Лангуст

Юра расстался с девушкой. Че-то нашло. Авитаминоз. Стресс. Хроническая усталость. Просто Юра не мог больше переносить ее бледное от долгой зимы лицо, и нудные разговоры, которые она так любила с ним вести.
Юре захотелось перемен. Он уволился, сдал квартиру, снял накопления и отправился во Вьетнам.
Первую неделю он был абсолютно счастлив. Вьетнам радовал все органы чувств. Воздух был напоен ароматами: цветы, деревья, пряные соусы, жаренный чеснок, запах моря, переспелые экзотические фрукты, пахнущие так густо, что Юра боялся их есть, и конечно, вьетнамский, с привкусом кокосового масла, кофе.
Стоит ли говорить, как наслаждался он визуально: буйство зелени, желтизна песка, бирюзовое на весь горизонт море. Закат и его непередаваемый градиент от розового, через оранжевый, в темно синий.
Звуки тоже были приятны. Это вам не механическое клацанья лифта, не треньканье телефонов в офисе, и не монотонный компьютерный гул. Это шелест пальм, пение птиц, брачные выкрики гекконов, шипение волн, шорох ветра, сверчки, которыми Юра заслушивался на балконе, сидя в кресле, задрав на перила ноги и пуская в жаркую темень ночи дым сигарет «Сайгон». Юра закрывал глаза и вслушивался в доносящуюся со всех сторон вьетнамскую музыку. «Это вам не Москва, - думал он, - где ночами одни сирены».
Юра понял, он – гедонист, и рожден, чтобы наслаждаться жизнью. Первые дни, постанывая от наслаждения, он съедал пять манго подряд, причмокивал, доедая в кафе суп фо бо, а смузи из маракуйи всасывал так, что все вокруг оборачивали на звуки.
Через полторы недели Юра почувствовал, что ему чего-то не хватает. Когда он, сидя на балконе, в очередной раз услышал гекконий крик, его озарило – женщины. Дело не только в решении полового вопроса. Юра был тонко-организованное существо, ему хотелось делиться: впечатлениями, вкусами, запахами и телом.
Юра начал искать. Ему нравились кайтерши, особенно одна, ладная, загорелая, с выгоревшими на солнце волосами. Она с утра до вечера носилась на кайте, красивая, как морская нимфа. У Юры дыхание перехватывало. Он даже сгорел на солнце, наблюдая, как она прыгает на волнах. Вскоре выяснилось, у нее есть парень, тоже кайтер, загорелый, белозубый и красивый, как бог. Юра перестал ходить на ближайший пляж, и отныне ездил на дальний.
С Таней Юра познакомился в ночном клубе «Драгон Бич». Она неторопливо цедила за стойкой «пина коладу» и испуганно шарила глазами вокруг. Юра заметил ее матовую, оливковую в этом освещении кожу, ровные брови, рельефный рот и глаза с длинными, как крылья экзотических бабочек, ресницами. А еще грудь в глубоком декольте, будто специально для него выложенная на стойку.
Юра купил ей коктейль. Разговорились. Во время беседы Юра все думал, как это у неё так ровно нарисованы брови, будто по линейке или через трафарет. Обдумывая технологию и стараясь не смотреть на грудь, он почти не замечал, о чем Таня говорила. Юра купил ей еще коктейль, и еще, они напились, поехали к ней, был секс, сумбурный и пьяный, после которого Юра уехал домой.
На следующий день они отправились ужинать в «бокке». Это прибрежные рыбные рестораны, где в аквариумах копошатся морские гады, а посетители решают, кого из них съесть. Юра уже неоднократно ел в одном из них креветок и крабов, морских гребешков и даже стейк из барракуды. Ему понравилась рыба на гриле с соусом из лемонграса и чеснока. И сейчас он планировал заказать то же самое, но Таня сказала, что хочет лангустов и повела его в другое бокке. Их стояло вдоль берега штук десять: одинаковые пластиковые стулья, самодельные фанерные столы, соломенные навесы, тусклые лампы в плафонах из кокосовой скорлупы. По какому признаку Таня выбирала, Юра не понял. Кривая на один глаз вьетнамка несколько раз взвешивала бутылку на весах, чтобы доказать, что не обманывает клиентов, хотя ее никто в этом не подозревал.
