Моисей

Все называли его Моисей.
Не потому, что имя его было забыто - как у многих сотен тех, кто пережил Великую войну; и не в шутку - все мы, хоть немного, но верили в то, что имя принадлежит Ему по праву.
Моисей.
Человек, который почти двадцать лет вёл нас по выжженым радиоактивным пустошам, человек, не раз спасавший нас от голода, жажды и внезапных июльских морозов, и каким-то шестым чувством заранее ощущавший опасность.
Человек, не побоявшийся подняться в атаку на пулемет бывших военных, ставших бандитами, и увлекший за собой остальных одним лишь желанием закрыть его от пуль собственным телом.
Человек, ни разу не отказавший тем, кто приходил с просьбой накормить, обогреть и вылечить раны.
Человек, который всегда, сколько я его помню, был впереди, и, тем самым, не давший остановиться другим.
Это не было религиозным поклонением - не подумайте, мы не какая-нибудь секта, коих расплодилось без счета, мы не испытываем к нему даже каких-то родственных чувств, - мы просто Уважаем его. Именно так - с большой буквы - Уважаем. Похожие чувства я испытываю, когда смотрю на звезды - вроде бы они видны и близки, но дотянуться до них, стать с ними вровень никогда не получится.
Он почти всегда молчал, мало рассказывал о себе и своей прошлой жизни, но в то же время мы знали его, и были уверены в нем так, как, наверное, не могли доверять даже самим себе.
Я, например, просто не могу себе представить ситуацию, в которой он откажет кому-то в помощи, бросит, или просто не сможет справиться с какой-нибудь проблемой.
Великий Человек, идущий вперед, но ни разу не сказавший, куда.
И вот сейчас я сижу на обломках бетонных плит с торчащими в разные стороны кусками арматуры, смотрю сквозь старые защитные очки на тусклый пыльный красный закат, а за моей спиной, в одной из потрепаных палаток, умирает лучший человек, которого я знал, и которому, как и все наше племя, обязан жизнью.
Холодный ветер носит тучи пыли и разномастный еще довоенный мусор. Забавно. Памятником былого мира стали не огромные здания, колоссальные мосты и не прекрасные нетленные произведения искусства, а мусор.
Только он остался неизменным.
По руинам разбрелись старатели в поисках еды - одичавших собак и голубей.
Повара готовят что-то на полевой кухне, найденной в одной из военных частей, главы семей ставят шатры и палатки, с повозок и тележек разгружают всякую необходимую для ночевки всячину - порядок действий отработан за два десятилетия до автоматизма - даже мысль о смерти Моисея не мешает рукам повторять отработанные движения.
Этому он тоже научил нас - всегда делать то, что нужно, не отвлекаясь.
Горизонт чист, пустошь просматривается до самого края, где, на самой границе видимости, улавливается зеленовато-коричневые кроны чахлого леса.
В голове мелькнула мысль, что без Моисея этот мир себе не может представить никто.
Я почувствовал спиной чей-то взгляд и обернулся.
- Он зовет тебя. - ветхая плащ-палатка, очки, толстый платок на лице - я не помню, кто это, да и не смогу, наверное, сказать, пока этот человек не снимет маску.
Я киваю, поднимаюсь, и, не оборачиваясь, на негнущихся ногах, иду в большую зеленую десятиместную палатку с большой заплатой на левой стене.
Становится страшно. Я не хочу это видеть.
Слабая длинная тень падает на стену палатки, и через секунду я слышу Его:
- Входи. Не бойся.
Я замешкался на несколько секунд, но все же отодвинул полог и вошел.
В палатке уже было темно.
Взгляд скользнул по обстановке - закопченый железный чайник на примусе, на земле кастрюля и тарелка с остатками тушеного мяса, какое-то тряпье...
Ничего особенного - будь у меня Семья, моя палатка была бы похожа на эту как две капли воды.
