Бармалей и Соломинка

Когда точно это произошло никто уж и не помнит, потому что случалось оное сплошь и рядом. Наверняка в один из солнечных деньков, в самом начале весны, взялась лиса курей таскать у бабки Матрёны. Взялась-то за старое. На селе ту лису прозвали Бармалеем. Ведь прошлой осенью Семён, сын Матрёны, обухом ей зарядил по голове и выбил глаз напрочь. Думал, что отвадит от курятника, но лиса опять за своё принялась. А был ли Бармалей из сказки без глаза никто и не знал, но оброненное в сердцах слово прижилось.
– Опять? – мяукнул усатый толстяк с завалинки крадущейся мимо лисе. – В следующий раз Семён тебе башку снесет. Так и знай – башка кирдык!
У кота Матрены не было имени, Семён издавна подзывал его свистом, возвращаясь с рыбалки. Бабка иногда вздыхала по этому поводу. И хотя без повода она вздыхала гораздо чаще, но нет-нет да и присвистнет: всё ж проще, чем кличку придумывать.
– Не засоломит! – ответила лиса, бережно положив куриную тушку на снег, и попыталась дотянуться языком до изувеченного глаза. Почему она так странно коверкала слова, кот никогда не спрашивал, да и интереса к тому не возникало. – План у меня есть. Соломенно верный!
Кот лениво показал взглядом в сторону, и лиса спохватилась, ведь курица, притворившись задушенной, отползла уже на добрых шажков десять. Пришлось вернуться и притащить её обратно.
– Ну, а у тебя как дела? Что нового?
– Да что тут может быть нового? Деревня! – Усатый прикрыл глаза, ему даже на мгновенье захотелось помурлыкать: до того лепотно нежилось на весеннем солнышке. – Я тут прикинул от нечего делать: люди за свою жизнь тратят девятьсот семьдесят восемь человеко-часов для того, чтобы открывать различные двери различным котам. И не спрашивай, как я посчитал. Я всегда чувствовал в себе тягу к знаниям. Когда нечего делать, освобождается куча времени. Да, еще: к соседям приехали родственники с Севера, привезли Мусечку беленькую, а у той глаза, представляешь, разного цвета. Говорят… как же это называется… гетерохромия, во!
– И?
– Жутковато.
– А у Семёна как дела? В город переезжать не отсоломился пока?
– Да какой там! Уехал вчера за дочкой. Хочет привесть к Матрёне на постоянку.
– Ну, ничего-ничего, есть у меня ещё пара мыслишек. Бывай!
Схватила курочку поудобнее, дернула хвостом и была такова. И звали ту лису среди своих Хвостодёрка за эту чудную привычку встряхивать пушистым хвостиком. Это кот узнал ещё до того, как она стала Бармалеем, до того, как Семён вернулся к матери.
В тот памятный день здешний скворец, кот и лиса позарились на один кусок хлеба, выброшенный веселой компанией на майских праздниках в посадках. Кот фыркнул, поняв бесполезность находки, и промяукал лисе:
– Оставь: скворцу нужней.
– Откуда ты знаешь? – прошипела рыжая хищница. – Может нужней мне?
– Пусть забирает! – протрещал с ветки пернатый. – Я найду ещё!
Так и познакомились.
Хвостодёрка поначалу без особого воодушевления и с огромным недоверием воспринимала новых знакомых, коту, как всегда, было всё равно, а скворец беспрестанно верещал о том, как же им всем крупно повезло.
– В чём именно? – уточняла лиса, скривив мордочку, будто лизнула кислого.
– Я могу тебя предупреждать об опасности! Мне сверху лучше видно!
– Нюх меня ещё никогда не подводил.
Но однажды подвёл. После того Хвостодёрка уже охотнее прибегала на их частые сходки к опушке у высыхающей берёзы.
– Как я его ненавижу, – жаловалась лиса, положив изувеченную мордочку на лапы.
– У него только что судебный процесс закончился. – Кот всегда был в курсе событий. – Вот и оторвался на тебе.
– Он что, преступник? – Лиса принюхалась по привычке, потом увидела скворца на ветке и успокоилась.
– Не-е-ет, хотели лишать родительских прав, но вроде как поверили, что исправится и не стали. Но жена его все равно выгнала из дома. По крайней мере, это то, что он рассказал Матрёне.
– Я ему тоже верю! – радостно объявил пернатый сверху. – Он обязательно исправится! Семён – мой поклонник, как и все люди! Он балдеет от моих песен!
– Людям просто нравится балдеть, – отмахнулся кот и принялся царапать кору берёзы. – Кто-нибудь знает, зачем я это делаю?
