Предыдущая публикация
Дикая степь...
Глава 31.
Время действия - 1745 г.
- Я понял! - вскрикнул Петруха и натянул удила. Конь фыркнул и поднялся на дыбы.
- Что ты понял? - удивлённо посмотрела на него Марья.
- Тот старик! Ты же видела того нищего старика? Он смотрел нам вслед.
- Не заметила. Там было много людей.
- Там был старик, он смотрел на нас, когда мы уезжали. Андрейка, это тот, который приходил вчера к тебе! Ну что ты молчишь!
Абай не хотя повернул голову к брату, сузил глаза:
- Да, приходил, что из того? Он одинокий, ему просто хотелось поговорить.
- А я всё смотрел на него и думал — что в нем не так, как у других. Теперь я понял! У него глаза! Как у тебя! Мама, ведь Андрейкины глаза не спутаешь ни с чьими, правда? У этого старика точно такие же, только запавшие и в морщинах.
- Постой-ка… - Марья придержала своего коня. - А это не сродник ли твой, сынок?
Андрейка молчал, опустив голову.
- Наверное, сродник, - продолжала Марья.
- У твоего отца Жалгаса ведь есть дядя, - мягко сказала Агаша. - Он уже тогда был в летах и одинок. Это он?
- Да. Он… - тихо ответил Андрей.
- Почему же ты не сказал мне?! Я бы нашла для него время, расспросила бы его о жизни… - всплеснула руками Марья.
- Я не хотел тебя обижать… - перешёл на шепот парнишка.
- Вот же глупый! Какая тут обида!
Марья оглянулась. Далеко позади осталось кочевье.
- Ну что теперь делать? Вернуться?
- Не надо, - Агаша положила руку на плечо подруги. - Аул всполошишь только… Ну как же так, сынок! Что он говорил тебе, а?
- Рассказывал про…
- Про родителев твоих? Это хорошо, сынок. У тебе славные были и отец, и мать. Добрые. А ещё?
- Ещё… Про то… про ту ночь, когда барымтачи* на аульский скот напали…
--------
* угонщики скота
--------
Марья перекрестилась:
- Царствие небесное… Молодым ушёл Жалгас…
- А… мать… мою… замуж отдали за старика.
- Ты будто боишься это слово сказать, сынок? Не надо бояться, она твоя мать. Была бы жива — и ты с нею теперь был ба. Только не смогла она без сокола своего ясного жить, - Марья вздохнула. - А ты у её старого мужа остался.
- Что ж тебе ещё родич твой сказал? - продолжала расспрашивать Агаша.
После долгого молчания парнишка ответил:
- Сказал, что нищий он и теперь, и тогда был. Не мог забрать меня к себе. Думал, говорит, что у того старика мне лучше будет, чем у него. Отец Жалгаса… дед мой, выходит… младшим братом ему приходился. А семья его вся от голода померла в бескормицу. В ту зиму, говорит, снегА большие выпали, трудно было скоту до травы добраться. А потом ещё потеплело, дождь пошел, а следом сызнова мороз ударил.
- Эээх… - покачала головой Марья. - Оно понятно, вся скотина передохла, а киргизцы только ею и живут.
- Батя говорит, сена они не косят, ни ячменя, ни овса не садют, вот потому и вышло так, - солидным тоном вступил в разговор Петруха.
- Это верно, сынок. Только поди, накоси столько сена. Табуны-то у их тысячные…
- На всю зиму не хватит, вестимо. А на такой случай держать не мешало бы…
Марья посмотрела на сына, улыбнулась. Взрослый уж, почитай, рассудительный стал.
- Что же, сынок, старик-то — не уговаривал тебя в ауле остаться? - повернула Марья голову к Андрею.
- Нет, наоборот. Он сказал, что Аллах направил тебя ко мне, чтобы я стал таким… как сейчас…
- Это верно, Божья милость тебе явлена была, - задумчиво сказала Агаша. - Горько тебе пришлось бы у старика того. Ты ему не сродственник, жалеть тебя он не стал бы. И не жалел. Помню, как шпыняла тебя его старшая жена. Ещё бы — она думала, Карлыгаш за неё всю работу делать станет, а не вышло. Да ещё и заботы о дитёнке малом на неё легли.
- Сынок… - нерешительно начала Марья. - Ты вот в ауле был… Не хотелось тебе остаться там… навсегда? А?
- Нет, матушка, нет! - пылко воскликнул Андрей. - Не хотелось!
- Какое там хотелось! - засмеялся вдруг Петруша. - Два раза бежать пытался. Споймали нас, правда, оба раза.
- Ооой!!! - Марья в ужасе прикрыла рот ладонью. - Что ж потом было-то?!
- Да ничего не было. Вернули обратно, и всё, - коротко ответил Андрейка.
