Тайна тела.

Часть 2.
— Летом тут всё в сорняке, — сказал мне Тюльпан, когда мы вошли в распахнутую покосившуюся калитку, — убирать некому, бабка вся скрюченная, сейчас увидишь, а дочь немного стукнутая, — ступив на скрипучие деревянные ступени, он вдруг рассмеялся, но сию же секунду сконфузился, опомнившись, где находится, и громко откашлялся, — помню, вот тут стояла голая, звала меня зайти, кричала, что на стол залез чёрт и пугает её.
Меня позабавил конфуз Тюльпана, и я даже немного позлорадствовал про себя, однако ночная обида заметно отступила.
Двор действительно был запущен. В углу забора стоял, по всей видимости, уличный туалет, обитый покрытым мхом шифером с трёх сторон и с полусгнившей деревянной дверцей. Около спуска в дом из земли прорастали два ржавых металлических столбика, бывшие когда-то надёжной опорой лавочки. Теперь на один из них опиралась длинная сырая доска с нарисованным мелом христианским крестом.
Внутренности дома тоже оставляли желать лучшего. В тускло освещённых сенях было душно, пахло ладаном и сыростью; полы продавливались под нашими ногами, стены, задрапированные дырявыми тканями со стёршимся рисунком, казались мягкими и непрочными, и серый потолок с грязными жёлтыми пятнами, нависал над нами, как хозяйственная, потрёпанная тряпка, которой хозяйки протирают расплескавшийся кофе.
Из кухни, прикрытой жалким подобием двери — фанерой с ручкой, вышла сгорбившаяся старая женщина в чёрном платке. Она подняла на нас стеклянные глаза с морщинистыми пожелтевшими веками, прищурилась и, не разглядев гостей, подалась немного вперёд, продемонстрировав нам своё обтянутое дряхлой кожей лицо, впалые щёки и сухие потрескавшиеся губы. Женщина подняла согнутую в локте руку и указала изуродованным прогрессирующим ревматизмом пальцем в конец коридора, пригласив тем самым в комнату к покойнице.
Первое, что меня удивило, это гроб, вернее сказать, его подобие, стоявшее около двух заколоченных ватманом окон. Девушка, внешности весьма обычной, но не лишённой какого-то милого очарования, лежала в наскоро сколоченном деревянном ящике, состоящим и пяти сырых досок разного размера. Та длинная доска с крестом, что мы заметили на улице, оказалась крышкой этого самодельного бюджетного саркофага.
Помимо нас в комнате никого не было, мы пришли первыми. Стоя в абсолютной тишине при свете одной единственной лампочки, висящей на чёрных проводах, и двух тоненьких свечей, мы внимательно разглядывали покойницу. Она была невероятно узкоплечей и низкорослой, ибо умещалась в столь крошечный по сравнению со стандартными гробами ящик. Её, одетую в чёрное ситцевое платьице, укрыли белым саваном, оставив на виду лишь бледные маленькие ручки с посиневшими ноготками и голову, которая, вопреки обычаю погребения, лежала не на подушке, а на сложенном в несколько раз одеяле. Эта картина навевала на мою душу ужасную тоску, меня обуяло чувство вселенской безысходности, будто сам ангел смерти спустился с небес и жалобно простонал мне на ухо дату моей кончины.
— Отойди к двери, — шепнул Тюльпан, чем заставил меня вздрогнуть, — чтоб бабка не пришла.
Я поглядел на него исподлобья, нахмурившись, удивлённо и даже слегка осуждающе; мне казалось, что он снова задумал сотворить что-то ужасно неправильное, чтобы в очередной раз подтвердить своё природное позёрство, но Тюльпан был вполне серьёзен и немного взволнован.
— Пожалуйста, — попросил он, качнув головой.
Его просьба была исполнена, и пока я стоял у двери, карауля мать покойной, Тюльпан робко запустил руку в ящик и, как он рассказал мне позже, ощупал предплечье девушки, однако их он не нашёл, то есть кисти торчали из платья, но остальная часть руки отсутствовала. Спустя полминуты он испуганно отдёрнул руку, отпрянул от ящика и уставился на меня, словно желая передать свои неприятные эмоции через зрительный контакт.
