Сделка

– Так ты и есть тот самый Регрид? – тихий вкрадчивый голос резко вырвал меня из уютного болота раздумий. – Искусный мастер, чьей воле повинуются пламя и сталь?
Я нахмурился, убирая грязную тряпку в потемневший от времени шлем, и поднял взгляд на позднего гостя. Невысокий худой мужчина в чёрном дорожном плаще зябко переминался с ноги на ногу, внимательно рассматривая меня своими колючими серыми глазками.
– Слухи могут быть несколько преувеличены, – окинув незнакомца внимательным взглядом, заметил я. – Чем обязан?
– Для начала – гостеприимством.
Мужчина недобро прищурился, и я, мысленно обругав себя за невежество, пригласил его к огню. Потирая замёрзшие пальцы, незнакомец прошёл вглубь кузницы, опустился на хромоногую табуретку и подставил руки печному жару. Его бледные от мороза щеки побледнели ещё сильнее, лицо неприятно заострилось.
Пока гость грелся, я убрал старый шлем, очистил стол от лишнего мусора и тщательно вытер перепачканные песком и маслом руки.
– Ну что же, господин… – я задумчиво поскрёб густую бороду.
– Руберро, – представился незнакомец.
– Чем обязан, господин Руберро?
Уперев острые локти в колени и сцепив пальцы под подбородком, мужчина гаденько ухмыльнулся.
– Кузнецы твоего рода уже много поколений оказывают мне одну большую услугу, Регрид, – он помедлил, прежде чем эффектно, смакуя, произнести колдовское имя моей семьи. – Квадригарий.
На мгновение в кузне повисла тишина. Это имя знал только тот, кто нам его подарил.
– Черт.
– А-а, он самый, – расплылся в улыбочке Руберро. – Добрый друг твоей семьи, покровитель, наставник и…
– Ложь.
Я холодно смотрел в лукавые смеющиеся глаза гостя. Где-то в глубине этих серых радужек плясали адские огоньки.
– Да брось, кузнец, – весело махнул рукой черт. – Это ведь я подарил твоей семье магический талант: творить настоящие чудеса с огнём и металлом!
– Ты лишил моего деда зрения.
– Ну-у… – черт выразительно поморщился. – Твой дед был… весьма упрямым человеком. Он решил, что можно перестать считаться со мной – вашим покровителем.
– Ты нам не покровитель, а мой дед был честным и благородным человеком. Он отказался помогать тебе – и я тоже не стану.
Лицо Руберро помрачнело, улыбка превратилась в злой оскал – клыки незнакомца оказались чуть длиннее и острее, чем у обычного человека.
– Я наделил твою семью великим даром! Ты мне обязан! Или хочешь также, как и этот вредный старик – провести остаток своей короткой человеческой жизни во тьме?
Я усмехнулся, невозмутимо взвешивая в руке тяжёлый молот.
Дед часто рассказывал историю об опальном черте, которому темный владыка вырвал сердце. Умирающий сын преисподней в отчаянии обратился к нашему предку, чтобы тот изготовил новое – за эту услугу он подарил ему магическое имя и силу обращаться с огнём, как с инструментом.
По древку прошло легкое свечение, стальные узоры навершия тускло засветились.
Шли годы. Черт периодически появлялся: тут починить, там перековать. Квадригарии помогали – в этом не было зла, – но в роду через поколение умирали первенцы.
Я поднял взгляд на незваного гостя.
Дед рассказывал о видении, в котором нити тьмы забирали ещё не родившегося ребёнка, едва фамильный молот касался злого сердца. Сквозь ткань пространства и времени они умерщвляли невинного младенца, продлевая черту жизнь.
– Я не боюсь тебя. И я знаю правду, – мой голос был суров и спокоен, рука сжимала молот привычно и крепко. – Помощь тебе превращает наш дар в проклятие. Если бы не дед, я бы никогда не родился. А у тебя, вероятно, было бы меньше седых волос.
Черт поджал дрогнувшие губы и торопливо откинул со лба серебристый локон.
– Значит, старик все-таки рассказал свою нелепую басню, – нервно рассмеялся он, потирая тонкие длинные пальцы, на которых блестели дорогие колечки. – Но это же просто сказка!
Я ничего не ответил. Я знал – чувствовал правду. И черт это видел. Его тонкое холеное лицо быстро сменило несколько выражений: раздражённое – злое – растерянное – и… несчастное?
– Значит, не поможешь? – тихо спросил он, болезненным движением укладывая ладонь на грудь, туда, где у обычных людей стучало живое сердце.
– Не помогу.
Черт вздохнул, опустил голову и замолчал. Подождав несколько секунд, я отложил молот, снял фартук и собирался было потушить огонь, но…
– Подожди, – остановил меня слабый, жалобный голос.
Я вскинул брови и обернулся. Черт сидел, ссутулившись, обхватив себя за тонкие плечи, а в его некрасивых серых глазах было столько отчаяния и мольбы, что мне стало не по себе. Слишком много человеческого было в этом взгляде.
– Я сниму проклятье, – прошептал он. – И сделаю все, что захочешь. Только помоги мне.
Несколько долгих секунд я молча смотрел на него. Ускорившее свой бег сердце болезненно сжалось.
– Да что ты можешь? – бесцветно произнес я, опуская взгляд.
– Скажи – только скажи, я… я все сделаю!
