Глава 6.

часть 2 Блеф
Жозе Дале
Утром, когда она открыла глаза, вокруг было светло и тихо. Запах еды, тепло и дальние шорохи положили мягкую, тяжелую ладонь на глаза, уже решившие открыться, и те послушно закрылись. Сквозь веки Ундина чувствовала горячий солнечный свет, но не спешила просыпаться – так хорошо было лежать под чьим-то полушубком и не принимать никакого участия в мировой истории. Но вместе с сознанием к ней вернулось ощущение своего тела, и тут она мгновенно пришла в себя: каждая клеточка в ней вопила от боли после вчерашней скачки.
Ундина попробовала пошевелить руками – мышцы отозвались острой болью. И это она еще на попу не садилась! А тут раздался звук хлопающей двери, и ей пришлось осознать, что мучения еще только в самом начале.
- Пора вставать, Ваша Милость. Сейчас позавтракаем и в путь – нам надо бы засветло добраться до Яблонивки...
Ага, Яблонивка. Ундина пошарила в памяти и действительно вспомнила кое-что из рассказанного баронессой Ферро: сразу за Яблонивкой надо было ехать в поле до Черного камня, на котором, вроде бы, был написан дальнейший маршрут. Уже легче.
Она поднялась, проклиная верховую езду и, немного подумав, попросила у хозяина стакан клюквенной настойки, большая бутыль которой стояла на грязной стойке. Это ее взбодрило и придало жизнерадостности настолько, что она тишком попросила нацедить себе в бутылочку – мало ли, дорога дальняя. Раз за нее платят, стесняться не стоит.
То ли клюквенная настойка, то ли солнечная погода сделали свое дело, но дурное настроение принцессы испарилось в один миг, стоило ей только увидеть синее небо и сияющий искристый снег. Даже острая боль в заднице и других частях тела не помешала ей улыбаться во весь рот, погоняя своего коня, который весьма неохотно продолжил путь.
Вскорости они достигли Амаранты, но не стали поворачивать. Возле Амаранты Великий тракт делал петлю, однако вечные торопыги проложили себе дорогу, чтобы не терять время и не заезжать в город – именно по ней Ундина проехала в повозке, притворяясь трупом. А сейчас она проезжала по ней верхом, как большая дама, в окружении эскорта, но только черт бы побрал этот эскорт, при котором даже взвыть нельзя!
Дорога была так себе, это вам не тракт, вымощенный идеально ровными гранитными плитами. Кстати, это было еще одно наследие правителя Орландо, вернее тех времен, когда он работал при герцоге Карианиди – тракт основательно перебрали, заменив булыжное покрытие на гранитные плиты, и доработали систему дренажа. Так что Великий тракт был лучшей дорогой в мире, известном людям по эту сторону Полуденного моря.
Наклоняясь над седлом, Ундина время от времени прикладывалась к бутылочке, спрятанной за пазухой, и на Великий тракт она снова вступила уже веселой, готовой петь и хохотать, невзирая на самочувствие. Ее спутники с тревогой взирали на поведение принцессы, как-то не вязался привычный образ с румяной жизнерадостной мордой Ундины.
В Яблоневке они плотно и сытно пообедали, кто знает, как придется поужинать. За столом в темном зале трактира царило молчание, каждый был погружен в собственные думы. Здесь заканчивались обжитые места, скоро им предстояло вступить в область живых легенд, и от этого становилось не по себе. А Ундина думала, как ей избавиться от почетного эскорта. Ехать в лес, конечно страшно, а ехать туда одной вообще ужас, но кто знает, как ее там встретят, с ее-то планами? Публичный позор ей совершенно ни к чему. Если ее сожрет призрак Змея Горыныча, то такова судьба ее, но висеть на елке ей не хотелось ни под каким предлогом.
Дневной свет уже поредел, когда они снова оседлали коней. Мрачно выглядела Яблонивка, занесенная снегом. Из покосившихся черных труб шел дым, словно коптивший низкое, тяжелое небо. Настроение у всех было подавленное, и тяжесть в желудке только усиливала мрачное настроение.
Они не говорили никому, кто они и что делают в Яблонивке, но старый, сморщенный трактирщик подозрительно посматривал, как будто догадываясь, куда они собрались. И точно, стоило Ундине направить коня прочь от деревни, как шторка на окне колыхнулась, и вслед ей полетел ядовито-понимающий взгляд, сдобренный злобной усмешкой. Ей очень захотелось взять камень и разбить окно к чертовой матери, но поди найди тут под снегом хоть что-нибудь...