В сенях тем временем появился новый гость, это пришёл низенький дед с густыми чёрными бровями и пухлым, походящим на жабье, лицом. Он откланялся старухе и, утирая пот с изрезанного морщинами лба, направился в комнату. Мы вышли ему навстречу и, обменявшись рукопожатиями, поспешили покинуть дом до прибытия остальных желающих.
— У неё запястья пришиты к платью, — тихо заявил мне Тюльпан, когда мы вышли за калитку и присели на лавочку около соседнего дома. — Я слышал кости тоже продают, на протезы там или ещё куда, может быть, бабка её того… всю решила продать?
— И с крестом на крышке хоронит, — сыронизировал я.
На самом деле за этой иронией скрывался страшный испуг, и лишь юмору было под силу удержать меня от трусливого бегства.
— Чёрт! — Тюльпан хлопнул себя по лбу. — Как я не понял! Ты видел ящик?
— Видел.
— Какой он?
— Какой… сырой, маленький, пахнет не очень...
— Маленький! — перебил меня Тюльпан. Он не мог спокойно сидеть на месте, тревожно ёрзал, потирая руками дрожащие колени.
— Сёма? — Я положил руку ему на плечо. Оно тоже дрожало.
— Топ-топ-топ… — шептал он, — кто-кто-кто… где же взять мне яства?.. Я думал, что буду, как Шерлок, — ещё тише протараторил он, — но меня, кажись, обыграли.
— Да кто обыграл-то, мистификатор? — сорвался я, вновь негодуя от его манеры недоговаривать.
— Пошли, — кивнул Тюльпан на покосившуюся калитку и чуть ли не бегом двинулся к ней. Мне оставалось лишь поспевать следом. Когда мы вновь очутились в сенях, я решил, что Тюльпан поведёт меня к самодельному гробу, но он свернул в кухню и негромко, вежливо, даже чересчур наиграно, спросил у старухи:
— Баб Лида, а чем поминать-то будем?
— Рисом… — прохрипела та ему в ответ, — кутья будет, отбивные, котлеты… — она гремела посудой, поэтому я не расслышал названия всех поминальных блюд, но могу точно заверить, что все они были из мяса.
— А рыбки не будет? — любезно поинтересовался Тюльпан. Он еле стоял на ногах, опираясь о дверной косяк трясущейся рукой.
Я заметил выступившие на его бледнеющей кисти красные костяшки и толстые голубые вены.
— Откуда… — вздохнула бабка.
Тюльпан оторвал руку и схватился за рубашку в области груди. Ни проронив не слова, он выскочил из сырой землянки и припустил по улице по направлению к своему дому. Прежде чем побежать за ним, я украдкой заглянул на кухню. Хозяйка рылась в небольшом шкафчике и не обращала на меня никакого внимания. За потрёпанной грязной шторкой по мою правую руку пряталась ржавая ванна. Я приподнялся на носочки и увидел, что внутри неё стоит чугунный тазик с окровавленными кусками свежего мяса.
Путь оттуда до дома Тюльпана занял у меня меньше минуты, клянусь, что тогда я бежал быстрее него.
На похороны мы не пошли, как и не соизволили явиться на поминки. Весь день до самой поздней ночи Тюльпана рвало и лихорадило, он бился в истерике, то подскакивая, чтобы схватить помойное ведро, то забиваясь в угол кровати, где, укутавшись в одеяло, тихонько постанывал и что-то бубнил себе под нос; я пару раз расслышал слова из «Отче наш» и других молитв.
Утром, проснувшись, я обнаружил Тюльпана повешенным на суку дуба в саду. На столе на веранде он оставил мне записку на клетчатом тетрадном листе.
«Не стоит заходить в сад, — писал он, не догадываясь, что первым делом после пробуждения я решу выйти на свежий воздух, а не отправлюсь на веранду, — там, на дубе буду висеть я.
