, что люди страшнее, многое было… Теперь только лёгкая грусть, да благодарность за то, что я стала сильнее.
Папа такому меня не учил, может быть, не успел? Он говорил надо, мол, чтобы к людям добрее. Я так и делала, зверь, много лет, много лет… Ну, а потом вдруг прозрела и стала мудрее. Я по евангельской притче уже не живу, что, мол, ударили справа – подставь ты и слева. Я полюбила другую отныне главу – то получи, какой мерою сам же ты меришь. Я причешу твои космы, вон, сбоку репей, где же ты их нацеплял? Видно лазил в дремучем? Там, где Яга, Лесовик и над златом Кащей. Не бережёшь ты себя, отдохнул бы ты лучше. Скоро рассвет, ну, до встречи, мой ласковый зверь. Видишь, уж радужный мост исчезает и звёзды светлее. Ты возвращайся под полночь, толкни лапой дверь, я буду ждать, ведь вдвоём коротать веселее.
* Три года и шестнадцать дней - ни строчки. И вот сегодня написался этот стих (?). Сегодня пять лет, как тебя нет со мной, папа. Люблю. Покойся с миром. Твоя.
#ЕленаВоздвиженская