Мистика: «Инферно»

Нетрезво шагая, опираясь руками о забор, за которым злобно лаяли собаки, то и дело норовя ухватить за штанину сквозь штакетник, Игнат Пантелеевич шел домой. Настроение было отличное. Мужчина окрыленно и с душою пел, иногда разводя одной рукою, будто стараясь обнять кого-то, а второй продолжая держаться за штакетник.
Остановившись, он замахнулся наотмашь на изрядно уже поднадоевших собак и завопил: «Чухоблохи вы и тундры заболотные, ничего в людях не понимаете... Тю, пошли отсюда».
Неожиданно силы его покинули, он присел на одно колено, затем желтые фонари, что светили вдоль улицы, резко запрокинулись и потухли. Наступил мрак...
Что-то липкое и мерзкое проползло по его щеке. Приходя в себя, Игнат ощутил, что лежит на каменном полу. Он пошевелил одной рукой затем другой. «Живой?», – промелькнуло в голове.
– Живой, живой, – утвердительно прозвучал чуть хрипловатый голос в темноте.
– Кто тут? – спросил приходивший в себя Игнат.
– Гуси-лебеди... – негромко хохотнув, произнес все тот же голосок, к его смеху прибавился еще один такой же мерзковатый смешок.
Игнат лежал в полоске света, вокруг было темно. Пахло сыростью и многовековым деревом, пропитанным влагой, где-то в углах визжали крысы.
– Вставай, пошли, баламошка королобый, нас ждут великие дела... – сказал всё тот же первый голос, а второй добавил. – Бросим пить, курить, ругаться – будем бракосочетаться!! Оба загоготали и почапали куда-то вглубь мрачного помещения.
Игнат попытался встать, приняв вертикальную позу, он крикнул вслед непонятным шутникам: «Стойте, куда вы? – из конца зала, прозвучал все тот же саркастический голос. – В рай!» И оба существа опять залились смехом...
Раздался металлический скрип, открылась тяжелая дверь. Луч света упал и протянулся в темноте по направлению к Игнату Пантелеевичу. «Че делать-то, вот влип, и где я?» – крутилось в голове у бедняги. Но ничего не оставалось делать, нужно было идти на источник света.
Публика
Мужчина встал и побрел на свет. Впереди мелькнули две тени. «Наверное, те два шута гороховых юркнули в комнату», – подумал он.
В помещении было светло и шумно, стоял какой-то гам. Тьма постепенно отступала, озаряемая приближавшимся светом, но то, что увидел Игнат, внутри новой комнаты, обескуражило его, он чуть не потерял дар речи.
На всю огромную комнату-зал стоял такой же огромный дубовый стол, на котором были наставлены деревянные и глиняные большие кружки, а в простых деревянных тарелках лежали груды мяса с торчащими из них костями. Впрочем свежеобгрызенные кости валялись и просто на каменном полу.
На больших высоких стульях, расставленных вокруг стола, восседали странные существа: невысокого роста, так что стол доходил им до груди, непременно все упитанные или крепко сбитого пошиба. Их темно-мохнатые тела были наполовину оголены, насколько мог видеть верхнюю часть вошедший гость.
Крупные головы с небольшими, но толстыми рожками мгновенно повернулись к вошедшему. В зале стало тихо, лишь кто-то громко отрыгнул в конце стола.
– Кто такой? – прозвучал резкий и быстрый вопрос с противоположного краю. И не дождавшись ответа, тут же добавил. – Вы многоуважаемый господин, жареное или вареное предпочитаете?
– Жареное мне нельзя, у меня того – желудок, вареное, если можно, – промямлил Игнат.
Вся мохнатая публика резко оживилась, взорвавшись заливным смехом, включая говорившего, который сидел на импровизированном троне с кабаньими головами вместо обычных подлокотников.
Ловко для его тучности соскочив с седалища, главенствующее существо, переваливаясь, не спеша зашагало навстречу гостю. И только тут Игнат заметил, что за спиною у хозяина шевелится хвост, он перемещался за головой от одного плеча к другому, будто стесняясь человека.
Невысокий крепыш шел и догрызал некогда кабаний окорок, (который подходил к своему логическому завершению). Подойдя ближе к человеку, он швырнул оставшуюся кость назад через плечо, не оглядываясь. Та, описав дугу, врезалась в глиняную кружку, разлив маслянистого цвета пойло по столу.
Крепыш достал из кармана штанин удивительно белоснежный платок, вытер руки и только потом подал открытую ладонь в знак приветствия: «Позвольте представиться – Вельзевул», – чуть поклонился он и добавил, обводя рукой зал. – Я тут главный...».
