Опухоль часть 2

На столе стоял уже остывший обед. Встав, я поскорее переоделся в свою «больничную» одежду – спортивные штаны и футболка – не хотелось больше светить задницей в прорезь больничной пижамы. Поев, я отправился на сестринский пост, но там никого не обнаружил. Недолго думая, я взял сигареты и отправился курить. То еще было приключение – я и без наркоза-то еле нашел дорогу, теперь же я будто оказался в каком-то клипе – все было тягуче-медленным, я словно плыл через густой, бесцветный мед.
Сигарета почти не ощущалась, я продолжал жевать фильтр еще добрые две минуты, прежде чем понял, что докурил. Сделав селфи, я удивился. Ожидая увидеть снова то же распухшее лицо, что я наблюдал в зеркале после драки, в которой мне сломали нос, вместо этого я заметил лишь слегка распухший нос. Кто-то заботливо подвесил мне валик из бинтов под нос, подвесив завязки на уши. Валик весь пропитался кровью. Вот я дурак – только сейчас до меня дошло, что курение расширяет сосуды и провоцирует кровотечение. Не без труда найдя дорогу в палату, я свалился на кровать – наверное, с самого детства мне не было в кровати так уютно. В какой-то момент мне потребовалось в туалет – я стащил штаны да так и прошагал через всю палату, благо никого в тот момент внутри не было. В общем, от наркоза я отходил тяжко. Меня потом приходили осматривать, рассказали, как ухаживать за носом. Из забавного – запретили сильно тужиться в туалете. В общем, воспоминания у меня остались о дне операции весьма обрывочные. То ли дело ночь.
Весь вечер у палаты соседа стояли какие-то люди – то ли коллеги, то ли друзья. Сквозь сон я слышал, что они его с чем-то поздравляют, жмут руку, кажется, даже открыли шампанское. В конце концов, когда посетители ушли, Пауль выключил свет и тоже лег спать. Я повернулся в сторону его кровати и что-то заставило меня открыть глаза. У кровати Пауля снова стояла какая-то полная фигура и немного раскачивалась. Какого черта! Мне не хотелось ни с кем ссориться, но совесть же тоже надо иметь – здесь люди спать хотят, а тут какие-то танцы! Включив фонарик на мобильнике, я направил его в сторону кровати и застыл в ужасе. Тело одеревенело, как тогда под наркозом, я выпучил глаза до боли в висках, чувствуя, как от напряжения, кровь вытекает из носа на недавно замененный тампон. За кроватью ширилось, пританцовывало и взмахивало конечностями нечто. То, что это не человек, было ясно сразу – у человека должны быть хотя бы голова. Эта тварь уродливой грудой вздымалась над тщедушным человечком на койке, еле заметным под одеялом, словно на кровати лежит одна лишь голова. И вот, одной из конечностей создание потянулось к правой стороне головы Пауля – той самой, укрытой бинтовыми повязками. Чувствуя необходимость что-то сделать, я, не в силах пошевелить одеревеневшими мышцами, собрал всю свою волю в кулак, чтобы направить ее в пересохшее горло и выдавил из себя:
-Нет! Уйди!
Существо недоуменно застыло, после чего, тяжело переступая, утекло куда-то в стену, а я провалился в сон.
Весь следующий день мерзкая галлюцинация преследовала меня – куда не посмотрю – на мешки ли в тележке уборщицы, на камень ли в парке – всюду мне мерещилось тяжеловесное жирное безголовое тело с руками-ветками. Пауль выглядел сегодня бодрее обычного, мы даже немного разговорились за обедом. Смотреть на него было все еще страшно, особенно, когда он сказал, что ненамного старше меня – около двадцати восьми, кажется. От наркоза я должен был отойти, но звенящая пустота в мыслях все еще мешала думать. Пауль рассказал, что ему вырезали опухоль за глазницей, теперь приводят лицо в порядок. Я слушал его рассказы о химиотерапии и операциях, стараясь подбадривать и сочувствовать, но сам не мог отделаться от леденящего ужаса осознания, что человек, мой ровесник, когда-то любивший горные лыжи и серфинг теперь превратился в уродливую лысую куклу с раздутой головой и тонкими руками-палочками. В какой-то момент чувство такта отказало мне, и я спросил, остался ли глаз на месте. Пауль, будто тоже осознал, насколько безвозвратно уничтожено его тело, покачал головой, и остаток обеда мы провели в молчании.