Моисей лежал на куче тряпья в дальнем углу, укрытый длинной старой шинелью. Рядом с ним на складном стуле сидел врач.
- Оставь нас. И присмотри, чтобы никто не приближался.
Врач коротко кивнул и вышел.
Я стоял в оцепенении. Ощущение нереальности только усиливалось.
- Садись. - глазами Моисей указал на стул доктора.
Я повиновался.
При ближайшем рассмотрении стало ясно, что дела Моисея плохи. Огромные круги под ввалившимися блестящими глазами, заострившиеся черты лица... Я мог бы сказать, что он выглядел глубоким стариком, но на пустошах все смотрятся намного старше своих лет.
- Я умираю.
Я боялся услышать эти слова. Кулаки непроизвольно сжались.
- Я знал, что это скоро случится, и присматривался к людям в племени. Мне нужен был преемник. И им станешь ты.
Час от часу не легче.
Я просто оторопел.
- Я?...
- Да. Ты.
- Но... Почему?...
- Не говори глупостей. Ты поймешь это со временем. К тому же не хочу портить тебе сюрприз. - он улыбнулся и закашлялся. Кашель был ужасный. Надрывный, тяжелый, с кровью - как у многих, кто дышал пылью пустошей слишком долго. - У меня мало времени, но все-же его хватит на то, чтобы рассказать о самом главном... Каждый человек в племени рано или поздно задавался вопросом, куда мы идем. Но не ты. Ты один догадывался о конечной цели. Я знаю это наверняка, потому что помню, как нашел тебя...
Я тоже помнил это. Помнил очень отчетливо.
Отгремели ядерные взрывы, небо было сковано плотной завесой пыли, ушли в прошлое, похоронив всех своих участников, войны за остатки консервов, бензина и костюмов ОЗК.
Я несколько месяцев бродил по руинам безымянного города, разрушенного, видимо, уже после бомбардировок - Бонапартами местного масштаба, в поисках еды и топлива.
Люди больше не сбивались в группы, предпочитая выживать поодиночке и отбирать у менее удачливых сородичей все, вплоть до жизни.
Было холодно, постоянно хотелось есть, пыль забивала фильтры противогаза и никак не оставляли в покое стаи облезлых дворняг, рыскающих по окрестностям в поисках добычи.
Все мысли были заняты только выживанием. Как робот я повторял один и тот же алгоритм день за днем. - и так до бесконечности.
Все изменила одна мысль - простая и страшная. Зачем я это делаю? К чему стремлюсь? Ради чего цепляюсь за жизнь, в которой вдосталь только страха, голода, холода и смерти - но ни капли надежды на перемены к лучшему?
Эта мысль поразила, как молния, и я понял, что ответ слишком страшен даже для того, чтобы просто подумать.
Когда отошло первое оцепенение, я поднялся, и, не разбирая дороги, вышел из своего укрытия на улицу, не доев тушенку, и не затушив костер.
Когда-то эта улица была широкой и оживленной - один из центральных проспектов города - сейчас же представляла собой лишь скелеты взорванных домов, куски щебня и арматуры - все, что осталось после минометного обстрела наступающих войск безымянного генерала.
Я сел на землю, снял противогаз и прислонился спиной к остаткам стены.
И просидел так два дня.
Даже не меняя позы, потому что в этом не было нужды - мир вокруг не менялся. Застыл.
Как сквозь сон я видел проходящих мимо меня на расстоянии вытянутой руки псов, слышал повизгивание свихнувшегося мародера, нашедшего мое ружье и припасы, также, как сквозь сон до меня долетали редкие выстрелы, лай и ужасающие крики.
Но все это больше меня не касалось. Я умер. Стал неподвижной частью неподвижного мира.
Но на третий день произошло то, что выдернуло меня из сна.
Вдали, огибая крупные обломки, брела маленькая группа людей. Они были худы, измождены - впрочем, как и все остальные люди на планете. Шли медленно, закрывали лица платками и не поднимали глаз.
