Сотая картина

1
Гарри нанёс на картину очередной мазок, и на чёрном крылышке райской птички появилось синее пёрышко. Затем он обмакнул тонкую кисточку в голубую краску, следом – в белую, и вот на аметистовом пёрышке засверкала прозрачная капелька воды. Казалось, что совсем недавно закончился дождь, райская птичка отряхнулась, но всё равно на её оперении оставалось несколько капелек.
Художник откинулся назад, прикусил губу и, чуть нагнув голову, осмотрел холст: сначала подетально, а затем в целом.
Он закрыл глаза и прислушался к картине. Где-то вдалеке грохотал гром, от которого у птички билось тревожно сердечко. Художник втянул воздух: запах озона и землистого петрикора, характерного для влажного тропического леса, закружил ему голову. Гарри зашатался, и ему пришлось отставить левую ногу в сторону, чтобы не упасть.
Наконец, Гарри открыл глаза и провёл над холстом маленькой ладонью. Она подрагивала. Он шумно и прерывисто вдохнул, задержал дыхание, а затем еле слышно выдохнул. Его чуть сведённые брови расслабились, осанка его приобрела некую статность, и Гарри удовлетворённо крякнул. Очередная картина приближалась к концу.
Райская птичка была не просто картиной. Она была картиной под номером 100.
Именно эту цифру устроители выставки и озвучили два года назад художнику из забытого Богом городка на Диком Западе. Все эти два года неизвестный художник – пока ещё неизвестный – усердно трудился. Он рисовал только зверей и птиц, но рисовал так, что под его кистью животные словно оживали.
Хотя, если придерживаться правды, мысль о «живых» картинах исходила от самого же Гарри. Он был стеснительный малый. И свои картины не показывал никому, кроме своей жены, – а той до них не было никакого дела. Шерри в открытую смеялась над его холстами. «Только пыль собирают! – говорила она так. – Ты хоть одну продал»?! И хотя она не верила в то, что однажды с помощью картин можно разбогатеть, она не бросала мужа. Возможно, всё дело было в наследстве Гарри: как ни крути, но на три года замужества его хватило! Злые языки могли бы даже настаивать на этом. Но Гарри придерживался совсем другой точки зрения. Он обожал свою Шерри и искренне верил, что и сам не противен ей. Он лелеял мечту, что однажды станет знаменитым художником, будет жить в достатке, и жена наконец прикипит к нему навсегда – как две монетки в огне вплавляются друг в друга навеки.
Мысли о Шерри взбодрили Гарри. Наследство подходило к концу, и теперь он мог полагаться только на свою коллекцию из ста картин. Взгляд художника снова заискрился, и он подошёл к картине.
Райская птичка сияла всей гаммой радужных цветов. Оставалось нарисовать только клюв — маленький клювик ещё не придуманной расцветки, гордо задранный к солнцу. Гарри никогда не видел райских птичек: ни вживую, не нарисованных, не слепленных. Он только читал о них. И потому то, что он нарисовал, оставалось лишь плодом воображения Гарри — не больше. Но именно в эту сотую картину единственный сын Джима и Энни Морганов вкладывал не только все свои надежды, но и несбывшиеся мечты своих родителей, а также чистые помыслы ещё не родившихся собственных детей. Да, может быть, он никогда не видел райских птичек, но разубедить его в том, что они именно так и выглядят, не смог бы никто.
Гарри немного подумал, и несколькими штрихами придал кончику фиолетового хвоста оранжевую окраску — в тон головки этой птички и её лапкам. Именно сейчас Гарри понял, что точно такой расцветки будет и будущий маленький клювик. Оранжевый.
В это время хлопнула входная дверь.
2
Гарри стоял перед Шерри и, стиснув в кулаках свои кисточки, твердил:
– Я обещаю, любимая! Скоро мы заживём, как настоящие богачи!
