Королева крыс

Автор: Аделаида Агурина ЧАСТЬ 7
Рассказывают, что однажды повелитель правоверных Мехмед ар-Рашид томился бессонницей. И не в силах терпеть ее больше, приказал он зажечь огни, призвать наложниц и рабынь-танцовщиц и рабынь-певиц, принести вина, сладостей и фруктов. Также велел призвать он Ибн аль-Джассаса и Адуда аль-Джаузи( да будет милость Всевышнего над ними обоими).
Сказал тогда повелитель правоверных «Нет лучшей приправы для яств на столе, чем мудрые и приятные в общении собеседники за столом»(и стали эти слова пословицей)
И пировали они, благословляя Всевышнего, и ели и пили и развлекались, слушая песни и смотря танцы прекрасных наложниц. Цена самой дешевой из дев, что пришли тогда, была десять тысяч ашранов, Когда она пела, соловьи петь прекращали, и в стыде прятали головы свои под крылья. Цена же самой дорогой была сто тысяч ашранов. И когда двигалась она в легком танце, то луна становилась красной от стыда и зависти, а солнце опускалось ниже, чтобы полюбоваться девой.
А когда насытили они свои тела пищей и питьем, а свои глаза зрелищем, а уши свои – пением, то легким движением руки отослал повелитель правоверный дев, и обратился к своим гостям.
-Не расскажет ли каждый из вас интересную историю, чтобы скоротали мы остаток этой ночи?
И начал Ибн аль-Джассаса первым (а он известен был своим умением нанизывать слова на нить повествования, словно драгоценнейшие жемчужины на леску.
-Рассказывают, что Бишр аль-Халлали, которого прозвали сладкоголосым, и соловьем Абассы, и прекрасным ликом, однажды попросил у султана дать ему один день в неделю, чтобы мог он провести его в обществе своих домашних и наложниц. Повелитель согласился и выделил ему субботу
И однажды сидел Бишр аль-Халлали в субботу дома вместе с домашними его. И тут в комнату вошел старец. Одет тот старец был в лохмотья, и ноги его были босы. Но держался он так, будто на нем драгоценные одежды. Не спрашивая разрешения, старец прошел и сел рядом с хозяином дома. И стал есть и пить, как будто так и положено. А Бишр аль-Халлали был настолько поражен, что отнялся у него язык и закостенели члены. И не мог он ни сказать ничего, ни сделать, лишь глядеть на странного старца.
А тот, поев, наклонил голову и седые волосы закрыли лицо. А когда незваный гость поднял голову, то увидели все, как преобразился он. Не старик, а молодой красивый юноша, с тонкими благородными чертами лица, белоснежной кожей, нежной, словно у девушки в пору расцвета красоты. Да и одежды его изменились, ибо одет теперь он теперь был дорого, так, как одеваются лишь дети людей богатых и благородных. По залу же разнеслось благоухание.
Тут понял Бишр аль-Халлали, что не человек пришел навестить его, и исполнился страха и опасений также сильно, как раньше исполнился злости на незваного.
Юноша, увидев это, рассмеялся, показав драгоценные жемчужины зубов и сказал
-Не бойся, соловей Абассы, не шайтан и не злобный джинн, и не страшный гуль. И напугать я не хотел.
И тут начал рассказывать юноша различные истории из «Жизни благородных», и забавные анекдоты из «Веселья сердец на стоянках восхода Луны», и декламировать стихи из «Услады душ». И оказался он несравненным рассказчиком, умным, тонко образованным, знающим. Рассказы его услаждали слух присутствующих, в то же время как его вид услаждал их взоры.
Через некоторое время попросил юноша
-О великий и несравненный соловей Абассы. Позволь мне услышать твой голос. Чтобы мог я услышать, чем ты так покоряешь людей разных сословий и положения.
Тогда Бишр аль-Халлали взял лютню и начал петь куплет за куплетом( а известно ведь, что когда он пел, соловьи забывались и обращались в слух, чтобы услышать столь чудесное пение).
Когда он закончил песню, юноша встал. И поклонившись Бишру, сказал
-Позволь и мне спеть что-нибудь, хотя мои таланты пока еще и слабы.
Бишр согласился и протянул лютню, но юноша, ловким движениям фокусника, вытащил лютню из-за пазухи. Была та лютня черна, словно ночь, а струны, казалось, были сотканы из серебра.