Вперед смотрел только он - Моисей. На нем был длинный рваный и заляпанный грязью кожаный плащ, лицо закрыто самодельным респиратором из тряпок, а руки сжимали узловатый посох.
Когда он подошел, то не сказал ни слова.
Просто протянул руку.
Руку...
Нет, вы даже не можете себе представить, что значит протянутая рука в мире, где люди видят друг друга либо в прицеле, либо на тарелке.
Он помог мне подняться, и пошел дальше - не оборачиваясь, и не произнеся ни слова. Могло показаться, что мы ему безразличны, но это было не так - стоило кому-то отстать или остановиться, он оборачивался, смотрел человеку в глаза, и путь продолжался...
С тех пор прошло двадцать лет.
И сейчас Моисей, человек, спасший сотни жизней, включая мою собственную, человек, давший нам надежду, умрет, передав мне свой груз - идти впереди и знать, куда именно идти.
- Каждый человек в племени рано или поздно задавался вопросом, куда мы идем. Но не ты. Ты один догадывался о конечной цели. Я знаю это наверняка, потому что помню, как нашел тебя. Я знаю, в каком ты был состоянии. Ты понял, что у жизни нет смысла и надежды что-то изменить. Все это поняли тогда. Но ты один не забыл об этом, когда стал частью племени, не дал этому уйти в подсознание. И ты один знаешь, к чему я вел племя.
Да, я догадывался об этом, но не давал мозгу облечь это в слова и мысли, потому, что знать правду было страшно.
Моисей сделал паузу, давая мне шанс произнести это самому.
- Никуда?...
- Именно. Но не бойся этого. Жизнь без надежды и смысла возможна. Это как алхимия - то, что тебе нужно, создается из того, что принципиально не может послужить сырьем - главное - найти философский камень.
Если ты в отчаянии - сбереги от отчаяния кого-нибудь. Если у тебя нет надежды - дай ее другим. Если ты видишь, что у жизни нет смысла - стань им для других. Будь тем, кто не боится идти вперед, неважно куда, и невзирая на собственное отчаяние и безнадежность. Тогда ты сможешь изменить порядок вещей. Изменишь все, включая самого себя.
Мне стало стыдно и горько.
- И все это время ты молчал?... Боялся, находился в отчаянии, не видел будущего, но молчал?... Не слыша ни от кого даже слова утешения...
- Да. Ты знаешь, если бы я показал это, я не мог бы больше быть тем Моисеем, которого вы знали.
Он снова закашлялся, выплевывая сгустки темной крови.
- Все... Скоро уже конец... Помни то, что я говорил.
Я взял его за руку, внутренне содрогнувшись. Ладонь была не просто холодной - ледяной.
- Можешь быть спокоен. - сказал я, глядя в глаза умирающему Моисею, - Я поведу племя. С ним все будет в порядке. Все будет в порядке...
- Именно это я и хотел услышать... - он улыбался одними глазами.
Улыбался даже тогда, когда его рука бессильно разжалась, а сердце перестало биться.
Горечь утраты, скорбь, тоска - все навалилось одним махом, грозя сбить с ног.
Я выпустил руку Моисея, поднялся, и, сглотнув подступившие слезы вышел наружу.
Солнце почти скрылось за горизонтом. Ветер утих.
В отдалении от палатки Моисея собралось все свободное племя. Они молчали и растерянно смотрели на меня.
- Моисей мертв. - вздох волной прокатился по толпе, - Нужны люди, чтобы похоронить...
Тишина, тяжелая, как камень. Если бы все рыдали, было бы не так страшно.
- Но... Как мы без него?... Он сказал, куда идти? - скрипучий от пыли испуганный женский голос задал вопрос за всех.
Я молчал. Племя, как единое существо, смотрело на меня, а я - на него.
- Да. Завтра нужно будет выйти пораньше, чтобы достигнуть леса. Расходитесь!
© Юрий Силоч
#авторскиерассказы