Больница – на редкость скучное место. Я сходил покурить, наверное, раз пятнадцать. Врачи, казалось, перестали мной интересоваться – единственный осмотр, в день после операции оказался последним. Я несколько раз стучался на сестринский пост и просил меня выписать, но мне отвечали, что кровотечения могут быть опасны и мне придется задержаться. Разумеется, не скука гнала меня прочь из больницы. Я боялся снова лечь спать в этой палате и снова увидеть эту жуткую дрянь, нависавшую над моим соседом. До середины ночи я просидел перед ноутбуком с наушниками, боясь даже повернуться в сторону Пауля, ожидая в любую секунду увидеть распухшую тушу утопленника, склонившуюся над сломанной куклой, когда-то бывшей человеком.
Он пришел неожиданно. Каким-то еле заметным движением на периферии зрения. Вот я оборачиваюсь, и он уже стоит над спящим человеком. Головы нет, только черная дыра, будто голову давным-давно срубили, вместо рук какие-то переплетения веток и корней, торчащих из безразмерной туши, покрытой трупными пятнами. На этот раз моей решимости можно было позавидовать – словно непослушной собаке я громким шепотом крикнул:
-Фу! Нельзя! Пошел вон!
Но на этот раз мерзкая тварь не исчезла в черном пятне на стене. Вместо этого, тяжело переступая ногами-колоннами, пританцовывая так, что жир колыхался, подобно мерзкому бледному морю, нечто медленно приближалось ко мне. Я перешел на крик, приказывая твари остановиться, уйти, но оно продолжало гулко топать ко мне. Вот тянется бесформенное переплетение веток к моему лицу, вонзается в мне в левый глаз, и я кричу, а жадная раззявленная дыра, кажется, усмехается. Утром медсестра, приносившая завтрак, обнаружила меня на полу. Я соврал, что у меня случился обморок, меня снова осмотрели врачи, даже сделали рентген. После рентгена кто-то словно сменил пластинку у самой реальности. В глазах врачей появилось странное сочувствие, медсестры регулярно спрашивали у меня о моих ощущениях, пичкали какими-то таблетками. Чувствовал я себя, надо сказать, прескверно – кровь шумела в ушах, голова ужасно болела, а на левый глаз будто что-то давило изнутри. Пару раз я и правда потерял сознание, один раз в палате, и маленький человечек, победивший рак, клятвенно пообещал теперь не оставлять меня одного – даже выходил со мной курить, хотя не курил сам – говорил, что знает, как сильно можно удариться, один раз неудачно упав в обморок.
Я понимал, что происходит – любой бы понял, верно? Я отогнал болезнь от своего соседа, и та теперь перекинулась на меня. Какая-то тварь, распространяющая рак, присосалась к моему соседу, и я помешал ее трапезе – вынул надкушенный бутерброд изо рта, и теперь она мстила – теперь этот кусок жира вознамерился забрать мою жизнь. Нет уж, такого я не планировал – я не хотел ценой своей жизни спасать почти незнакомого мне человека.
Ночи я дождался с большим трудом. В конце концов, если я верну добычу – тварь ведь должна отстать? Я подготовился с вечера, отослал Пауля ужинать, чтобы мне никто не мешал, сказал, что ко мне приедет мама и посидит со мной. Сосед мой спал под успокоительным – его все еще мучали боли, поэтому можно было не бояться, что тот проснется. Я включил аудиокнигу в наушниках, чтобы не уснуть раньше времени. Вот, маленький человечек вернулся с сестринского поста, зажимая тонкую ручку ватным тампоном – ему сделали укол. Осталось совсем немного. Я правильно рассчитал – он и правда уснул, стоило уродливой голове коснуться подушки. Немного подождав, я встал и подошел к его кровати. Он дышал хрипло и неровно – словно жизнь едва теплилась в тщедушном тельце. Не может же быть этот остаток от человека быть достоин жизни больше меня? Осторожно, чтобы не разбудить, я размотал повязки на его голове. Взору моему предстала исполосованная скальпелями плоть и склизкая пустая дырка на месте глаза – то место, где раньше покоилось смертоносное скопление клеток. Одну за другой, я начал втыкать ветки в пустую глазницу. Маленький человечек проснулся, начал кричать и брыкаться, но я с легкостью заткнул ему рот, а коленом прижал к кровати. С неумолимостью самого рака, я продолжал давить на острые палки, пока несчастный не затих. Теперь-то я должен излечиться, верно?
© German Shenderov
#GermanShenderov