Дурашка часть 2

- Так, значит.- Лебедев поднял от бумаг глаза на Баранову.- Фамилия, имя, отчество? Адрес?
- А то сам не знаешь?
Лебедев сухо повторил:
- Фамилия, имя, отчество? Домашний адрес? Отвечайте, гражданка, для протокола.
- Да пошел ты...
- Будете грубить, вам же хуже...
- А мне по фиг. Один хрен оштрафуешь.
- У тебя носки чистые?
Вопрос Палыча прозвучал так нелепо, что Баранова даже не выругалась, а только рот изумленно открыла. А сержанты и Лебедев посмотрели на капитана с откровенным недоумением.
- Чи-и-во-о-о?
- Я говорю, носки давно стирала?
- Да ты, старый член! Может, тебе еще трусы вывернуть?!
Лебедев хмыкнул:
- Ну, трусы-то ты уже...
- Сапоги сыми.
- Да ты что? Совсем... нёбу дался?!!
- Я сказал,- голос Палыча лязгнул металлом, и глаза недобро сузились,- сапоги сыми.
Глаза у Барановой забегали по сторонам, и морда побледнела. Она даже сказать, что не нашла. А Палыч, еще больше построжев, резко повторил в третий раз:
- Сымай, говорю! Ну? Не то силой сымем!
Помявшись, Баранова скинула один сапог, потом, не спеша, второй, и бросила их Палычу на стол.
- На, подавись!
Палыч невозмутимо осмотрел оба сапога, потом встал из-за стола, присел возле Дурашки и сунул ему оба сапога под нос. Дурашка брезгливо обнюхал и недовольно покрутил головой. Однако особой неприязни к обуви не проявил. Но когда Палыч подтянул его мордой к ногам Барановой, которые та старательно поджимала под скамью, Дурашка зачихался так непрерывно и заливисто, что Палыч испугался, как бы он не задохнулся. Отпустив Дурашку, капитан секунд пять посидел на корточках неподвижно и вдруг резко сорвал один, а потом и второй носок с ноги Барановой. И из носков на грязный пол посыпались аккуратные пакетики с белым порошком, одинаковые, безликие как близнецы и, видимо, очень дорогие Барановой. Дурашка такой вывод сделал из того, что баба вдруг схватилась за сердце, охнула, и стала медленно сползать со скамьи. А Лебедев уронил на протокол ручку, и протяжно выругался:
- Твою м-ма-а-ать! Да тут же не меньше трех граммов будет! Вот, значит, как, да? Водки паленой тебе мало было, так ты на наркоту перешла?
Баранова заверещала, сразу приходя в себя и перестав тискать рукой жирную грудь:
- Не докажешь! Может, там и не наркотики? Я не знаю ничего, подкинули, сволочи! Без понятых... Незаконно!..
- А мы сейчас на экспертизу.- Палыч аккуратно положил пакетики на стол.- И пальчики проверим. А еще дома у тебя шмон устроим...
Давно уже увезли ребята из НОН Баранову, оформив по всей форме протокол и поблагодарив Палыча с Лебедевым, уже перестали ребята из ППС таскать в участок задержанных, и время уже клонилось к полуночи, а Палыч с Антоном не спешили домой, распивая бутылочку и беседуя о том, о сем, чего никогда прежде не было. Лебедев, изрядно захмелевший, в который раз уже спрашивал Палыча:
- Нет, Палыч, ну ты скажи - как догадался?
Палыч криво усмехался в ус, и в который раз уже повторял:
- Да говорю тебе - ни при чем я. Это Дурашка все... Я ведь чего подумал? Собачонка не избалованная, всяких запахов нанюхалась за свою жизнь, а тут вдруг от чьих-то сапог расчихалась. Дай, думаю, проверю... Ну, и... вот, значит...
- Нет, я не понимаю - продолжал упорствовать Лебедев,- почему у нее, то есть, у него, именно на наркотики такой чих? Может, он раньше дрессированный был, а?
- Да ну... - Палыч неуверенно пожал плечами.- Это вряд ли. Видно же, что собака бездомная...
После долгой паузы Лебедев вдруг предложил, глядя на забившегося под скамью Дурашку:
- Слышь, Палыч. Ты бы ему ошейник сообразил. Сам ведь знаешь: как бесхозного, в спецавтохозяйство забрать могут.
- Думаешь?
- А чего тут думать? И помыл бы его, вон как шерсть свалялась... А знаешь что? Отвези-ка ты его на питомник. Точно! Пусть его там ребята посмотрят. Я не специалист, но, по-моему, из пса толк будет...