Юноша сел и начал петь. Только стоило ему коснуться лютни, и Бишру показалось, что сам инструмент заговорил и запел чистейшим языком. А еще казалось, что стены, окна, колонны, посуда - все, что находилось в доме, подпевают юноше. Бишр не мог скрыть своего восторга и крупные слезы текли по щекам его от переполненности чувствами. И были это не постыдные слезы, ибо нестыдно ронять слезы созерцая совершенное. А этот юноша был, вне всякого сомнения, совершенным творением Всевышнего.
Когда юноша закончил петь и отложил лютню, Бишр аль-Халлали не мог еще прийти в себя некоторое время и не могли сидящие с ним.
Юноша же подошел к Бишру и протянув ему черную лютню, сказал
-Не примет ли прекрасный ликом соловей Абассы этот скромный дар от своего почитателя и не сыграет ли на своей новой лютне?
-Ты, наверное, смеешься надо мной, - с грустью в голосе сказал Бишр, - ибо в пении я перед тобой словно павлин перед соловьем, а во внешнем виде словно соловей перед павлином.
Юноша покачал головой
-Я не джинн и не гуль, но и не человек. Разве неизвестно тебе,что то, что является верхом совершенства для одних, может быть лишь началом пути для других. Самый быстрый и натренированный, самый ухоженный скакун все же не сможет одолеть в скорости гепарда. Как можно сравнивать их? Скакуна нужно сравнивать со скакуном. А гепарда с гепардом и тогда можно сказать лишь – вот, этот скакун наилучший и наибыстрейший из созданных Всевышним в породе его.
Бишр взял лютню, подивившись странному ее материалу, а также тому, как легко она легла в руки. Когда же запел он, то поразился, что его голос стал лучше и чище.
Пропев несколько куплетов из «Воздаяние голубки», Бишр перестал терзать струны и положил лютню рядом с собой.
-Хотел бы я, чтобы мой голос звучал так, когда я беру в руки свою обычную лютню, - сказал он
-Да буду я выкупом за тебя, о любимец Всевышнего, - произнес юноша, - ты уже обладаешь этим умением!
И Бишр вновь взял свою лютню, и спел несколько строк из «Томления сердец на пороге». Действительно, все было так, как сказал юноша
-Ответь мне, молю, кто же ты? – вопросил он приходя во все большее изумление.
-Увы, сказать я это не могу, - улыбнулся юноша, - но чувствую, непременно ты узнаешь об этом.
Сказав так, повернулся юноша и вышел прочь. А когда Бишр альХаллали захотел узнать у охраны и слуг, куда пошел его гость, то все они твердили, что не входило в дом ни юноши, ни старца.
Бишр же, узнав это, захватил странную лютню и пошел в дом повелителя правоверных Зумайда ибн-Инанна, хотя день субботний еще не закончился.
Повелитель правоверных очень удивился, увидев своего знакомца и сказал
-Что случилось? Ты так просил у меня предоставить тебе день отдыха, и теперь сам же нарушаешь свой зарок.
И тогда Бишр-аль-Халлали поцеловал землю у ног повелителя и рассказал историю, которая приключилась недавно.
А после он по просьбе повелителя спел и сыграл на лютне и все, кто бы с повелителем, были удивлены и поражены.
Был тогда при дворе правителя Зиру – известный всему миру под сенью Всевышнего мудрец, что никогда надолго не останавливался ни во дворце, ни в хижине , как не просили его, желая подольше иметь рядом такого толкового и многознающего советника.
Попросил Зиру показать ему лютню и. какое-то время смотрел на нее. А потом указал Бишру
-О соловей Абассы, о сладкоголосый, разве не заметил ты рисунок под струнами?
Тогда и увидели, что под струнами нарисован силуэт крысы вставшей на задние лапы. Рисунок был нанесен непонятным образом и непонятной краской – так, что виден был лишь в одном положении лютни, когда держали инструмент чуть наискосок.
-Что значит это? – спросил заинтригованный повелитель правоверных.