Теперь они двигались наугад. Если путь до Яблонивки был более-менее ясен, то потом оставалось только положиться на удачу. Ундина двинулась в чистое поле, особо не рассчитывая на то, что ей вот так сходу повезет. Теперь она больше не улыбалась, а мрачно молчала, сцепив зубы. К счастью, разговаривать не хотелось никому, и ей не пришлось объяснять свою неуверенность. Она просто двигалась вперед, ориентируясь на черную полосу на горизонте.
Вскоре пришлось спешиться, снег стал слишком глубоким. Вот тут ей и пригодились ее спутники, лихо прорубавшие путь в нетронутых сугробах. Если так замело, то немудрено и Черный камень не найти, и Ундина мрачнела все больше с каждой минутой. Ей не хотелось возвращаться в трактир к его владельцу с дурным глазом. Однако, она зря беспокоилась – Черный камень вынырнул как из-под земли в тот момент, когда уже стало совсем сумеречно и неуютно.
«Налево пойдешь...» Ундина обмела снег варежкой и замерла. Удивительное чувство причастности к чему-то нереальному охватило ее душу. Вот оно, все то, о чем она мечтала, но что никогда не казалось ей осуществимым. Легенда все еще жила, где-то на обочине мира, суетливого и неромантичного, и теперь она могла ее потрогать. Значит, отсюда некогда пришел Бедный Рыцарь к Василисе, и все началось именно здесь. Девушка сглотнула трудный комок и посмотрела вперед: там кружилось воронье на фоне стремительного темнеющего неба. Врановы ворота.
- Возвращайтесь в Яблонивку. – Она повернулась к своим спутникам, - вам нечего здесь делать, это опасно.
- Но, Ваша Милость...
- Моя милость приказывает вам вернуться и ждать меня в трактире. Надеюсь, вы не забыли, что Змей – огромное зеленое чудище, которое плюется огнем и жрет все, что движется. Кроме меня.
Она и не подозревала, какое внутреннее ликование вызвали ее слова в душах мужиков – никому не хотелось идти в проклятое место. Ей и самой не хотелось, но другого выхода не было: или она выйдет из леса признанной принцессой, или не выйдет вообще. Тогда и горевать не о чем.
Ундина спешилась. Там, куда ей предстояло идти, конь был не нужен, он бы только ее стеснил. Кинув повод своим провожатым, она сняла седельную сумку и, никого уже не стесняясь, намахнула наливочки прямо из горла.
- До скорого, ребята!
И врезалась грудью в снег.
Ночь спустилась на Плериэль, и все вокруг сразу изменилось: черный лес придвинулся вперед и навис жуткой глыбой над безрассудной девчонкой, вспотевшей и выбившейся из сил. Для поднятия боевого духа она постоянно прикладывалась к бутылочке, и возле Врановых ворот была уже в стельку пьяна. Оно и к лучшему – у трезвой никогда не хватило бы дурости войти под черную сень деревьев, которая нетерпеливо вздыхала, колыхалась, готовая поглотить ее с потрохами.
Однако, стоило ей пересечь черту, как идти стало намного легче – в лесу не было таких заносов, и хоть узкая да неверная, но тропинка сохранилась. Правда, коряги постоянно попадались ей под ноги, корявые сучья хватали за одежду, а ветки норовили выхлестнуть глаз. Только успевай уворачиваться. Ундина взмокла, устала и даже протрезвела, не одолев еще и полпути.
Вместе с трезвостью пришел отчаянный страх: это надо же было быть такой дурой, чтобы сюда сунуться! Да еще одной! Да еще ночью! Чувствуя, что пот, обильно льющийся по спине, становится холодным, она решила двигаться вперед как можно быстрее – как бы это ни кончилось, пусть уж кончится поскорее.
Вокруг ее окружали неведомые чудовища, постоянно менявшие очертания. В голубоватом лунном свете заснеженные деревья тянули лапы, чтобы задушить непрошенную гостью, едва она отвернется. А коряги сидели, притаившись, готовые выпрыгнуть и впиться в горло, наслаждаясь свежей кровью – да какие только ужасы не мерещились Ундине, пробиравшеся сквозь молчаливый, заснеженный лес неведомо куда.