Он внимательно посмотрел на человека, вероятно, оценивая его реакцию на него самого и происходящий вокруг Содом и Гоморру. Его крупные черты лица, выпуклые скулы и выдающийся вперед подбородок в купе с разными зрачками глаз (левый был зеленый, а правый – красно-бордовый), выдавали в нем существо экстраординарно злобное и суровое, подчеркнутое широкими плечами с развитой мускулатурой, но его удивительно спокойный тон общения и манера поведения были достойны светского человека.
Человек и оно обменялись рукопожатием, ладонь оказалась на удивление сильной и вместе с тем мягкой. Открытость этого существа обезоруживала, как может палач по-отечески относиться к своей жертве, зная, что последний никуда от него не денется. На мгновение Игнат ощутил в нем приятное создание.
Но тот, словно прочитав мысли человека, спросил:
– А, вы, собственно, по какому вопросу к нам?.. – И тут же сам осекся. – Ах, да, простите меня за мою бестактность, я слишком увлеченная натура. Все эти существа, которых вы видите, они однотипны и однообразны, а работа наша скучна и монотонна. Новое лицо, как глоток свежего воздуха, сами понимаете, – заключил он тактично, и с чувством достоинства улыбнулся человеку уголками рта, одновременно перехватив его под локоть и уводя к стенам зала, увешенного картинами в позолотных, а может быть и золотых рамах.
– Пройдемте, многоуважаемый Игнат Пантелеевич. Я покажу вам нашу скромную коллекцию картин, посвященную моей профессии – моему ремеслу, так сказать, – улыбнулся он, взглянув на человека, и продолжил. – Если, конечно, можно так выразиться.
Существо, мягко держа гостя за руку, подвело его к стене, обитой широкими деревянными панелями, на которых располагались картины.
– Обратите внимание на это полотно – «Триумф смерти» Питера Брейгеля. Разве оно не достойно восхищения? Посмотрите сколько в ней мук и страдания, а разве страданье отделимо от счастья и радости? Нет... Человек рождается в муках – в муках его матери. С первым своим появлением на свет, он чувствует боль близкого ему человека, это заложено с самого начала его жизни. И разве это что-то меняет в нём? На протяжении всей своей жизни он тешит свое самолюбие, причиняя страдания другим людям, ровно, как и своей матери когда-то при рождении. Муки других придают ему значимость и оправдывают его существование... Дорогой мой, Игнат Пантелеевич, из века в век происходит одно и то же, – резюмировал, он и продолжил. – У меня было время над этим подумать.
Он сделал еще пару шагов вдоль стены, поднимая волосатую то ли руку, то ли лапу, и указывая на висевшее рядом полотно.
– Прошу вас, маэстро, – «Карта Ада», или «Бездна Ада», как некоторые называют её. Вы знали, что Сандро Боттичелли писал её для Данте, с коим они были в прекрасных отношениях? Для его «Божественной комедии» – комедии о дороге в ад. Зачем искать ад под землей, если люди устроили его на земле? – он ухмыльнулся, и сомкнув руки на груди, стал рассматривать картину.
Слушая этого интеллектуала с внешностью, разительно отличавшейся от его дедуктивных способностей, человек невольно забылся о месте и времени ему отведенном.
Он вспомнил те моменты своей жизни, которые не мог себе простить. Среди гама, шума и непонятных существ этот невысокий карлик смог закинуть Игната в его же собственное подсознание, с его тайнами, лежащими под плитами забвения.
Вельзевул чуть улыбнулся.
– Пожалуй, вам пора, мой дорогой, скоро уж рассвет, – сказал он не оборачиваясь к человеку, все также глядя на картину.
Игнат развернулся и пошел в сторону двери, за которой в этот раз была сплошная темнота с одним лишь лучом света, откуда-то сверху ниспадавшим на пол.
– Игнат Пантелеевич, – окликнул его Вельзевул. – Это на память, – и ловко движением большого пальца подкинул монету в воздух. Провернувшись несколько раз вокруг своей оси, она была поймана человеком.
Открыв ладонь, Игнат увидел старинную монету с неровными краями и профилем человека в венке. Он поклонился Вельзевулу и пошел прочь в темноту за открытой дверью.
P.S.
Громкий лай собак расстилался по тускло освещенной улице, а затем резко стих. Чуть застонав, мужчина, лежащий у ограждения, открыл глаза. Его взору предстали миллионы звезд на фоне ночного неба.
Человек встал, огляделся и пошел в сторону дома. Большое глубокое чувство наполняло его, он ощущал не только этот мир, он чувствовал всю Вселенную. Связь человека со всем нематериальным.
Открыв ладонь, Игнат увидел старинную монету с изображенным на ней человеком в венке. Положив ее в карман рубашки, мужчина трижды похлопал по нему и пошел вдоль улицы. За горизонтом медленно всплывал ярко-оранжевый диск солнца...