Я, пуля

«Пуля-дура», — скажешь ты и… «Сам ты дурак», — отвечу я. Твой отец женился на твоей матери и появился ты. Во всём этом процессе приняли участие два человека — твой папа и твоя мама. Ну ладно, три. Ты там тоже рядом побывал.
Ты рос, учился ползать, ходить, бегать. Твои ноги носили тебя по разным дорогам и дорожкам. И твоя дурная голова не давала ногам покоя. Наверно, твои родители учили тебя, что нужно выбрать свою дорогу в жизни, что у тебя должно быть предназначение — я не знаю.
А я — пуля. Меня создавали десятки людей: инженеры, конструкторы, технологи, рабочие!
Моя оболочка была стальной плакированной лентой, а сердечник — стальной проволокой. Специальные станки отштамповали мою оболочку оживальной формы из ленты и грибок-сердечник, а после, ещё более сложный станок собрал меня воедино, заполнив свинцовой рубашкой промежуток между сталью и биметаллом. Потом меня поместили в гильзу, заполненную пироксилиновым порохом и обжали её горлышко, чтобы я не выпадала. Так я стала частью пистолетного патрона 9Х18 ПМ, его головой.
На патронном заводе меня положили в картонную пачку, вместе с пятнадцатью моими близнецами, запаковали её и с тех пор я терпеливо ждала своего часа. Часа, когда толстый картон упаковки перестанет скрывать меня от света, когда меня поместят в магазин. В любой магазин — будь то маленький, пистолетный или большой, для пистолет-пулемёта. Мне всё равно, я не привередлива. И я умею ждать.
Моё заточение длилось долго, очень долго; я помню, как моя коробка перекладывалась с места на место, как мой носик тыкался в картонку, продавливая в ней крохотную ямку. Порой я боялась, что пачку стукнут обо что-то и воспламенится капсюль в донышке моей гильзы, порох детонирует и всё пойдёт прахом. Но обошлось — упаковку для патронов тоже не дурак придумал. И обращались с нашей коробочкой не посторонние руки.
И однажды свершилось! Пачку сняли с полки, обмели щёткой и положили в сумку. Мой патрон лежал внизу, на боку, я ощущала давление верхних рядов его братьев-патронов и, казалось, их нетерпеливость стекала с их плакированных боков на меня и накапливалась во мне. Вот нашу пачку положили и мы, шестнадцать близнецов, в очередной раз ткнулись своими тупыми носами в картон. Послышался хруст и донца патронов с жёлтыми глазками капсюлей и заводским клеймом «38 — 76» открылись яркому свету. Толстые, тёплые пальцы принялись вытаскивать патроны по одному и укладывать в магазин. Мне не повезло в тот раз: магазин был пистолетным…
Восемь близнецов сжали пружину подавателя, стрелок вставил магазин в рукоять и через три минуты они все совершили свой путь от пистолетного ствола до мишени в тире. Восемь сестёр-близнецов, пролетев двадцать пять метров, пробили бумажный лист с чёрными кругами и, поглощённые гасителем, закончили своё существование. Таков уж наш удел — выстрел — полёт — попадание — всё. Что дальше — уже не имеет никакого значения.
Для меня в тот день ничего этого не случилось. Но то, что в магазин мой патрон вложили последним, давало мне шанс первой покинуть его! И снова потянулось бесконечное ожидание. Пистолет, в магазине которого лежал мой патрон, придавленный пружиной к загнутым краям, то спокойно висел в кобуре, то лежал в сейфе, то в спешке нацеплялся стрелком на пояс и болтался, хлопая по телу. Не раз и не два его вынимали из кобуры и казалось, что вот-вот всё случится: опустится рычажок предохранителя, затвор оттянется до упора, подаватель вытолкнет мой патрон из магазина в патронник, нас дошлют и… и снова не в этот раз. Его и с предохранителя ни разу не сняли.
Так и сидела я в гильзе, обжатая с боков и с навеской пироксилинового пороха под свинцовой, не защищённой биметаллом, спинкой.
Но день пришёл!
Стрелок нервно, рывком, вынул пистолет из кобуры, стиснул рукоять, сдвинул рычажок предохранителя и рванул затвор. Досылатель вытолкнул мой патрон из магазина и дослал в патронник. Стрелок вытянул руку с пистолетом перед собой, его указательный палец нажал на спусковой крючок. Рычаг взвода сдвинулся вперёд, приподнял шептало, курок врезал по ударнику, тот ткнулся в капсюль. Детонация! Пироксилиновый порох жарко вспыхнул за свинцовой спиной, газы толкнули меня вперёд. Нарезы вонзились в мои бока, заставляя вращаться вокруг оси.
Коротка эта дорога — канал ствола пистолета Макарова. Всего девяносто три миллиметра воронёной стали с отверстием. А после — свободный полёт! Но мишень моя оказалась слишком близко, слишком! Ещё не успела гильза, вытолкнутая из патронника и наткнувшаяся на отражатель, упасть на асфальт, а я уже ткнулась носом в грубую хлопчатку и, вырвав из неё волокна, пробила сначала тонкую ткань майки, за ней — кожу. Чуть стукнувшись о ребро, я пробила лёгкое и, уже выходя, воткнулась в твою лопатку. Стальной сердечник внутри меня продавил мягкий свинец и ткнулся в донце моей биметаллической оболочки, оцарапанной в четырёх местах нарезами ствола. Кусочки кости прорвали кожу, я вышла из раны и, оттянув твою одежду, уже теряя скорость, вырвалась наружу и упала неподалёку на тротуар.
Моя миссия выполнена. Я, пуля, была сделана именно для того, чтобы попасть в цель. И нет моей вины в том, что этой целью оказался именно ты. Нет в этом вины стрелка, выпустившего меня из своего пистолета. И уж никак в этом не повинны рабочие, инженеры, конструкторы и технологи патронного завода, где меня сделали. Ты сам выбирал дороги, которыми тебе ходить и сам выбрал кривую дорожку. Ту, что привела тебя в ненужное место в ненужное время. Ты сам выбрал этот путь, это предназначение.
И не говори, что я дура. Я всего лишь нехитрая конструкция из биметаллической оболочки, стального сердечника и свинцового наполнителя, весящая чуть больше шести граммов. У меня нет свободы, чтобы выбирать себе путь. И наша с тобой встреча не была моим злым умыслом. Мне вообще безразлично, где найти покой после выстрела — в тире, в чистом поле, потеряв инерцию полёта или же в препятствии, о которое я могла деформироваться. Я — пуля.
А ты — дурак.
© Rumer
Другие работы автора: #Rumer@