Чем дальше она шла, тем гуще становился подлесок, тем труднее было двигаться вперед. Откуда ей было знать, что она давно сбилась с тропы и теперь бредет в неизвестном направлении. И откуда ей было знать о том, какие еще твари водятся в этом лесу помимо Змея. Но сердце не обманешь – оно почему-то начало тревожно биться, пропуская удары, и Ундина поняла, что потихоньку впадает в панику. Только этого не хватало, запаникуй в лесу и точно пропадешь: побегаешь немного, покричишь, пока не кончатся силы, а там тихонечко замерзнешь, ибо не сможешь идти дальше. Все это объяснял ей отец, когда она была совсем маленькой, да что толку от всех объяснений, если ты потерялась в проклятом лесу, где водятся чудовища?
Крик, жалкий, болезненный крик толкался в горле, норовя вырваться наружу, ноги стали ватными, пальцы онемели, в животе что-то противно тряслось, как подтаявший холодец. И тут она увидела... забор. Да, это был забор, совершенно занесенный снегом, покосившийся, но не было никакого сомнения, что эти жерди – дело рук человеческих.
Подождав пару минут, пока сердцебиение придет в норму, Ундина осмотрелась и решила обойти препятствие, которое, несмотря на хрупкость, было довольно высоким. Что это? Берлога Змея? Поджилки затряслись, но этот страх был реальным, настоящим, гораздо лучше безымянного ужаса, едва не лишившего ее разума пять минут назад. Она прошлась вдоль забора и удивилась тому, что он выглядит заброшенным. При желании она могла бы поднажать и обрушить его на землю, но ей совсем не улыбалось что-нибудь ломать.
Луна светила из-под дряблого облака, внимательно рассматривая незваную гостью, которая нащупывала в глубоком снегу путь, держась правой рукой за забор, ощущая его хрупкость и ветхость. Вскорости она остановилась – перед ней была калитка, та самая, из которой Лия некогда стояла и смотрела на родной двор с того света. Ундина толкнула ее и поняла, что та заперта изнутри. Но щели между досками были слишком велики, чтобы считать это застоящей защитой. Она сняла варежку и просунула внутрь пальцы, понемногу отпихивая раскаленную от мороза задвижку.
Дверь отворилась. Перед ней лежал занесенный снегом двор с низкими хозяйственными постройками. Проход от калитки был совершенно занесен снегом, и двери сараев тоже, никто не убирал здесь снег, никто не ходил уже очень долгое время. Она шагнула вперед, аккуратно прикрыв за собой дверь. Теперь она могла осмотреться кругом и вспомнить все, что слышала от баронессы о змеевой берлоге. Да, в этом сарае он хранил консервы и припасы, а вон там держал всякий инвентарь. Он еще веревку натягивал пентаграммой, чтобы белье сушить.
Ундина улыбнулась, на секунду позабыв о страшном хозяине дома. Непреодолимое чувство влекло ее сюда, и она должна была признаться себе, что явилась сюда совсем не за короной. Это было место принцессы Лии, и оно притягивало ее, как магнит.
Протоптав в снегу тропинку, она обошла берлогу и поняла, что двор совершенно необитаем. Темные окна не светились, все было покрыто снегом. На гвоздике возле двери висел ключ, и Ундина не могла удержаться от того, чтобы не рискнуть, хотя за дверью ее могло ожидать все, что угодно.
Замок поддался не сразу, он проржавел и замерз, но спустя минуту он жалобно скрипнул и пропустил ее внутрь. Ундина вошла и смущенно затопталась в прихожей, не решаясь войти, хотя сразу с порога было ясно, что дом пуст.
Она обтопталась на коврике и только потом решилась войти. Сквозь окна в комнаты проникал лунный свет, и в его голубоватом свечении все казалось мертвым и призрачным. Живое дыхание давно покинуло этот дом, и теперь он был похож на разлагающийся труп. В кухне обвалилась гардина, да так и осталась лежать на полу, некому было ее поправить. Толстый слой пыли покрывал домашнюю утварь, никому не нужную и словно лишившуюся жизни. Вещи-мертвецы смотрели пустыми глазницами на Ундину, а она чувствовала, как к горлу подбирается трудный комок.