-Слышал я, - улыбнулся Зиру, - о родившейся в далекой стране джинне, которая повелевает всеми крысами. Рассказывают мудрецы, что захотела джинна почувствовать себя человеком и взмолилась Всевышнему, который дал ей родится в теле прекрасной девушки. Но судьба ее была тяжела. И пожелала она умереть. Всевышний предупредил джинну, что умрет она и как джинн, но жить она не могла больше. И не собиралась. Крысы пожалели ее. Они дали ей силу и помогли возродиться. Ибо известно – крысы – существа знакомые с великими тайнами, и дозволена им Всевышним магия, никому более не известная. Отвергнута бывшая джинна от джиннов за ее предательство, так что теперь только крысы ее родня и вотчина, а она их повелительница. Иногда становится скучно крысиной повелительнице. Тогда берет она из людей наперсников и наперсниц себе. Обучает их тайнам и дает силу. Правда недолго люди находятся с ней – всего-то чуть больше столетия, на которое продолжается их жизнь и молодость. Никто не знает, почему так. Но многие склонны думать, что это – не желание живущих, а установленное Всевышним, что даже повелительница не может отринуть и изменить. Говорят еще, что и повелительница и наперсники ее из людей могу принимать разные виды и образы. Могут стать крысами, туманом, людьми разного возраста. Любят они тереться меж людей. Мил им человеческий мир. Вот и навещают они пути простых смертных. Награждая и карая по своему разумению. Говорится еще, что, хотя могут они быть жестокими, но никогда они не бывают несправедливы. А также говорят, что карая и вознаграждая не видят они разницы между тем, кто возвышен и тем, кто унижен.
Так сказал Зиру. И вновь подивились все присутствующие разнообразием и чудесностью творений Всевышнего. А Бишр аль-Халлали взял обратно лютню и восславил Всевышнего в стихах, ибо каждая тварь славит Его согласно разумению своему и возможностям.
Именно тогда рассказывают, любимая наложница повелителя, Зубейда, услышала пение соловья Абассы. Сама она тогда сидела за занавесью и украдкой приоткрыла ее, чтобы посмотреть. Запала ей в сердце любовь к певцу. Смогла она послать к нему домой верную невольницу со своим портретом, но Бишр не соблазнился, хотя и была наложница прекрасна, как рассвет. Тогда в отчаянье Зубейда порвала свое драгоценное ожерелье, но успокоившись, сама смогла выйти из дворца, подкупив евнухов и стражу. Придя ночью в дом Бишра аль-Халлали, Зубейда, надушенная, в лучших одеждах, с подведенными глазами, стройная и прекрасная, готовая принимать и одаривать, осчастливить и стать счастливой, стала соблазнять поэта. Но тот не соглашался предать повелителя, который столь много его облагодетельствовал.
И, хотя поклялся он милостью Всевышнего, что ничего не расскажет о разговоре, но Зубейда испугалась, и донесла повелителю правоверных, что однажды встретил ее Бишр в саду при дворце и стал соблазнять, а потом и угрожать, что возьмет силой.
Повелитель поверил ей и Бишр был схвачен, брошен в темницу. Повелитель правоверных, поверив распутнице, клеветнице, не стал даже слушать оправдания Бишра.
Только когда хотели аль-Халлали вести на казнь, то оказалось, что нет его в крепко запертой темнице. И никак его не могли сыскать. Все его имущество было передано в казну, только лишь пропала черная лютня. Лишь потом выяснилось все коварство наложницы, которую Зумайда казнил без промедления. А потом разослал во все концы земли глашатаев найти певца, но так и не нашел и следа. Детей же у Бишра не было.
До сей поры неизвестна судьба соловья Абассы. Возможно, сгинул он из-за черного сердца распутной женщины
Ибн аль-Джассаса закончил повесть и поклонился. Мехмед ар-Рашид задумался и сказал
-Слышал я о соловье Абассы. Много бы отдал, чтобы послушать и его. Но увы, невозможно это
Тут сказал Адуда аль-Джаузи ( а был он мужчиной за сорок лет – еще не растерявшим своей красоты, чужеземцем, которого принял повелитель правоверных под свое покровительство и постепенно доверился ему как ближайшему советнику)
-что бы сделал повелитель правоверных, если бы сейчас перед ним предстал соловей Абассы?
-Конечно, я бы пожаловал ему земли и деньги, рабов и рабынь. Лишь бы наслаждаться его пением и узнать его историю.
Тогда Адуда аль-Джаузи задумался на минуту, а потом сказал
-Так знай же, повелитель. Это я – тот, кого когда то называли соловьем Абассы, прекрасноликим. Ибо клянусь всем, что мне дорого, я и есть тот, кто когда-то носил имя Бишр аль-Халлали.
Повелитель правоверных же произнес
-Тогда пусть я лишусь своего сана и провинций, и наложниц, и богатства, если позволю тебе уйти, не узнав твою историю и как дошел ты до сегодняшнего положения, а также почему не выдал себя, когда невиновность твоя была доказана.
Адуда аль-Джаузи поклонился повелителю и начал свою историю.