- Ага, а пятку кому поре зал и? Не тебе? - состроил гримасу Петруха.
- Пятку! - ахнула Айша. - Небось, волосу резаного натолкали? Чтоб не бегал?
- Натолкали. Когда люди Жоламановы за нами приехали, они всё вытащили. Боялись, что ты узнаешь и осерчаешь на них, - докладывал Петруха.
Андрейка зло зыркнул в его сторону.
- А ну, показывай ноги! - Марья решительно остановила коня.
- Да ничего там нет плохого! - взмолился Андрейка. - Дома мазью травяной полечишь. Поехали скорее отседа!
- Показывай! - голос Марьи стал жёстким.
Ра на на пятке, густо обсыпанная пеплом, была невелика, однако нога вокруг неё была отечной и горячей.
- Сынок, сынок, что ж в ауле не показал мне? Ведь антонов огонь приключиться мог! - запричитала Марья.
- Они боялись, что ты накажешь их, нашлешь болезнь какую-нибудь, - докладывал Петруха, - потому и просили не говорить тебе!
- Ах, ты мне, Господи, да ведь всё одно же увидела! Погоди, я в овражке вон том травок поищу! Петруша! А тебе-то ничего они не сделали?
- Не, они ж знали, что я без братки не сбегу, - засмеялся парнишка.
Андрей с грустью посмотрел на него. Не стал говорить вслух, что степняки собирались продать мальчонку в Хиву, оттого и берегли его, остерегались портить товар. А что было бы с ним самим, если на лице его написано, что он обычный сын степи? Да оставался бы рабом, пас табуны, терпел побои и унижения и в конце концов сложил бы голову, защищая хозяйское добро. Так же, как и отец. Тот отец, из глубокого детства, которое почти не сохранилось в памяти. Только иногда в глубине души рождалось щемящее чувство, словно ещё чуть-чуть, и вспомнится что-то очень важное. Правда, потом это ощущение пропадало и ничего не вспоминалось.
Отдыхали в овражке, где колючие гибкие ветви ежевики в изобилии усеяны были недозревшими ещё ягодами, где звенели комары и плыл густой аромат диких трав. Марья нарвала каких-то листьев, поднялась из оврага, огляделась.
- Вот там камыши. Озерко, наверное. Пойдем, сынок, обмою я твою ногу да снадобье положу. Не дай, Боже, дурное приключится с тобою.
Андрейка безропотно поднялся — нога и вправду начинала беспокоить. Одно дело на коне верхом ехать, другое — пешком идти. Дохромал до озера следом за матерью. А когда вошел в воду — вскрикнул.
- Ты чего? - удивилась Марья.
- Не знаю. Жжёт чего-то.
Марья зачерпнула воду у берега, поднесла к губам:
- Соль! Это же соленое озерцо! Пить эту воду нельзя, а рану промыть — милое дело. Больно будет, жечь будет — а ты терпи. Она, соль-то, пользительная.
Обмыла быстрыми, привычными движениями ра ну, обложила растертыми в горсти листьями, завязала тряпицей:
- Ништо, сынок, теперь полегчает тебе. Заживет, как на кошке заживет. А ты со стариком-то попрощался?
- Попрощался. Он благодарен тебе, мама, что ты вырастила меня. Тебе и бате. Он рад, что не исчезнет их род. Он сказал, что узнал бы меня из тысяч.
- Чего ж он не подошел ко мне сам?
- Боялся, что недостоин внимания самой Марьям-ханым. Мама, а батя-то где?
- В коморе сидит.
- Где?!
- В амбаре атаман его закрыл. Они с дядькой Петром и Савелием хотели ехать сюда, чтобы вас искать. Степан Семёныч им позволенья такого не дал. А чтобы самоуправством не занимались, запер. Всех троих.
- Вон оно что… Это хорошо, мама, что он не пустил их. Ещё три белых раба в Хиву — для киргизцев большая удача. А к тебе они с большим почтением. Сама Марьям-ханым, говорят, приехала. Да и побоялись бы они тебя тронуть. Тот, кто может прогнать болезнь, может и наслать её.
- Это Агаша придумала меня так назвать. Я уж и забыла, что когда-то у невестки старого бая роды принимала. И как того бая звали, не помню. А Агаша всё вспомнила да в строку вставила. Не знаю, как бы я без неё обошлась… Что ж, пойдем, сынок, пора коней седлать, домой ехать. Поди, уж выпустил атаман казаков наших из амбара. Что мы отцу-то скажем…
У самого почти Яика заметили конных.
- Не пойму, кто это. Дозорные, что ли? Ну-ка, Петруша, у тебе глаз вострее, не признаешь ли кого? - с тревогой в голосе сказала Агаша.
- Да ведь это дедушка Никанор! - вдруг взвизгнул парнишка и с радостным гиканьем погнал коня вперед.