Отчего? Отчего ей так хотелось заплакать от жалости и нестерпимого сожаления. Словно она была в чем-то виновата и никак не могла исправить содеянного. Это берлога Змея, она узнавала ее по рассказам, ей не нужно было что-то искать, она инстинктивно понимала, где что находится: вон там большой зал, а напротив – кухня. Дверь, которая в зале, ведет в Лиину комнату, и она даже знает, какая там обстановка. Странно было это все: ей нестерпимо хотелось все посмотреть, все потрогать, своими пальцами ощутить реальность того, что здесь произошло, но мертвенное запустение берлоги пугало ее.
Ундина прошла в кухню, стараясь ничего не задеть и не снести в потемках, но глаза уже начали потихоньку привыкать, и она без труда отыскала у печки спички и небольшую плошку с огарком свечи. С легким шорохом огонек дрогнул и заплясал на кончике оплывшей, запыленной свечки – Ундина зажмурилась, а синие тени отпрянули и попрятались по углам, затянутым паутиной.
Она двинулась вдоль кухонных шкафов, разглядывая утварь: кухонные ножи, тарелки, искромсанную разделочную доску, аккуратно расставленные баночки со специями... Ей захотелось заплакать в голос - невыносимо было видеть это место в таком состоянии. Первым побуждением Ундины было броситься прочь, чтобы никогда больше не видеть мертвую берлогу, в которой некогда кипела жизнь, но проходя мимо зала, она не удержалась, и заглянула внутрь.
Холодный камин зиял, подобно черной дыре, большое плюшевое кресло давно потеряло свой цвет под слоем пыли, а книги попадали с полок и лежали на полу, как подбитые птицы с изломанными крыльями. И тускло поблескивало змеево золото... Когда Ундина осознала, что находится перед ней, то ее едва не хватил инфаркт. Здесь находилось целое состояние! И никто его не охранял! Она могла взять столько, сколько сможет унести, и всю оставшуюся жизнь жить как королева! У нее даже голова закружилась, и она ухватилась за книжную этажерку, с которой покатились какие-то письма и бумаги.
Инстинктивно бросившись их поднимать, Ундина поняла, что это личные документы. Там были какие-то тетрадки, записочки, письма в больших плоских конвертах. Наугад раскрыв одну тетрадку, девушка прочитала:
«...34 день. Сегодня солнечно, небо такое сочно-карамельное, что хочется облизать его, как леденец на палочке. В такие дни на душе всегда радостно, и неважно, какие дела ожидают моего участия. Можно сказать, что именно в солнечные дни я живу по-настоящему, так как и надо жить: радуюсь тому, что есть, и не заглядываю в будущее. Почему мне не хватает мудрости делать так же, когда льет дождь?»
Ундина пробежала эти строки глазами, но ощущение было, словно они прозвучали в берлоге, на мгновение оживив ее, наполнив живым голосом, новым и бесконечно знакомым для нее. Что это? Она еще полистала тетрадку и поняла, что это записи принцессы, которые Змей бережно хранил, не смея выбросить. Нахмурив брови, Ундина поставила свечу на полку и начала просматривать бумаги. Про золото она забыла.
Нашлось немногое: две исписанные тетрадки, несколько записок бытового характера, десяток писем из города, писанных еще в первый год учебы ломким детским почерком. Но для Ундины это было настоящее сокровище – она бережно собрала все, завернула в относительно чистый носовой платок и спрятала на груди, поближе к сердцу. Небольшой сверток грел ее изнутри и очищал разум – она посмотрела на кучу и вдруг подумала: а что, если что-то случилось с Рыцарем и Василисой? Тревога заколотилась в жилах, словно они были ей родными и близкими людьми.
Ундина спокойно, без эмоций, посмотрела на кучу золота и сказала себе, что вернется сюда, если не сможет никого разыскать из Лииных родных. Но сейчас ей не хотелось даже прикасаться к нему – не заслужила. Она задула свечу и ее дуновение как эхо прокатилось по берлоге, поднимая облако пыли и еще чего-то, похожего на полупрозрачное серое облако. Призрачный силуэт повис в зале у камина, и Ундина выскочила наружу, как пробка из бутылки, едва переводя дух от страха.
