Говорят, в мозгу нет нервных окончаний. Болят сузившиеся или расширившиеся сосуды, сконцентрированные на голове нервные волокна и прочее. Однако сейчас, в данный конкретный миг, у меня возникло ощущение, что болит именно мозг — будто бы сотни мелких бурильщиков оккупировали лобные и теменные доли и непрестанно бурили, впиваясь тонкими, как иглы, бурильными аппаратами в мои несчастные извилины. Это был апофеоз боли, апогей страдания. Ни одна мигрень или цефалгия не смогли бы сравниться с этой затмевающей сознание судорогой, прокатывающейся жгучими спазмами от висков к макушке.
Промычав что-то и роняя на грудь вязкую слюну, я распахнул глаза.. чтобы сразу их закрыть.
Открывшаяся моему взору картина показалась слишком безумной. Надо же привидеться подобной чертовщине.. Но нет, это не бред воспалённого разума и не навеянная Паршеедом шутливая иллюзия. Я понимаю, что деваться некуда. Рано или поздно придётся увидеть это ещё раз.
Итак, передо мной выжженная земля. Километры и мили, лиги и футы, ярды и фурлонги — настолько далеко, насколько хватало взгляда, простиралась блестящая стеклянная поверхность, изувеченная, вздыбившаяся оплавленными сверкающими гранями под безжалостным солнцем, от которого уже спеклись коркой мои губы, а кожу жарило с такой силой, словно меня кинули в чан с кипящим маслом. К жуткой головной боли добавилась боль во всём теле — смутная и тошнотворная, выплёскивающая из нутра непереваренную пищу вместе с кусочками внутренностей. Почему я до сих не ослеп, подумал я, и тут же вспомнил о спецочках, выданных нам этими ублюдками из бункера. Видимо, специально, дабы растянуть страдания. Чтоб мы смогли увидеть лица друг друга со сползающей от радиации кожей.
— Паршееед.. — простонал я, оборачиваясь к другу. Ко мне постепенно возвращалась память. Как давно мы здесь? Несколько минут или уже целых полчаса? Больше суток на Поверхности никто не выживал.
Мой товарищ Паршеед корчится у врат бункера, сделанных из сверхпрочного антифрикционного сплава. Прозван он так за привычку поедать кусочки парши, своей безумно плохой кожи, твёрдой коростой покрывающей всё тело. Мне кажется, что он плачет кровавыми слезами. Ан нет, не кажется. Это не эффект искажения от очков, а самая что ни на есть реальность. Из уголков глаз моего друга стекают красные капли, образующие засохшие кровяные борозды на щеках. Он всхлипывает и смотрит на меня вытаращенными зрачками.
— Они выкинули нас, Макс! Они и правда выкинули нас!
— Я знаю, дружище.. — подтаскиваю ноющее тело ближе и хлопаю его по плечу рукой, одетой в лёгкую перчатку простецкого антирадиационного костюма. На нас обоих такие костюмы, нихера не защищающие от радиации, маски с очками и шлангом, ведущим за спину, к кислородным баллонам. Индикаторы на баллонах уже мигают, показывая наполовину израсходованное содержимое.
— Нам надо идти, старина.
— Куда? Мы же здесь сдохнем, Макс!
— Куда угодно.. Может, нам повезёт, и мы отыщем пригодный к дыханию воздух. Да и вообще, лучше бы найти подземное укрытие, где не так фонит.
Оперевшись друг на друга, мы заковыляли в бескрайнюю стеклянную пустыню, звенящую под подошвами сапог рассыпающимися осколками хрусталя. Красный шар солнца уже опускался к горизонту. Драгоценный воздух вырывается из раструба дыхательного аппарата. Скоро в баллонах останется один углекислый газ, и нам придётся снять маски, чтобы вдохнуть ядовитую смесь атмосферы.
Нам повезло. Однажды, будучи маленьким, я побывал на верхней смотровой площадке, где работал наблюдателем мой отец. Ему приходилось трудиться в условиях высочайшей опасности — все эти микрорентгены с поверхности ежедневно облучали его тело, однако взамен он получал возможность видеть Поверхность воочию, а не на цветных картинках. Там был перископ. Да, древний перископ, поднимающийся над великой пустыней из стекла. Крутя за ручки, отец мог двигать эту штуку в сторону, а я завороженно смотрел на жуткий сюрреалистичный пейзаж — изломанную, стонущую от боли землю с проплешинами кратеров древней войны, зарывшимися в грунт ковшами проржавевших насквозь механизмов и перекошенными опорами строений, настолько ветхих, что их наверняка можно свалить одним хорошим пинком. И вот именно тогда, в детстве, я узрел на просторах уничтоженной планеты Небоскрёб. Это позже я узнал от отца, что он так называется, а тогда меня поразила до глубины души накренившаяся набок гранитная башня, глыба посреди песка и стеклянных обломков, высокая настолько, что действительно скребла небо своей крышей.