На другой день Палыч и в самом деле повез Дурашку в питомник, хотя и одолевали его сомнения. Мало ли? Может, случайно все это получилось, и нет у Дурашки никаких особых способностей. Посмеются над ним, старым, на смех поднимут. Ну, это бы он, положим, пережил, а вот каково Дурашке будет? Однако желание проверить псину было сильнее. И не зря повез, как выяснилось. Правда, опять-таки знакомства помогли. Так бы Палыча и слушать никто не стал, кинологам и своих забот хватает. Но Леша Ползунков, старший инструктор и сын давнего знакомого Палыча, все же со вниманием выслушал рассказ капитана, и пару часов безродному Дурашке уделил. Какое это было мучение, Палыч и без комментариев понял, столько муки было на лице Алексея и на морде Дурашки, когда они вернулись с площадки. Но Алексей, судя по всему, был доволен. Закурив, он потрепал Дурашку по морде, и удовлетворенно сказал Палычу:
- Знаете, Виктор Павлович, много я тупых видел, но этот тупее всех. Но нюх!.. Короче, если вы мне его месяца на три отдадите, розыскной пес из него получится. Правда, нестандартный.
- Это как это?- попытался обидеться Палыч.
- Как бы вам... Понимаете, все служебные собаки готовятся вот с таких,- Алексей опустил руку почти до уровня земли.- А вашему, судя по зубам и другим признакам, уже года три, три с половиной. По человеческим меркам – уже лет двадцать с хвостиком. Поздновато учиться. К тому же рефлекс у него уже выработан, и менять его - дохлое дело, только собаку с толку собьешь. Наши-то собаки при обнаружении наркотиков или там взрывчатки, оружия либо голос приучены подавать, либо ложиться. Этот же чихает, черт его подери! Не переучишь уже. Но на выборке работает отлично. Надо только отшлифовать навыки.
- Ага...- Палыч довольно усмехнулся.- Только в толк не возьму, где же он мог на наркотики натаскаться?
- Да не стоит и голову ломать, все равно не узнаешь. Может, прежде был хозяйским, и владелец наркотой баловался, вот у вашего Дурашки рефлекс и выработался. Да масса вариантов, какое это теперь значение имеет? Да и не сказать, что он совсем безродный. Я бы сказал, что линия шнауцеров у него в экстерьере явно прослеживается. Отсюда, вероятно, и определенные способности. И нюх у него просто изумительный, даже для собаки. Так вы подумайте, Виктор Павлович. Может ему у нас лучше будет, при деле-то? На полном гособеспечении. А толк из кобелька точно будет, это я вам как специалист говорю...
С того дня прошло уже полгода. Уже март был на излете, снег практически сошел, и только по утрам еще слегка подмораживало, и на лужах образовывались хрусткие корочки почти невесомого льда. Впрочем, Дурашке холод и бескормица были уже не страшны. После долгих размышлений Палыч все же привел его в питомник, предварительно отскоблив от грязи и откормив домашней снедью. Очень ему не хотелось отдавать кобелька в чужие руки, но и держать постоянно взаперти и на сухомятке тоже было жаль. Дурашка уже не смотрелся маленьким чучелом, понемногу приобретя авторитет служебной собаки и даже легонькую нахальцу заслуженного баловня. Не то, чтобы он был собачьим гением, но нюх у него и в самом деле оказался весьма приличным, и счет разысканных им наркотиков в рейдах, на КПМ и при обысках в наркоманских притонах шел уже на килограммы. И это было только началом его служебной карьеры. Теперь-то Дурашка точно знал, что такое служба, и старался истово, без дураков и лени, старательно отрабатывая свою кашу с мясом. И собачья среда приняла его не сказать, чтобы радостно, но без излишней агрессии. Здоровые немецкие овчарки и ротвейлеры смотрели на него малость снисходительно, но, в общем-то доброжелательно, а маленькая спаниелька Бася из четвертого вольера довольно недвусмысленно давала понять, что ухаживания с его стороны будут восприняты доброжелательно.
Палыч навещал его почти каждый вечер, а на выходные иногда забирал к себе домой. Правда, жена Палыча поначалу отреагировала на появление Дурашки в доме не самым лучшим образом, но когда он ползком добрался до ее ног, умильно заглянул в глаза с ласковым поскуливанием, а потом приволок ей свой поводок в зубах, и все это покорно, словно отдавая себя на ее строгий суд, жена Палыча не выдержала, и рассмеялась. И махнув рукой, разрешила иногда бывать в доме.