Небо расчистилось, и новый месяц, висевший над крышей, горел ярким пламенем, освещая двор. Все было так, как Ундина себе представляла, только одна деталь была ей незнакома – большая насыпь в углу двора, возвышавшаяся холмиком над землей. Девушка отдышалась на воздухе и заперла дверь, повесив ключик на прежнее место. Подойти, что ли, посмотреть что там за холмик? Нет, ей больше не хотелось любопытничать, она и так уже насмотрелась за сегодня.
Покинула она берлогу тем же путем, как и пришла, через заднюю калитку. Но теперь она представляла себе местность и понимала, куда идти. Через сугробы, к Черному озеру, потом взять вправо и вот она, будет башня. Так и оказалось, Ундина вынырнула из-под елей аккурат в том месте, где всегда выныривал Змей, но теперь, за давностью лет, тропа заросла и спряталась под снегом.
В отличие от берлоги, двор возле башни был тщательно выметен, метла и лопата торчали тут же, в сугробе, а светившиеся на первом этаже окна бросали на снег длинные желтые отсветы. Лицо Ундины расплылось в улыбке, она и сама не представляла, насколько ее радует вид жилья. Но, прежде чем сунуться в башню, она подумала и проскользнула по тропинке к небольшому сараю, из которого слышалось похрапывание и поднимались к небу тонкие струйки пара.
Дверь была старая, почерневшая от времени, но плотно пригнанная – во всем чувствовалась хозяйская рука. Ундина потянула ее на себя и сунула нос в небольшое помещение, в котором было тепло от живого дыхания, и пахло соломой и навозом. Там была пятнистая коза, флегматично жевавшая сено, да пара лошадей, одна из которых была явно дряхлой.
- Да это же Роланд! – присмотревшись воскликнула Ундина, нисколько не заботясь о том, что ее могут услышать. Роланд повернулся на голос и строго посмотрел на залетную: это что еще за морда?
Глаза его были мутноватыми от старости, но длинная грива была расчесана и острижена – за ним хорошо ухаживали. Ундина поумилялсь на него немного, представляя себе, каким он был, когда разговаривал с Мими в Нарамане, или скакал по Орлиному зобу. Воистину, Дремучий лес был местом, где все сказки жили и нисколько не смущались того, что они сказки.
Плотно прикрыв дверь стайки, Ундина похлопада себя по ляжкам, внутренне готовясь к нелегкой встрече, и решительным шагом направилась к башне. После всего, что она сегодня видела, сомнений у нее не оставалось, и она ни секунды не медлила перед старинной дверью, обитой кованым железом – подняла кулак и уверенно постучала.
Василиса и Рыцарь всегда ели в кухне, так уж повелось. В башне была большая столовая, но им почему-то было уютнее внизу, рядом с большой, пышущей жаром печкой. Годы шли, а они все так же сидели по вечерам вдвоем за маленьким деревянным столом, пили чай и разговаривали. Рыцарь чинил какую-нибудь домашнюю утварь или вырезал из дерева причудливые ручки для ножей, которые делал из отслуживших свое кос. Уже целый арсенал нарезал.
А Василиса занималась починкой одежды или вязала что-нибудь, так и сидели, коротая долгие вечера, за которыми следовали еще более долгие ночи. Двое в целой вселенной, с тех пор как умер Змей, они годами не видели человеческого лица. Орландо как-то приезжал их навестить, но они не были ему рады, и он больше не навязывался. Замкнувшись в себе, они жили прошлым, вспоминали прежние дни, когда они были молодыми и сильными:
- Сорок два года! А мне тогда казалось, что жизнь кончена! Вот бы мне сейчас стало сорок два, так я бы снова замуж вышла!
Василиса хохотнула, бросив на мужа быстрый взгляд, а он и бровью не повел.
- Разумеется вышла бы. За меня.
Он штопал тапочки, пришивая к ним новые войлочные подметки. Вот и ему пришла пора носить стариковские мягкие шлепанцы, приятно греющие ноги. Оба они постарели.
У Рыцаря на лбу совсем не осталось волос, они отодвинулись куда-то к макушке. Лицо сморщилось и покрылось коричневыми пятнами, но глаза остались прежними – глубокими, яркими. Он весь словно высох, превратившись в маленького жилистого старичка, все еще довольно проворного благодаря деятельной жизни. И то правда, весь день он трудился от рассвета до заката, ни на минуту не приседал. Их скромное хозяйство требовало постоянного догляда, а убывающие силы требовали изобретать новые способы для привычных действий.