Хвостодёрка зевнула и прислушалась к урчанию в животе. Скворец обратил внимание на пролетающую мимо скворку. Проталина вокруг дерева с каждым днём становилась всё больше.
– На 121-ом километре сшибли грача!
– Я пошла.
Безусловно, лиса понимала, что с одним глазом шансы уйти от погони понижались, но голод притуплял осторожность, а запахи манили к селу. Поэтому она напросилась к коту поздно вечером в гости, и усатый заприметил дергающийся хвост за сарайкой как раз после четвертой стопки Семёна. Тот изливал страдания престарелой матери и изредка с тоской поглядывал на кота.
– Так ведь не нужна она ей! Всё ради денег! Пропивает всё, ей богу! А на ребенка плевать!
– А я всегда говорила: чем больше законов, тем больше жуликов!
Кот попросился на улицу, и его тут же выпустили.
Хвостодёрка дожидалась на гумнах.
– А где Валера? – это она о дворняге бабы Матрёны.
– Я его погулять отпустил, – деловито пояснил кот.
– И он тебя слушается?
– Куда он денется. У собак в генах заложено слушаться, просто сразу нужно поставить себя командиром.
И хотя на самом деле сторожа пришлось подкупить стянутой со стола колбаской, тот выполнял просьбы с удовольствием. Коту даже не пришлось напрягаться, а в его жизни не бывало еще случая, ради которого он поднапрягся бы.
– Дома чё?
– Да Семён хочет дочь привести… Или Матрёна этого хочет… их не разберёшь, но чего-то я сомневаюсь, что из алкашни этой хороший воспитатель получится.
– Я чего пришла-то… – Хвостодёрка обернулась на хруст ветки и прижала уши. – У вас же куры…
Коту пояснения не требовались.
– Куры, – подтвердил он. – А ещё Бурёнка.
– Ну, Бурёнку я не потяну, а вот от курочки не отказалась бы…
– А чего к соседям не сходишь?
– У всех собаки злые, а я не убегу, как раньше… а тут… Валера… Ты тут.
Кот призадумался. Посмотрел в окошко. Хозяйка приоткрыла его, видно душно в доме становилось. До них донеслось пьяное:
– Да не отдаст она мне её!
– А ты понастойчивей! Пригрози! Прояви характер!
Вернув внимание лисе, кот нехотя согласился:
– Ладно, только не увлекайся. Я ж это… яички тоже люблю. Да и если мелкую привезут…
– Спасибо, вот самое соломенное.
Чудно было слышать коту слова благодарности от недоверчивой лисы. Ему даже показалось, что она это от чистого сердца сказала.
Через неделю уж и снег весь сошёл. Только в лесу кое-где остались пролежни, да в канавах.
С каждой украденной курицей коту становилось всё гаже от гореваний Матрены да и от увесистых пинков Валере как-то не по себе было, будто это его самого пинали. После пятой он даже попросил Хвостодёрку повременить немного, перерыв сделать, но…
– Опять? В следующий раз Семён тебе башку снесет. Так и знай – башка кирдык!
В тот же вечер скворец громогласно объявил:
– Едут! Едут!
– Сам видел? – уточнил усатый.
– Сам! – подтвердил скворец, но добавил чуть поникшим голоском: – Вот только девочка какая-то… не такая.
– Какая «не такая»? – Кот насторожился.
Позже, услышав несколько раз загадочное новое слово «ДэЦэПэ», которое то тут, то там высказывалось вполголоса, он понял: именно поэтому пятилетняя девочка еле держалась на ногах, склоняла голову и мямлила несуразное. Даже косички, которые обычно бывают смешные, казались на Наденьке потрёпанными и больными.
– Я тоже хочу на неё посмотреть, – высказала Хвостодёрка у берёзы после рассказа друзей.
– Только чур без кур.
– Без кур так без кур, – согласилась лиса.
– Как стемнеет – приходи, с Валерой договорюсь.
– Я не Валера! Я Валет! И я больше никуда не пойду! Загребло уже пинка ловить из-за твоих шашней с лисами! – вопила дворняга, но носа из конуры не высовывала.
– Нашёл чем гордится, – раздраженно мяукнул усатый. – Валет он. Нет, вы видели! Был бы ты туз, звали б тебя Тузом, а пока ты валет – будешь Валерой! И не ной! Ты пёс сторожевой или шваль беспородная? Стиснул зубы и терпи. Кто кормит, тот и пинает. А коли можешь сам себя прокормить, так никто тебя и не держит. Вон поле, вон лес – только пискни и какой-нибудь волчара тобой и не подавится.