-Вся история рассказана правильно, и так и есть – был я брошен в темницу и даже не дали мне поговорить с повелителем. Там сидел я, сокрушаясь о своей судьбе. Не мог понять, как человек, который ни разу не мог бы усомнится в моей верности, обвиняет меня не выслушав оправданий. Видать правду говорил Бахренди
От солнца все властители отличны
К непредсказуемости все они привычны
А Рухди сказал
«Берегись лучей милости властителя, ибо никогда не сможешь ты сказать, когда и по какой причине эти лучи опалят тебя и доведут до смерти от ожогов»
Так сидел я , в ожидании казни, думая «вот Бишр, был ты знаменит и рукоплескали тебе и во дворцах и в хижинах. Посмотри же теперь, что с тобой случилось и подивись воле Всевышнего, который один лишь может сказать – завтра будет то-то и то-то».
Я так сильно был поглощен в свои мысли, что не заметил, что не один в камере. А когда обратил внимание, то увидел что рядом со мной сидела на тряпье и свалявшейся соломе старуха. Грязная, вонючая, костлявая, со спутанными волосами в колтунах в лохмотьях, которые непонятно были ли вообще когда-то одеждой; с голыми ногами, черными от грязи. Старуха была настолько худа, что казалась гулем, а не человеком. О глаза ее, жили на лице, уже помеченном печатью смерти, а взгляд их был ясен и словно пронзал тело, видя душу.
Еще поразило меня, что рядом со старухой сидело несколько больших крыс, а ведь твари эти агрессивны. Но никто из них не подходил к пленнице, пока старуха не щелкнула пальцем. Тогда одна из крыс подбежала и принесла старухе что-то в зубах, не разобрал была ли это корка хлеба или нечто другое. Старуха же стала это есть, что вызвало у меня отвращение и желание отвернутся.
Старуха, заметив подобное мое поведение, проговорила, и клянусь, голос ее был ясен и чист, и услышь я его в другой ситуации, я бы решил, что это голос прекрасной девы не старше шестнадцатого солнца.
Моя любовь ушла – и где теперь она
Кто сердце вновь мне снова соберет
Моя мечта ушла – и где теперь она
Кто голову обратно мне пришьет?
После этого старуха, увидев мое изумление, расхохоталась, и я заметил, что все зубы у нее белые и крепкие и нет ни одного просвета в их рядах.
-Ты смеешься надо мной? – спросил я, - меня предали и придадут казни завтра поутру
Старуха махнула рукой
-О, соловей Абассы, но ведь еще не утро. Все изменилось в твоей жизни так быстро и сильно. Как же ты можешь сказать, что за оставшиеся часы, до того, как лезвие палача коснется твоей шеи, все не изменится вновь?
Странно, но мысли старухи были созвучны моим собственным и я пожелал, чтобы она говорила дальше. Но на этот раз я был более вежлив
-Ты можешь что-то сказать по этому поводу, матушка?
Старуха вновь улыбнулась и ответила
-Разве неизвестно тебе о том, как ворон и крыса попали в беду, которая грозила им гибелью, но выбрались чудом?
-нет, как это было?
И старуха начала сказку
Рассказывают, что ворон и крыс были очень дружны между собой, делили часы радости и часы горести, часы досуга и часы приема пищи. Оба они были готовы есть любую пищу, что найдут и не гнушались ни хитростью, ни воровством, а говорится ведь
От сердца к сердцу нитка пробежала
Пусть нить, но не разрежет сталь кинжала
Так и они, кто бы ни нашел пищу, звал другого на пир, а также вместе придумывали друзья подчас каверзы и проделки.
И вот однажды ворон, пролетая над местом, где еще не летал, обнаружил дом, окруженный прекрасным садом. И увидел он, что в саду есть все, что способно ублажить сердце и усладить слух, зрение и обоняние. Раскидистые плодовые деревья дарили прохладу, по земле тек кристально чистый источник, запахи цветов сливались в аромат лучше, чем у самых дорогих духов и притираний. А среди ветвей деревьев гнездилось много пташек, как певчих, так и нет. А также стояли кормушки с зерном.