– Богачи? – как-то спокойно сказала Шерри. – Да что ты знаешь о богачах? Даже если бы твои картины стоили по тысяче долларов, ты знаешь, сколько нужно нарисовать их для миллиона?
– Миллиона?
– Миллиона, Гарри! Ведь ты можешь считаться богачом, если у тебя есть миллион – не меньше.
– Но ведь можно жить счастливо и богато, не имея миллиона? Я… я… я не могу сказать, что мои картины сразу могут стоить по тысяче. Это было бы обманом. Но… Шерри! Я буду работать день и ночь. Я буду рисовать картину за картиной!
– Неужели, Гарри, ты думаешь, что я способна поверить в эти сказки, будто твои картины чего-то стоят?! Кого ты рисуешь, дорогой? Каких-то зверюшек, птичек. А знаешь ли ты, что твои зверюшки и поганые птички никого не интересуют?!
Гарри побелел, и в его руке хрустнула кисточка.
– Но... Шерри!
– Шерри-шерри-шерри-шерри… А я ведь говорю правду, Гарри! В отличие от тебя меня приглашают в богатые дома. Ты не знал, муженёк?! Да, твоя Шерри – подружка богатеньких вдовушек, которым стоит поплакаться на свою жизнь, как те сразу готовы стать её лучшей подругой! И ты не поверишь, Гарри, но в этих богатых, изящных, современных домах очень много картин, – но всё сплошные портреты, пейзажи и натюрморты. А животных! Никаких! Ни у кого! Нет! Потому что они… ни-ко-му-не-ин-те-рес-ны…
– Дорогая, но как ты можешь?..
– Твои картины – это сплошной ноль, Гарри. Признай, наконец, это. Впрочем, мне уже всё равно. Я ухожу от тебя, муженёк.
3
Запах алкоголя, принесённый с собой Шерри, ещё летал по комнате с угрюмым мольбертом. Та, кто сказала: «Я ухожу от тебя, муженёк», мирно спала в спальне и похрапывала. Гарри гнал от себя эти слова, он гнал вообще любые мысли, а только рисовал, рисовал, рисовал.
Маленький клювик райской птички, который Гарри планировал нарисовать ранее, превратился в огромный заострённый колышек ярко-оранжевого цвета. Чёрный глаз бусинкой, в котором отражался образ Шерри, смотрел куда-то вбок. Гарри ещё немного удлинил клюв и опустил руку с кисточкой. Четырёхфутовая птичка всех цветов радуги была готова.
Художник отошёл к проваленному креслу и медленно в него опустился. Он смотрел на свою сотую картину и видел в ней всё. Сотая картина так много для него значила, она была самым настоящим символом его будущей жизни, что Гарри стало даже обидно, когда, не успев в полной мере ею насладиться, он стал вдруг засыпать.
Последнее, что он увидел, был чёрный глаз-бусинка, смотревший на него с мольберта.
4
Наручники на запястья Гарри одевал сам шериф – Джеффри Джонсон. Когда шериф зашёл в спальню Морганов и увидел дыру во лбу Шерри, его вырвало. Но Гарри безвольно сидел в своём кресле и только всхлипывал. Да, он твердил, что не убивал жену, но руки в крови и отсутствие взлома говорили совсем не в его пользу.
Когда Гарри уводили из дома с убийством, художник посмотрел на свою последнюю картину и вздрогнул — кончик оранжевого клюва райской птички горел ярко-красным цветом.
5
По улице в направлении отделения полиции двигалось полчище животных. Некоторые из них ползли, некоторые прыгали, кто-то бежал, а кто-то летел. Рогатые, горбатые, с клыками, с бивнями, в чешуе, в шерсти, с крыльями, с лапами. Они были такими разными, но всех их объединяла одна деталь. Их размер. Если тигры, слоны и медведи не превышали средней собаки, то такими же были и крылатые – не менее четырёх футов.
Впереди всех летела огромная птица самой пёстрой в мире расцветки.
#АлександрРугаев