Мамина жизнь .

Автор: Олег Букач
А небо сегодня с самого утра было «какой-то старинной, тёмной, густой синевы», как писал Дон Аминадо. И такое же, как все его стихи о России: ностальгическое и далёкое. До него было даже дальше, чем, скажем, от Парижа до Липецка. Всё время хотелось грустно улыбаться и говорить о прошлом, хорошо, тепло и тоже грустно. И думать о его невозвратности, в то же время радуясь, что не вернётся уже никогда то трудное и тяжёлое, что в этом прошлом осталось.
А трудного много за плечами. Он ведь сначала с мамой в коммуналке жил, в одной из восьми комнат, в самой маленькой, девятиметровой, которую шкафом перегородили, чтобы у мамы и Игоря был свой угол. Игорю достался больший, у окна.
Отца у Игоря никогда не было. Когда он, став постарше, спрашивал маму о нём, она всякий раз отмахивалась и отвечала:
– Нет у тебя отца. И не было никогда. Ты – мой только, мамин сыночек…
И снова склонялась над электрической лампочкой, на которую был натянут его носок, что она штопала в это время.
Она вообще никогда не сидела без дела, всё время была чем-нибудь да занята. Даже когда они вечером садились с нею у репродуктора и слушали очередной спектакль «Театра у микрофона», она всё время что-нибудь шила или пришивала, вязала или латала.
А он в это время ничего не видел и не слышал вокруг, охваченный переживаниями мальчика Васи, который ходил к своим друзьям Валеку и Марусе в склеп, где они жили, и был совершенно потрясён, когда узнал, что они нищие. Или когда слушал, как маленькая Ассоль рассказывает своему отцу Лонгрену о предсказании волшебника, повстречавшегося ей в лесу. И тоже вместе с нею верил, что когда-нибудь обязательно приплывёт корабль с алыми парусами, на борт которого и он непременно поднимется.
Потом мама купила ему баян и два раза в неделю водила его на музыку, где час ждала его в коридоре музыкальной школы, сидя на стуле и сложив руки на коленях, пока под руководством учителя он пиликал: «Вот идё-ё-ёт пи-о-нер, всем ребя-я-ятам при-мер». А дома, когда он занимался, она выходила из комнаты и сидела тихонечко на кухне, чтобы Игорьку не мешать.
Когда он приходил из школы и говорил маме, что в четверг, в 19-00 родительское собрание, она всякий раз чуть вздрагивала, поднимала на него испуганные глаза и спрашивала:
– А ты ничего там не натворил? Тебя ругать не будут?..
Больше всего мама боялась, когда при ней ругались. Даже не её ругали, а просто даже в автобусе, например, пассажиры затевали мелкую склоку. Она тогда краснела вся, даже шея и руки у неё краснели, опускала долу глаза, на которых наворачивались слёзы, а голову втягивала в самые плечи, точно боясь, что её ударят.
И на двух своих работах (она работала посудомойкой в столовой рядом с домом, но денег ведь не хватало, сын ведь у неё рос, а потому подрабатывала ещё и тем, что вечером мыла полы в кинотеатре) тоже боялась, чтобы её не ругали. Потому и была всегда тиха, исполнительна и по-девичьи робка со всеми.
Когда Игорь школу закончил, им уже дали однокомнатную квартиру на окраине города. Это тёте Тасе спасибо, она выхлопотала для сестры, как для матери–одиночки.
Игорь дальше учиться не стал, а пошёл на завод, куда его опять же тётя Тася устроила. А в свободное от работы слесарем–электромонтажником время ходил в дом культуры «Строитель», где в народном оркестре играл на баяне. Здесь же, в оркестре, он и познакомился со Светой, которая сидела прямо перед ним и играла на мандолине.
Маме Света понравилась, а вот мама Свете – не очень. Потому что ей всё казалось, что мать у Игоря ну уж очень простая и какая-то забитая женщина. Света сама-то была не из дворян: лимитчица, приехавшая в их большой город всего три месяца назад из сибирской деревни и жившая в общежитии. Но прелесть жизни городской ощутила сразу и точно знала, как сложится её судьба в дальнейшем.
Через год они с Игорем поженились. Свадьбу сыграли в столовой, где мама до сих пор продолжала работать, а тётя Тася всё организовала в лучшем виде: и торжественную регистрацию в Загсе, и машину с лебедями на капоте, и кольца для новобрачных, и свадебное платье невесте и костюм для Игоря.
На следующий день Света перебралась жить в дом мужа. А так как квартира была однокомнатная, то раскладушку для мамы поставили на кухне, чтобы у новобрачных была отдельная комната.
Уже через несколько месяцев Света как-то за ужином предложила маме Игоря перебраться жить к тёте Тасе, например:
– А что? Я беременная. Когда появится малыш, нам здесь совсем тесно будет, – закончила она так и не начавшийся разговор.
Мама только опять вся покраснела и послушно закивала головой, опустив растерянные глаза.
У тёти Таси прожила она всего полгода, потому что сменившая уже нескольких мужей сестра её опять собралась замуж, шутливо говоря, что этот будет у неё «N– минус первым мужем».
Мама тогда начала хлопотать, чтобы ей дали хоть комнату в общежитии, потому что домой вернуться она уже не могла, ибо долгожданная внучка уже появилась на свет. Её тоже назвали Светой, в честь супруги Игоря. Это Света так решила. А потом поставила об этом в известность Игоря, хотя он-то хотел назвать дочь в честь мамы Екатериной и уже говорил об этом с мамой. Когда та услышала о таком щедром подарке, то даже прослезилась и сказала сыну «спасибо». Когда же он сказал маме о том, что всё же будет «Света», мама ничего не ответила, а снова покраснела и потупилась. И было странно видеть такое почти детское смущение у пятидесятипятилетней женщины.
Игорь со Светой были очень заняты ребёнком, а потому толком даже не знали, куда от тётки переехала жить мама. Она сама говорила, что в какое-то общежитие на противоположном конце города. Потому и в гости к ней они не приезжали, хотя сама мама являлась в их (когда-то и её) дом по первому же требованию, если нужно было приглядеть за ребёнком, пока Света ходила в поликлинику или в парикмахерскую.
А сегодня утром, когда небо вот было таким «старинно–густо–синим», позвонили из дома престарелых, где мама в последнее время оказывается работала и там же и жила в маленькой комнате, переоборудованной из кладовки, и сообщили, что она умерла:
– … инфаркт, знаете ли, в её возрасте не удивителен…