По моей коже прошли мурашки. Голос черта незаметно изменился, приобрёл мерзковато-вкрадчивые нотки. Я поднял глаза. Болезненный, отчаянный взгляд сочился лихорадочной надеждой.
«Почувствовал… догадался… проклятый бес!..»
– Не думаю, что это возможно.
– Скажи же!
Тяжело облокотившись о старенький стол с инструментами, я тихо выдохнул.
«Могу ли я? Должен ли? Связываться с мерзким обманщиком… Но она… Ради неё…»
– Ты не можешь лечить.
– Я? Могу! Ха-ха! Я могу! – бес громко и нервно рассмеялся. – Я больше не связан обязательствами – перекуй мне сердце, и я излечу любого, кого попросишь!
– Нет. Сначала ты излечишь. И только после я перекую твоё проклятое сердце.
Лицо черта исказила болезненная гримаса, он устало постучал себя по груди.
– Сейчас я трачу все свои силы на то, чтобы мое износившееся сердце работало. На второе такое чудо моей магии не хватит.
– Я не верю, что ты сдержишь слово.
Черт издал слабый, отчаянный звук и щёлкнул пальцами. В его руках появился небольшой грязно-серый листок бумаги и перо.
– Хочешь, подпишем договор? Ты… даже можешь составить его сам! Я согласен на все. Любое желание, любая просьба… все выполню!
– Ты же просто… мерзко лжёшь!
Я не мог объяснить это чувство. Но каждое обещание черта казалось вязким, скользким, фальшивым. Он жаждал получить своё. Но не собирался за это платить.
– Убирайся.
– Нет! Пожалуйста! Я правда… все сделаю! — в отчаянии воскликнул он. —Я… как мне доказать свою честность?
Узоры верного молота слабо засветились под моими пальцами. Я улыбнулся.
— Клятва чести. Ты дашь мне ее — и тогда я перекую тебе сердце.
Одним из первых заклинаний, которому обучил меня отец, была «клятва чести» — магическое плетение, что заставляло держать свое слово даже самых лживых и коварных существ. Иначе они лишались всей своей силы. Или жизни.
Черт вздрогнул, поежился и вжал голову в плечи. На его лице появилось жалобное выражение.
— Оно же… слишком…
— Обязательное? Да. Это будет честная сделка — я перекую твое сердце на века, а ты — снимешь проклятие и излечишь мою дочь.
— Но…
— Это мое последнее слово, черт.
Руберро поджал губы, что-то тихо прошипел себе под нос и потер виски. Я поднял молот и, перегнувшись через стол, вытянул руку.
— Ладно. Твоя взяла. Я согласен.
— Тогда клади ладонь на навершие.
Черт положил тонкую кисть на холодный металл — по узорам прошло багровое свечение.
— Я, Регрид Квадригарий, клянусь перековать сердце — оно будет служить долго и исправно.
Узоры вспыхнули расплавленным золотом. На моем предплечье появилась тонкая золотистая вязь.
Черт прищурился, скривился и тихо, сквозь сжатые губы прошипел:
— Я… Трилгорос Лжец, клянусь снять родовое проклятие с Квадригариев и излечить дочь Регрида Квадригария — ни один первенец в их роду более не умрет от моей магии, а дитя излечится от недуга, чем бы ни страдала.
Узоры вспыхнули темной кровью. Черт скривился, отдернул руку и отвернул рукав рубашки — на предплечье алела багровая вязь.
— Гх-х, ну что, доволен? — зло, болезненно морщась, спросил черт. — Проклятый, упрямый кузнец.
Я не сдержал смешка. Теперь, когда клятва произнесена, и мы связаны словом, черт решил, что можно не тратить силы на дружелюбную маску.
— Тебе подходит твое имя, Лжец, — выпрямившись, произнес я.
— Не смей рассказывать кому-то! — яростно прошипел черт, меняясь в лице. — Слышишь, кузнец? Не смей!
— У меня нет для этого причин — только если ты их сам мне не дашь, — я отложил молот и снял с гвоздика фартук. — А теперь снимай рубашку и доставай свое сердце.
Черт издал звук, похожий на злое «х!» и начал расстегивать пуговицы. Я разложил инструменты, посильнее раздул огонь и надел перчатки.
Щелк.
Я повернулся. Черт, раздетый по пояс, сидел, прислонившись к стене. Его лицо было искажено в болезненной гримасе: одной рукой он придерживал металлическую пластинку, что еще мгновение назад закрывала левую половину его груди, а другой осторожно освобождал сердце от цепочек и трубок. Ни крови, ни живой ткани — словно темное, пульсирующее сердце лежало в механической коробке.
— На, — хрипло, с трудом выдохнул черт, протянув мне его. — Б-быстрее. Пожалуйста…
Я бережно взял небольшой темный «осколок» в руку. Какая искусная работа… мой предок и правда был величайшим мастером.
— Не сжимай… его! — послышалось мучительное шипение.
— Я еще ничего не сделал.
— Ты держишь… слишком крепко!
— Я сейчас буду перековывать его — это будет в сотни раз больнее.
— Так не медли, кузнец!
Я положил сердце на наковальню и занес молот — узоры на навершии засветились. Первый удар высек искры — и кровь. И пронзительный нечеловеческий вопль.
«Кричи, черт, кричи — за всю боль, что принес моей семье и всем людям»
#Шрёдингер