Я примерно помнил координаты Небоскрёба, поэтому сейчас мы брели в ту сторону, спотыкаясь и ежеминутно падая, поднимая друг друга и харкая кровью прямо в маски.
А вот и он. На руины древнего города как-то мгновенно, без предупреждения упала ночь, и я вижу лишь гигантский чёрный силуэт на фоне фиолетово-тёмного неба. Уже и сам не помня как, я втащил Паршееда через окно внутрь, забрался следом и провалился в омут снов без сновидений, едва коснувшись пола.
Проснулся от выворачивающей наизнанку рвоты. Горячая жижа рвалась из горла в маску, и я захлёбывался, тонул в собственной блевотине. Прочистил её как мог, стараясь не вдыхать местную гадость. Пнул каблуком лежащего рядом собрата по несчастью.
— Мы ещё не сдохли? — простонал Паршеед.
— Как видишь, нет. Пойдём, надо обшарить подвал. Может, там найдутся старые кислородные баллоны.
Снаружи всё ещё ночь. Я вижу в оконных проёмах мерцающие звёзды. Жаль, что пришлось увидеть их при таких обстоятельствах. Да и чёрт с ним, наша кара вполне заслужена. Хотя я смутно припоминаю.
— Что мы натворили, Паршеед? Ты помнишь?
Он качает головой.
— Я удалил эти воспоминания из твоей головы. Не хочу, чтоб ты знал.
— Какого хрена? Мы же договаривались, что..
— Тсс..
Он прижимает палец к губам (точнее, к маске), и тут я тоже слышу этот звук. Будто нечто мягкое, но тяжёлое волокут по бетону, задевая краями все предметы по пути, сворачивая всякую мелочь вроде столовых принадлежностей или канцелярии. И шипит так мерзко сквозь зубья, взрыкивает многоголовой пастью.
— Червь! Бежим!
Но у меня нет сил бежать. Я отталкиваю Паршееда, хватаю с пола железную трубу, ржавую настолько, что металл крошится под пальцами, и делаю шаг туда, в темноту старого здания. Мне кажется, я могу рассмотреть червя. Вот он, совсем рядом, елозит длинным телом по покрытому многолетней пылью полу, боязливо отползает и исчезает во мраке. За спиной облегчённо вздыхает мой партнёр.
— Детёныш ещё, наверное.. Сам испугался.
— Не ври. Это ты промыл ему мозги.
— Может быть. Но я не такой хороший сенситив, как ты думаешь.
— Паршеед.. Игорь. Сделай мне одолжение, пожалуйста.
— Какое?
— Дай мне вспомнить. За что мы оказались здесь? Что мы натворили?
— Ты уверен?
— Да, — я кашляю, выхаркивая ошмётки лёгких, — всё равно мы оба не жильцы.
Он просто, без лишних слов, подходит ко мне и кладёт руку на лоб. Мне кажется, я чувствую жар его тела даже сквозь костюм. Изьеденное мутацией лицо старого товарища морщится, и опять текут багровые слёзы.
А я вижу. Вижу тот пьяный день в коллекторе Бункера. Капающий с труб питательный раствор и мы, захмелевшие от нового сорта пойла. Мы, мародёры и обитатели трущоб. Возрождённое человечество, живущее на глубине полукилометра под землёй. Жалкие паразиты во чреве погибшей давным-давно Земли. Пропойцы и бандиты, мутанты и уроды, эмпаты и сенситивы, убийцы и воры. Мученики и мучители.
И та несчастная девочка с матерью.. Зря они пошли тем вечером по тому подземному проходу. Мы насиловали их долго, совсем одуревшие от наркотика. Мы выкололи им глаза и выбили зубы, а после перерезали глотки, напившись тёплой солоноватой кровью. И плясали как дикари вокруг распростёртых тел, и топтались тяжёлыми ботинками по трупам; разрезали их на куски и растащили по тёмным сырым углам, словно крысы; жарили и жрали сладкую человечину, смеясь и отпуская "остроумные" шутки. И пришла гвардия местного царька, ужаснувшаяся от содеянного нами. И схватили нас. И был суд. И было наказание.
Пелена схлынула. Я понял, что сотворил собственными руками. Сейчас, в алом зареве рассвета, они казались мне обагрёнными кровью.
Я посмотрел на горизонт, где исчезали последние звёзды. Мой друг говорил что-то рядом, но я его совсем не слушал. Пальцы сами собой отстегнули маску. Я стащил её, откинул прочь и что есть мочи вдохнул ядовитый воздух.
© Сергей Тарасов
Другие работы автора: #СергейТарасов@
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 3