А в один из дней Палыч пришел к Дурашке какой-то... Непонятно, словом, какой. Вроде бы и веселый, а в глазах грусть-тоска, как будто расставался с чем-то очень дорогим и привычным. Приласкав Дурашку, он посопел носом и пожаловался кобельку:
- Вот и все, глупый, кончилась моя служба. Через неделю ухожу на пенсию. Майора дали. Не иначе как Андрюшка Седой расстарался. Не забыл старика... Ну, пойдем, что ли, погуляем?
Выйдя за ворота питомника, они не спеша направились в сторону лесопосадки, по едва видимой в полутьме тропинке, по которой ходили постоянно, и привычно уже не спотыкались о бугры и корни деревьев. Палыч что-то продолжал бормотать, но, не жалуясь Дурашке, как это было когда-то, а просто рассказывая, плавно и негромко, по привычке уже, зная, что Дурашка слушает, и все понимает, несмотря на свои отлучки под кустики и петляние между Палычевых огромных ботинок. Поэтому когда он неожиданно прервался, резко оборвав себя на полуслове, Дурашка замер на месте и вопросительно вскинул мордочку, не понимая, отчего это Палыч перестал бухтеть. А Палыч похлопал себя по ноге, подзывая Дурашку, и негромко укорил:
- Ты что же, глупыш, увлекся, и не слышишь ничего?
Только теперь Дурашка разобрал голоса где-то за кустами, может быть, на той полянке, куда они с Палычем много раз наведывались. Голоса мужские, резкие, и какой-то задушенный, как сквозь плотную ткань, женский вскрик. Палыч мгновенно подобрался, и нахмурился, и Дурашка, чутьем уже служебной собаки уловил, что дело нечисто, уж больно болезненный и тоскливый был вскрик. Вполголоса выругавшись, Палыч вломился в голые кусты, плотные и колючие, за которыми стояла машина со слабо освещенным салоном, в три прыжка подскочил к ней, и рывком распахнул дверцу. В салоне, на заднем сиденье, барахтались двое, мелькая оголенными частями тел, а на переднем скалился мордастый детина, пялясь в зеркало, явно довольный тем, что происходило сзади. Палыч, ни слова не говоря, одним рывком выдернул с заднего сиденья парня, взъерошенного, возбужденного, со спущенными брюками, и отшвырнул его на землю, голым задом прямо в подмерзшую к ночи лужу. И только после этого гаркнул во всю глотку:
- А ну брысь отсюда, говнюки!!!
Растрепанная девчонка из салона выбралась сама, всхлипывая и пытаясь приладить на поясе разорванную юбку. Палыч осуждающе покачал головой, глядя на ее совсем юное лицо с размазанной косметикой:
- Зачем же, соплюха, к чужим в машину садишься? И что вас, недозрелых, на приключения тянет?
Мордастый парень вышел из салона, критически осмотрел высокого и костлявого Палыча в помятом плаще болотного цвета и серенькой кепчонке, цыкнул слюной сквозь зубы.
- Ты бы шел отсюда, дед. Тебе-то уж точно ничего не обломится.
Другой, уже встав на ноги и натягивая штаны, выматерился:
- Щ-щас пойдет. Только передо мной извинится...
Первый удар Палыч отбил без затей, по-деревенски. Просто отмахнулся длинной ручищей, как от комара. Второй заставил его охнуть, и согнуться пополам, однако, на ногах капитан устоял и, выпрямившись, от души врезал парню в челюсть так, что тот приземлился только через пару метров. И тут же сзади Палычу на голову обрушился такой удар, что он без слов рухнул на колени, успев заметить, как девчонка с воплем побежала в сторону дороги...
Его пинали безжалостно и равнодушно, не особо и распаляясь от злости. Просто так, потому что под руку подвернулся, и помешал, а энергию не вылившуюся в насилие куда-то надо было девать. Несколько раз Палычу удавалось приподняться на одно колено и ответить парой хороших тумаков, но потом его снова сбивали с ног. Откуда-то из кустов появился третий мордоворот, и тоже подключился...
А Палыч вертелся как уж, рвал на себе полу плаща, пытаясь дотянуться до пистолетной кобуры под кителем, и все никак не мог повернуться на другой бок, сбиваемый огромными тупоносыми ботинками. И скрипел зубами от бессилия, хрипел матерно: « Щас, щас... Щас, козлы...". И выкидной нож в руках одного из парней он увидел искоса, подбитым уже глазом. Даже не увидел, а скорее унюхал чутьем старого служаки, твердо знающего, что в какой-то момент в руках у шпаненка обязательно окажется нож, и важно не пропустить этот момент, вовремя перехватить инициативу в драке, чтобы не поставили на перо. А что бьют, так это ничего, это не смертельно. Только бы до кобуры дотянуться да шмальнуть в воздух для острастки. А если понадобится - то и по ногам, чтоб не носили такую мразь по земле...