– А ты не боишься, что Матрена и тебя вышвырнет, если узнает?
– Она на меня не рассердится, – важно заявил кот, хотя у самого-то тревога по этому поводу закрадывалась. И добавил, чтобы успокоить, прежде всего, себя: – Она же понимает, что мужчина ради женщины, даже воровки, способен на все. Если не устояли ни Самсон, ни Марк Антоний, что же ожидать от меня?
– Ну а что делать-то? – отозвался Валера после короткого молчания и, съежившись, вылез задом из конуры.
– Погуляй.
– Опять?!
– Сегодня все куры уцелеют и будут молиться за твоё здоровье – вот увидишь.
– Ну, хорошо. Я тогда пойду?
– Мяу!
Скворец, сидя на ветке, объявил о том, что лиса ждёт сигнала.
Солнце уже как с полчаса назад, подбоченившись и забрызгав жуткими алыми кляксами облака, завалилось за макушки леса. Ночь густой пеленой обволокла село.
Лиса и кот, подтянувшись на задних лапах, заглянули в окно. Скворец спустился пониже.
Наденька в сиреневом платьице сидела на коленях у бабушки, та – в кресле, и обе смотрели телевизор. Семён лежал на кровати и вроде как спал, но иногда поглядывал украдкой на родных, потом отворачивался на бок, к стене, но вскоре снова начинал ворочаться, будто снился ему редкий кошмар.
– Какая же она соломенная, – заворожёно протянула лиса, будто увидела самое прекрасное в мире создание.
– Уверена? – кот удивился.
– Я-то думала, что этот урод такую же уродку на свет произвёл, а она вон какая красивая. Что-нибудь говорит?
– Она почти всегда одно слово повторяет. «Пупель». Или «бупель»… А иногда и «кукель» слышится. Не разберёшь. Ткнёт пальцем в курицу: «Пупель!» На Валеру покажет: «Пупель!» Да и вон сейчас мультики смотрит – то же самое.
– Интересно, что это значит… Хочу знать.
– Зачем тебе?
– Не знаю. Но хочу. Ты же не знаешь, зачем мух полудохлых ешь, когда тебя и так нормально кормят…
– Не напоминай. – Кот брезгливо сморщился.
– … вот и я хочу.
Так прошёл месяц. Бармалей-Хвостодёрка любила прятаться в высокой траве поля и наблюдать за тем, как Семён возил Наденьку на коляске к реке. Кот всегда бежал следом и чуял знакомую лису. Однажды Семён полез в реку вытягивать бредни, оставив Ваську на коленях девочки, и лиса осмелилась показаться. Она осторожно подкралась к коляске и села рядышком, принюхавшись к маленькой ладошке Нади.
– Красивая.
Кот лениво посмотрел на рыжую, а та лишь добавила:
– Уверена.
Девочка не спускала с лисы глаз и улыбалась. Вдруг она громко выдала:
– Пупель!
Хвостодёрке стало почему-то невероятно тепло от этой реакции. Даже жарко. Хотя до лета оставалось ещё с месяц. Жарко и радостно. Впервые с тех пор, как она вылизывала свой последний помёт. Лиса ткнулась мокрым носом в человеческую руку и поспешила спрятаться, потому что на возглас девочки отец стал торопливо возвращаться.
Недалече, в кустах у дерева, она продолжила наблюдать. Кот пристроился рядом, ему стало любопытно: лиса преобразилась внешне, исчезла впервые заполнявшая здоровый глаз озабоченность.
– Мне кажется, я знаю, что значит это слово… – задумчиво протянула лисица.
– Ну, молодец, супер! – вздохнул кот.
На это она лишь хитро улыбнулась и дернула хвостом.
– А как же твой план? – поинтересовался усатый. – Месть! Без пощады!
– У меня появился новый.
Кот поёжился, лизнул лапу, потом подумал о том, как далеко возвращаться домой. Состояние Бармалея ему казалось беспричинно странным, но ведь он не знал о прошлом лисицы. Наверное, там нашлось бы места для множества историй. И он пообещал себе, что однажды напряжется и спросит её об этом. Потом. Может быть, летом.
– Я никогда не видела людей с такими соломенными волосами. – Хвостодёрка словно мёду попробовала. – Буду звать её Соломинка. И тебе имя придумаю, негоже коту на свист откликаться.
– Да я и привык уже как-то… Думаешь, Семён справится?
– А не справится, так я его так отсоломлю, что ввек не забудет!
На том и порешили.
© Сергей Савочкин
Другие работы автора: #СергейСавочкин