И сказал себе ворон «Нельзя упускать такую возможность и отвергать такой дар Всевышнего»
Полетел он к крысу и рассказал о саде. Вместе они отправились туда и поселились в саду, найдя жизнь в нем восхитительной. Они ели еду из кормушек, а также крали яйца и совсем маленьких птенцов из гнезд. Птицы же, узнав, что теперь грозит им опасность в том месте, которое они почитали даром Всевышнего, пригодным для жизни, стали покидать сад. И хозяин сада удивился, не слыша птичьих трелей. Нашел он, что поселился в саду вор, который пугает птиц и разоряет гнезда. И сделал ловушку с приманкой, а ворон и крыс, однажды гуляя по саду попались в ловушку, несмотря на весь свой ум. Ибо видать, так угодно было Всевышнему. Недаром говорят что «Если Всевышней пожелает, то делает нас глухими, слепыми и безумными».
Сеть накрыла ворона и крыса и чем больше трепыхались они, тем сильнее сжималась сеть
-О друг мой, драгоценность моего сердца, - закричал ворон,- нет в моих крыльях силы, чтобы поднять сеть. Попробуй перегрызть ее, чтобы могли мы получить свободу
-Увы, сладость моей души, - ответствовал крыс, глубоко вздохнув, - в сеть видать вплетены проволоки или заклинания – нет моим зубам тут силы.
-Неужели остается нам лишь ждать смерти? Поистине велик Всевышний и не можешь ты сказать «Я завтра сделаю то-то и то-то,» не добавив, «если на то будет воля Всевышнего», - проговорил ворон
-Постой! – ответил крыс, - утро еще не наступило и есть время. Кто знает, что нам приготовили ближайшие часы? Еще недавно мы были свободны и не помышляли о беде, и вдруг ситуация изменилась. Кто знает, не изменится ли она снова, но уже в другую сторону?
Так сокрушаясь и надеясь, провели они время до рассвета. А утром вышел хозяин сада проверить ловушку и очень удивился он, увидев, что попались ворон и крыс, ибо не свойственно пернатым дружить с покрытыми шерстью. Заметив его удивление ворон и крыс стали показывать трюки и номера, подобных каким тот человек никогда раньше не видел. И хозяин сада сохранил им жизнь, решив, что эти твари обученные, и моно собрать деньги за показ их трюков. Взял он их и освободил от сети, а потом посадил в разные клетки. Отвез в город и показывал номера, а ворон и крыс были привязаны к руке хозяина длинными веревками и убежать не могли. Хозяин сада заработал много денег, и стало в обычаях у него ходить так. Через какое-то время приобрел он ухватки бродячих актеров и укротителей зверей, а известно, что они не во всем следую заветам Всевышнего и не гнушаются выступать там, где подают хмельное и пьют его в количествах гораздо больших, чем позволено это обычаем. А надо сказать, что хозяин сада раньше не пил вина. Когда он первый раз выступал в таком заведении, поднесли ему чарку вина и выпил он и захмелел, и садя своих зверей в клетку (а он снимал с них путы, перед тем, как закрыть дверцы клеток), закрыть клетки забыл, а сам упал, опьяненный на ковер и заснул. Крыс же и ворон, воспользовавшись этим, убежали.
После этого стали они еще осторожнее, а дружба их возросла.
Говорят еще, что другой ворон нашел поселение голубей, и по ночам начал вытаскивать яйца из гнезд. Правда не знал он, что голуби давно заключили пакт о перемирии и защите с соколом, который охотился на зайцев и лишь изредка в качестве дани брал несколько яиц у голубей. Надо сказать, что сокол был в отлучке и ворон какое-то время беспрепятственно грабил мирных птиц. Но когда сокол вновь прилетел, то не ожидающий опасности ворон попался ему в когти.
-Отпустишь ли ты меня, если поклянусь Всевышним, что улечу и не прилечу сюда больше? – воззвал ворон к соколу
-Нет, нет тебе никакой возможности спастись, - ответствовал сокол
И тогда ворон вздохнул глубоко и сказал:
Столь сладостен яд жизни, о Рахим,
Лекарство смерти не сравнится с ним
Какая б драгоценность заманила
Тебя туда,где ты лишишься жизни милой?
-Разве твоё имя – Рахим? – спросил сокол
-Да, так и есть, - ответил ворон
-Да будет благословенен тот час, когда родители дали тебе его! Ибо сами того не зная, спасли они тебе жизнь и оградили тебя от моих когтей! – воскликнул сокол, - знай что моего отца, а он был велик и грозен и прекрасен, звали Рахим. И поставил я себе зарок – не убивать даже злейшего врага, если он носит это имя!
И сокол разжал когти, отпустив ворона с миром. А тот, в честь своего столь чудесного, хотя и предопределенного еще при его рождении Всевышним, который все знает, спасения, поставил себе зарок – никогда не чинить зла голубям