Он уже почти выдернул "Макарова" из кобуры, и затвор потянул, когда Дурашка, громко и непрерывно лающий и мечущийся вокруг дерущихся, истошно взвизгнул, и в длинном прыжке оскалил клыки, нацеливаясь на чужую руку с ножом с одним твердым намерением: разорвать, отгрызть, чтобы не покушалась на Палыча, и совсем не думал о себе в тот момент, помня только что Палычу он обязан ВСЕМ. В том числе и жизнью. Но промахнулся. Точнее попал, вцепился намертво, да не в ту руку, в левую, так, что кровь брызнула, и мясо пробил до кости, и взревел мордоворот от дикой боли, безуспешно пытаясь стряхнуть с себя этот маленький лохматый комок, превратившийся в сплошные зубы и звериную злобу. А потом другой рукой махнул, наискось, по всему собачьему боку, и Дурашка болью захлебнулся, ушедшей внутрь, но зубы не разжал, и не дрогнул. И только Палыч заорал тоскливо и протяжно, перекрывая грохот собственного "Макарова":
- Дура-а-а-а-шка-а-а-а-а-а-а!!!
...Когда прибежали с питомника четверо ребят во главе с Алешкой Ползунковым, вызванные девчонкой, едва поспевающей следом, все трое парней покорно стояли на коленях, скрестив ноги и заложив руки за головы. Палыч сидел чуть в сторонке, одной рукой сжимая табельный "Макаров", а второй баюкая и прижимая к себе Дурашку, что-то негромко бормоча себе под нос и не обращая внимания на капающую с разбитого лица кровь. Алексей первым делом кинулся к Палычу, махнув рукой на парней, которых тут же обыскали, и, заломив руки за спину, сковали наручниками.
- Ты цел, Палыч?
Капитан молча кивнул, и по-бабьи всхлипнул, с трудом сдерживая навернувшиеся слезы. Ползунков, только теперь заметив в полутьме тельце Дурашки у Палыча на коленях, нагнулся, и пощупал рукой кобелька. Наткнувшись на длинную рану, зацепившую собачий живот, тоскливо выругался, все поняв, и погладил уже остывающее тело. Палыч не выдержал, и заплакал, содрогаясь крупным телом, и Ползунков не мог подобрать таких слов, чтобы утешить седого и повидавшего всякого в своей жизни капитана. А тот с подвыванием и всхлипами трясся, не в силах остановится, и стыда за свои слезы не испытывал, и никто бы сейчас не смог подшутить над ним, усмехнуться косо в сторону, столько неподдельного горя было в облике худого, скрючившегося в три погибели Палыча.
Отойдя в сторону, Ползунков приблизился к парням, рожами прижатыми к капоту машины, и тихо и злобно спросил:
- Кто?.. Кто был с ножом, я спрашиваю?.. Молчите? Ладно, языки мы вам развяжем, это я вам твердо обещаю. За вооруженное нападение на сотрудника милиции вы, б...ди, штрафом не отмажетесь. И за попытку изнасилования...
- Хрен тебе. Не было изнасилования. А что этот придурок - мент, мы не знали. Он не представился.
Ползунков схватил умника за волосы, и резко вздернул голову вверх.
- Не было, говоришь?
Обернувшись к стоящей в паре шагов девчонке, спросил:
- Заявление писать будешь? Только не говори мне: «Нет"!!!
Та кивнула головой, и твердо ответила:
- Буду.
- Вот так, понял?- Ползунков трахнул парня мордой о капот.- И сотрудник наш тебе представился. Он представился, молодая? Верно?
Секунду поколебавшись, девчонка решительно кивнула.
- Да. И удостоверение показал. А вы на него с ножом...
- Врешь, сука! Ты ничего не могла видеть!!
- Я видела.
Ползунков еще раз припечатал парня о капот.
- Она ВИДЕЛА. Ты понял, мразь?!! И нам ты оказал сопротивление при аресте. И она это подтвердит. А теперь иди, гнида, тебя веселая ночь ждет...
А Палыч сидел в сторонке, ко всему безучастный, покачиваясь взад- вперед, словно баюкая мертвого Дурашку, и негромко бормотал, не утирая текущих по лицу слез:
- Как же я тебя, малыш, не уберег-то, а? Ах, милый, милый. Сам на смерть пошел, чтобы меня защитить. Да мне бы только на секундочку раньше ствол вытащить! Господи, да как же я теперь-то? Прости ты меня, старого дурака, не серчай, мой хороший...
© #АлексейКлёнов