- Ох, Агаша, страшно мне, - Марья перекрестилась. - Что там наши казаки-то… Атаман их, поди выпустил давно. Таня сказывала, на неделю Степан Семёныч их под караул сажал, а теперь уж третья пошла. Вернулись домой — а нас-то и нету. Боюсь, как бы они следом за нами не кинулись…
- Так и что? - весело ответила Айша. - Поедем обратно. Будем мужей своих вызволять. Я хоть ещё разок своими кольцами похвастаюсь.
- Ой, Агаша! - расхохоталась Марья. - Как же легко с тобою рядом! Уж лучше пусть они дома нас ждут. А кольца ты так надевай. Хоть иногда.
Никанор не один был — с братом своим Митрием да сватом его Кондратом. Старые казаки, бывалые, осторожные.
- Батя, вы куда собрались-то? - с замиранием сердца спросила Марья.
- Да вас высматриваем, - Никанор снял с груди висевшего на нем Петрушу, поцеловал смущающегося Андрейку. - Таня рассказала, куда вы поехали да для чего.
- Не осуждаешь меня, бать? - Марья заглянула в выцветшие глаза свёкра.
- Чего ж осуждать. Я-то помню, каково мне было, когда мой Тимоха пропал… Кинулись мы тогда его искать, да без толку. Поди узнай, башкиры ли его утащили, киргизцы ли в степь увезли… До сих пор… До сих пор камень в душе — жив ли он, каково ему. За здравие или за упокой молитвы читать. А ты умница, смогла найти сыновей, из полону вызволить.
- Это всё Агаша. Без неё не получилось бы у меня ничего…
- Потому и была у нас надежда, что вернетесь вы. Я знал, что Агаша тебе верным товарищем будет.
- Бать… А казаки-то наши… Тимофей да Савелий… Они-то где? - решилась спросить Марья.
- Сидят в амбаре у атамана. Цепями прикованы.
- Цепями?! За что же?
- За побег. Подкоп они делали под стену. Сбежать хотели. Вот Степан Семёныч и осерчал. Цепью их сковали всех троих, да здоровенное бревно к им в придачу. Это, значицца, для надежности. А если говорить начистоту, это я попросил атамана держать их под замком. До твоего возвращения.
- Ты?
- Я, - Никанор обнял Марью. - Пора, Марьюшка, возвращаться в станицу. Атаман и на тебя с Агашей сердит был, жаль ему было вас. Пропадут ведь, говорит, дурёхи. Да я его утешил. Сказал, что вы заговоренные, оттого и не случится с вами ничего дурного.
- Батя… - Марья прижалась лицом к груди старика. - Родненький… Спасибо тебе.
- Да ладно, что уж там… - Никанор незаметно смахнул слезу.
- Ребятишки-то наши как тама? Здоровы ли?
- У Тани под приглядом. Ништо, не тревожься за них.
В станицу вернулись затемно, когда уж спали все, и только беспокойные собаки перебрёхивались то там, то тут. Искупались в остывшей бане, которую Таня топила каждый день, надеясь на возвращение путниц, — шутка ли, две недели без помывки да без чистого белья. А рано утром, когда солнце только окрасило светом облака на бледном небе, Марья отправилась к амбару, где были заперты казаки.
- Тимоша! - тихо позвала она, пытаясь заглянуть в крошечное окошко под самой крышей. - Тимоша!
- Марья, ты? - отозвался из темноты Тимофей.
- Я. Ребята наши вернулися. Живые и здоровые.
- Что..? Вернулися? - вскрикнул Тимоха, громыхнула цепь. - Сами вернулися? Погоди… Не ты ли за имя в степь ездила? То-то за две недели ни разу ко мне не пришла!
- Я… Мы с Агашей вдвоём. Она все обычаи знает, она всё и обставила как надо. Ты не думай, нас никто там не обидел.
- Чем заплатила за пленников? - голос Тимофея вдруг стал хриплым.
- Лечила захворавших. Цельных две недели, - тихо засмеялась Марья.
- И всё? - в голосе Тимофея сквозило удивление.
- А разве мало?
- Н-нет… Ты в самом деле цела-невредима?
- В самом деле.
- А Агаша? - раздался голос Савелия.
- И Агаша вернулася живая и здоровая. Погодите, атаман поднимется, пойду к нему просить, чтобы вас выпустили.
Атаман на ногах был ни свет ни заря — дел по горло, спать нет времени.
- Вернулись? - язвительно спросил он Марью. - Кто дозволил вам из станицы выезжать?!
- Никто. Да ведь и запрета не было, - голос Марьи был спокоен.
- Выходит, я должон был указ издать, чтобы вы из станицы шагу не делали? Вы спросить у меня должны были прежде, можно ли вам за реку соваться!