Василиса тоже не жаловалась, хотя у нее давно болели ноги, и, поднимаясь по лестнице, она часто останавливалась, задохнувшись. Старость никого не красит, но, глядя в зеркало, она любила пошутить:
- Мне старость нипочем, я и в молодости страшная была, так что разницы особо нет.
Рыцарь искренне не понимал ее отношения: квадратная супруга с косой-селедкой раз и навсегда стала для него идеалом красоты. Никто не мог сравниться с ней, разве что Лия...
От Лии не осталось даже портрета, только плохой рисунок уличного художника, сделанный на празднике Синего Фазана, когда ей было пять лет. Эта девушка словно канула в воду, прошла тенью, не оставив следа. Ничего от нее не осталось, кроме воспоминаний, которые они с Василисой затерли до того, что перестали отличать правду от собственной выдумки.
И все же она была здесь. Незримо присутствовала в замерзшей башне, скользила по пустым комнатам, напевала ветром в неплотно пригнанной форточке. Ее присутствие ощущалось везде - так часто старики о ней думали. Словно неприкаянная душа со смертью Змея переместилась к ним, тяготясь своим одиночеством. Вот и сейчас они молчали, но каждый думал о своем: Василиса вспоминала, как пошила когда-то маленькой принцессе пестренький халатик, который потом она заносила до дыр, и Змей не никак не мог ее из него вытряхнуть. А Рыцарь размышлял, как бы Лия поступила, если бы была сейчас жива: стала бы продолжать борьбу с Орландо или отступилась? Сейчас ей было бы тридцать девять лет, возраст зрелости и расцвета сил, она была бы взрослой и умной женщиной, вполне готовой к тому, чтобы стать королевой. Но вот захотела бы?...
Их мысли прервал стук в дверь. Четкий, сильный, требовательный – стучавший человек явно знал, зачем долбится, и был намерен добиться своего. Но кто мог стучать в их дверь? Никто не приходил к ним уже давным-давно, и никого они не звали. В глухом лесу ночью такой стук может означать только плохие новости.
Старики переглянулись. Стук повторился. Рыцарь встал и оглянулся – много лет он не пользовался своим мечом, и не сразу вспомнил, где именно он находится. Пока он вспоминал, его жена положила шитье на стол, подошла к печке, выбрала сковородку потяжелее и задумчиво взвесила ее в руке.
- Даже не вздумай...
- А чего, ждать, пока нам дверь выломают? Мне теперь ничего не страшно... – и Василиса двинула щеколду.
Дверь распахнулась. На пороге стоял человек неопределенного пола и возраста, укутанный в тряпки, из которых торчал красный, замерзший нос.
- Вам кого?
Вслед за носом показались глаза – две искорки в глубине тряпок. Они быстро обежали глазами Василису, Рыцаря, вставшего на цыпочки, чтобы видеть из-за ее плеча, и чугунную сковородку, крепко лежащую в руке. С улицы подуло холодом, и даже брызнуло снегом из-за спины ночного гостя.
- Вам кого? – повторила вопрос Василиса. А фигура потопталась на пороге, и вошла внутрь, отодвинув ее плечом. От такой наглости старуха даже матерные слова позабыла.
- Здрасьте... Что стоять так, хату выстужать. – дверь хлопнула, и морозная ночь осталась за порогом, выплеснув в комнату существо немаленького роста, начавшее разматывать свои тряпки негнущимися пальцами. Вид у существа был неагрессивный, и Василиса поневоле опустила сковородку, увидев красные, раздутые от мороза руки.
- Ну проходите, коли вошли... Повечеряйте, чем богаты.
- Ой, спасибо! Это я всегда с удовольствием! – голос из-под тряпок оказался неожиданно молодым и звонким. Когда гостья освободилась от своей одежды, то Рыцарь с Василисой увидели веселое девичье лицо, курносое и веснушчатое. Вот уж не ожидали... – Ну и холодина у вас, даже в деревнях и то теплее. Замерла я – страсть!
- Так-то в деревнях, а то в лесу, - Василиса повесила сковородку на место и быстренько кинулась хлопотать об ужине. Они-то уже поели, но ради такого события можно и еще раз поесть. Сколько лет уж не было у них гостей!
Рыцарь подобрался, застегнул вязаную кофту, досадуя, что на ногах у него стариковские шлепанцы, да и камзол давно в сундуке плесневеет.