Не пугайся и не думай обо мне плохо, это не поступок слабака и не расплата за грехи, это просто смерть, ибо я умер ещё тогда вечером, когда положил себе в рот кусок шашлыка. Я думаю, ты сам обо всём догадался. Она никогда не была такой маленькой, я видел её обнажённую совсем недавно и клянусь тебе, несмотря на аккуратное худое лицо, эта женщина была пышной и никак не влезла бы в маленький ящик, в котором её вчера утром закопали в землю.
Первое, что меня стукнуло — это самодельный гроб, а второе — мясо, сплошное мясо. Ни хлеба, ни рыбы, дешёвый рис для кутьи и много-много мяса. Продай она свою дочь на органы, то позаботилась бы и о хорошем ящике и о пышных закусках, но у неё не было денег, у неё было только мертвое тело в ванной и пара-тройка острых ножей.
Ты видел её руки? Никчёмное подобие верхних конечностей. Я не хочу мистифицировать и этот момент, однако не упомянуть о нём никак нельзя. Либо старуха имеет куда больше силы, чем кажется на первый взгляд, либо ей кто-то помогал разделывать собственную дочь.
Крест на крышке ящика, может быть, и говорит о старухиной вере, но, видимо, та не стала для неё значимым препятствием. «Хочется сделать всё, как у людей» — вот перед чем бессильны любые личные принципы, пышные похороны с кучей мяса перевесили мораль. А, возможно, старуха продала свою душу не богу глупости, а какому-нибудь демону, и теперь ей не важно, какой знак рисуется на крышке гроба.
Подводя итог, хочу ещё раз напомнить — я умер, и этого, к сожалению или к счастью, уже не изменить. Старуха стояла у калитки, когда я шёл встречать тебе на остановку, она сама предложила мне купить у неё мяса. Видимо, вырученные деньги пошли на плату сообщнику или на покупку риса с изюмом для кутьи, а также в карман батюшки за отпевание.
И сколько бы я не критиковал тебя за твой осознанный выбор, в этот раз он спас тебе рассудок и, возможно, жизнь. Беру слова назад, у вегетарианства есть свои плюсы. А теперь собирай вещи, накинь на голову капюшон и беги на остановку в обход старухиного дома, желательно по огородам, только не смотри в сторону большого дуба, напоминаю, там висит мертвец. Автобус уходит в обед и в пять вечера, не задерживайся здесь.
Твой Сёма Тюльпанов.»
Захлёбываясь слезами, я сделал всё, как велел мой почивший друг и уже вечером сел за написание этого рассказа о деревне.
Может быть, Тюльпан был прав о чудовищной силе старой бабки, или наоборот, вся эта история станет неким показательным уроком для всех нас. Настоящие монстры выглядят не как долговязые бледные существа с чёрными глазами, они похожи на нас с вами — обыкновенных людей. Меня всегда интересовало, откуда берутся эти чудовища в страшных рассказах, прилетают ли они к нам из глубин космоса, выходят ли из других измерений или какой-нибудь неведомый владыка тьмы создаёт их из песка и глины. А может быть, у каждого монстра есть свои родители, отцы, матери? И из доброжелательных созданий они превращаются в кровожадных тварей под гнётом страшных обстоятельств? Для бабы Лиды таким обстоятельством была крайняя нищета.
В одном Тюльпан ошибся. Это был один из умнейших людей, которых я знал. Несмотря на всё своё позёрство и показную неадекватность, которые по моему личному мнению, были скорее своеобразной защитной реакцией, какой у меня бывает юмор, он никогда не ошибался в своих доводах и рассуждениях, мог встать на верный путь и не докрутить дело до разгадки, но ошибиться — никогда. Кроме этого злополучного вечера с шашлыками. Я никогда не был вегетарианцем. Мясо было не прожаренное, это угадывалось по внешнему виду. Мне стало отвратительно от одной только мысли о том, что это полусырое блюдо окажется внутри меня, поэтому и пришлось слукавить.
Тюльпан никогда не умел хорошо жарить шашлык.
Автор: #ЕвгенийШорстов