Таня выбрала двух лангустов. Когда вьетнамка их вынула из воды, один из них равнодушно дернул хвостом, а второй не подал признаков жизни.
- Мне этого, - сказала Таня, - поджарить.
Юра только благодушно кивнул.
Брови Тани были так же ровно вычерчены, как вчера. Юра не выдержал:
- Как ты их рисуешь?
- Архитектура бровей, - сказала Таня, и Юра понял, что тему лучше не развивать.
Он замолчал, а Таня, наоборот, заговорила. Оказалось, что она тоже любит делиться, недовольствами. Она была недовольна, что в отеле редко и плохо убирают, недовольна русскими, которые ведут себя как скоты, кайтерами – гоняют как бешеные и не дают купаться, детьми – орут и мешают спать, собаками – срут у бассейна, бассейном – слишком хлорированная вода. Ей не нравилось обслуживание – очень медленно, еда – слишком сладко, погода – жарко, кофе – не вкусный, а вкусный - дорого. Потом Таня возвращалась к русскими и шла на второй круг.
Принесли лангустов. Юра посмотрел на разрезанных вдоль, разверстых наружу бледным мясом больших красных насекомых и испытал брезгливость. Он начал есть, и ел от безысходности, от плотного Таниного недовольства всем. Она говорила и говорила полным ртом, про Россию, про то, что жизнь там - дерьмо, власть ворует, люди тупые, никто ничего толком не делает и все катится в тартарары, и она жопой чует, пора валить, желательно поближе к морю. А хоть бы вот во Вьетнам.
Лангуст стоил дорого. Таня с аппетитом ела. А на Юру накатывало отвращение. Он стал озираться, придумывая, куда бы лангуста деть, и обратил внимание на китайцев за соседним столиком. Они ели креветки. Мужчина откусывал голову вместе с панцирем и тщательно пережевывал, глотал, потом, не очищая, ел хвост. Его супруга, миловидная китаянка, тоже не чистила креветку, ела целиком, долго и вдумчиво пережевывая каждый усик. Юре стало стыдно за себя, за свою расточительность, даже не в смысле денег, а в смысле ресурсов Земли. «Вот кто выживет в случае мировой катастрофы», - подумал он и заставил себя съесть противное, студенистое мясо лангуста.
Таня захотела коктейль и мороженое, и они поехали в бар. Там Юру затошнило. Он больше не мог смотреть ни на Таню, ни на еду.
Всю ночь он мучился. Лангуст просился наружу, подступал к горлу, но не выходил. Юра уснул под утро и проспал до вечера. На закате он сел на байк и поехал вдоль моря, думая, где бы перекусить. Ничего не хотелось. Зарулил в «Кейтис», где подавали овсянку. Заказал, попробовал - не то, это была какая-то другая овсянка, и кофе, и чай, и рис, и даже огурцы в салате – все имело неприятный вьетнамский вкус. Он так и не смог ничего поесть.
На любимом пляже, где он хотел посмотреть закат, оказалось много русских. Мужчины были пузатые, с тяжелыми подбородками, наглыми взглядами и перешибленными носами. Их женщины, наоборот, худые, с сиськами, у всех, как у Тани, рельефные губы, ресницы и архитектура бровей. Юре стало противно, он не дождался захода солнца, уехал в номер. Решил, пока не выздоровеет, не выходить. Юра закрыл окно, задвинул шторы, включил кондиционер и лежал , стараясь не двигаться, чтобы не возбуждать тошноту. Тело ломило, мышцы были как ватные, кружилась голова. И тошнило, тошнило.
Наконец, он не выдержал, вышел, завел байк и поехал куда-нибудь. Плотный теплый воздух неприятно обволакивал тело. Отовсюду шли запахи, и хотелось спрятаться от всего, от температуры, от воздуха, от ярких красок. Юре хотелось домой! В Россию, к унылым зимним пейзажам, к морозному воздуху и к девушке, которую он, оказывается, любил.
Мария Косовская