- Проходите, сударыня, я вам сейчас к печке стул поставлю, погреетесь. На улице и правда холодновато. Позвольте представиться: я Бедный Рыцарь, а это Василиса, моя супруга. Мы рады видеть вас в нашем скромном доме.
Обалдеть! Он и вправду такой! И Василиса! Ундина вертелась на стуле от одного к другому, бесцеремонно разглядывая и даже не думая скрывать свою радость. Ну ни словечком баронесса не наврала, все говорила, как есть! А старики тревожно переглядывались, видя ее не совсем адекватное состояние. Наконец Василиса пожала плечами, что означало: «мало ли, может на морозе мозги отшибло», и сняла с огня чайник.
- Сходи-ка в погреб, принеси грудинки, а я пока кашу запарю.
Она не задавала Ундине вопросов, только поглядывала колюче, да гремела тарелками. А та не сводила с нее глаз, как будто в цирк пришла, да клоунов увидела.
- На мне узоров нет. И цветы не растут.
Но предостерегающая фраза не достигла сознания этой придурковатой, которая восторженно-голубыми глазами пялилась на нее. Только появление Рыцаря с грудинкой отвлекло ее внимание – она стала так же таращиться на него. Может она припадочная?
Когда каша поспела, Василиса собрала целый стол: соленья, варенья, мясо, домашний хлеб, простокваша. Ундина чуть слюнями не захлебнулась, ожидаючи. Она зверски проголодалась и начисто забыла, что плотно пообедала в Яблонивке. Кроме того, увидев стариков, она немного растерялась. Вся ее бесшабашная наглость осталась в берлоге у Змея, а тут ее опять нагнало чувство чужой, непонятной грусти. Она не знала, как начать разговор, и даже не могла решить, как именно им представиться. Ужин оказался очень кстати, он занял рот и дал ей время подумать.
Отсутствием аппетита липовая принцесса не страдала никогда, а уж тем более после приключений она потихоньку уминала все, что не было приколочено. А старики сели рядом и стали, в свою очередь, рассматривать свою гостью, которая до сих пор даже не назвала им своего имени.
- Ну, сударыня, расскажите нам, кто вы и чьих будете? – Василиса смотрела на нее не то насмешливо, не то жалостно. Опытным глазом она видела, что девчонка голодала, ест жадно и много, ничего не оставляет, даже тарелку вылизала.
- Меня зовут Ундина, я пришла с юга, из предгорий Нарамана.
- О как! И что вас так далеко занесло?
Ундина помолчала немного, собираясь с духом, а потом выпалила, как в ледяную прорубь нырнула:
- А вы знаете, что принцесса воскресла, вернулась в Нараман и теперь стоит там лагерем?
Словно бомба разорвалась в чистенькой стариковской кухне. И тишина, повисшая после взрыва, была такой тяжелой и наполненной, что пригибала к полу даже несгибаемую Василису.
- Это невозможно, - наконец проговорил Рыцарь изменившимся голосом.
- Почему? – Ундина весело захрустела огурцами.
- Я видел ее смерть собственными глазами.
Он откинулся на стуле, скрестив руки на груди, и теперь с вызовом смотрел на девицу, посмевшую затронуть болезненную тему. А та закинула в рот еще один огурчик, и пробормотала:
- Ей не впервой воскресать из мертвых.
- Молчите лучше о том, чего не знаете. – Он сделал предостерегающий жест, увидев, что Ундина готова возразить. – Принцесса никогда не умирала вплоть до Белого дня, в который она умерла, как умирают все люди. Мертвые не возвращаются, поэтому если то, что вы говорите правда, в Нарамане сейчас обретается самозванка.
Ундина положила ложку со вздохом и сцепила руки так сильно, что косточки ее пальцев побелели.
- Ну разумеется самозванка. Но так ли это важно?
Рыцарь внимателно посмотрел на нее:
- Что значит «не важно»?
- Оххх... Как бы вам объяснить... Ну вот принцесса умерла, давно уже, но кто-то пустил слух, что она непременно вернется, и люди, представьте себе, в это верят. Они ждут принцессу, как избавителя, который однажды придет и победит зло, свергнет ненавистного Орландо и прекратит войну. Вот это действительно важно, а то, кто именно станет этим избавителем – не важно. Я понятно говорю?