- Если спрашивать дозволенья по каждому пустяку, то у тебя, атаман времени на стоящие дела не останется, - подала голос Агаша. - Ну съездили мы мою родню проведать, про их житьё-бытьё узнать, и что?
- Родню??? - брови атамана полезли вверх.
- Ага. Родню. Ты разве не знал, что я из аула? - с насмешливым, даже нагловатым видом подбоченилась Агаша.
- В крепости комендант, армейский офицер, надо всеми власть взял, - зло сказал Шацкий. - Даже квашню поставить бабы без его дозволенья не могут.
- Так то бабы, а мы казачки! - усмехнулась Марья.
- Погодите, настанет время, и вы к нему на поклон ходить станете! - устало пообещал атаман. - Моё слово вам не указ, комендантово указом будет.
- Так ты чего обиделся-то? - улыбнулась Марья. - Про какое слово говоришь? Ты ведь нам запрета никакого не делал. Так что слова твоего мы не порушили. Зато подарок тебе привели. Коня киргизского. Хороший конь, добрый. Они, киргизские кони, с виду вроде неказистые, зато выносливые, не привередливые. Возьми, Степан Семёныч. А за казаков наших благодарствуем! - Марья низко поклонилась атаману. - Коли бы не ты… Пропали бы они в степи. Видит Бог, пропали бы.
Шацкий крякнул смущённо:
- То-то же… Я ведь не со зла их в темницу. Добрые казаки. Как же вы сумели найти-то своих ребятишек? Целы-невредимы они?
- Целы. У Андрейки немного нога поранена, но то дело поправимое. Самое главное — они теперя дома. А дома и стены помогают.
Ушли Марья с Агашей. Атаман подошел к раскрытому окну, посмотрел им вслед. Удивительные женщины — спасли сыновей, привели их из степи, да ещё и коней киргизских с собой прихватили. Расскажи кому — не поверят.
А с другой стороны — это ведь казачки. Разве есть такое дело, которое настоящей казачке не по плечу было бы? Они, ежели нужно будет, и станицу от набега отстоят, и раны залечат, и детей нарожают. На их плечах и держится казачество. На их плечах да на их молитвах.
У коновязи мотал головой, отгоняя мух, беспокойно фыркал крепкий гнедой конь под узорчатым киргизским седлом. Где-то в ветвях щёлкала, заливалась в песне птица, поднималось солнце. Из сердца атамана уходила тревога, уходила, таяла, будто утренний туман. Начинался новый день…
********************************
Время действия - 1745 г.
- Я понял! - вскрикнул Петруха и натянул удила. Конь фыркнул и поднялся на дыбы.
- Что ты понял? - удивлённо посмотрела на него Марья.
- Тот старик! Ты же видела того нищего старика? Он смотрел нам вслед.
- Не заметила. Там было много людей.
- Там был старик, он смотрел на нас, когда мы уезжали. Андрейка, это тот, который приходил вчера к тебе! Ну что ты молчишь!
Абай не хотя повернул голову к брату, сузил глаза:
- Да, приходил, что из того? Он одинокий, ему просто хотелось поговорить.
- А я всё смотрел на него и думал — что в нем не так, как у других. Теперь я понял! У него глаза! Как у тебя! Мама, ведь Андрейкины глаза не спутаешь ни с чьими, правда? У этого старика точно такие же, только запавшие и в морщинах.
- Постой-ка… - Марья придержала своего коня. - А это не сродник ли твой, сынок?
Андрейка молчал, опустив голову.
- Наверное, сродник, - продолжала Марья.
- У твоего отца Жалгаса ведь есть дядя, - мягко сказала Агаша. - Он уже тогда был в летах и одинок. Это он?
- Да. Он… - тихо ответил Андрей.
- Почему же ты не сказал мне?! Я бы нашла для него время, расспросила бы его о жизни… - всплеснула руками Марья.
- Я не хотел тебя обижать… - перешёл на шепот парнишка.
- Вот же глупый! Какая тут обида!
Марья оглянулась. Далеко позади осталось кочевье.
- Ну что теперь делать? Вернуться?
- Не надо, - Агаша положила руку на плечо подруги. - Аул всполошишь только… Ну как же так, сынок! Что он говорил тебе, а?
- Рассказывал про…
- Про родителев твоих? Это хорошо, сынок. У тебе славные были и отец, и мать. Добрые. А ещё?
- Ещё… Про то… про ту ночь, когда барымтачи* на аульский скот напали…
--------
* угонщики скота
--------
Марья перекрестилась:
- Царствие небесное… Молодым ушёл Жалгас…
- А… мать… мою… замуж отдали за старика.
- Ты будто боишься это слово сказать, сынок? Не надо бояться, она твоя мать. Была бы жива — и ты с нею теперь был ба. Только не смогла она без сокола своего ясного жить, - Марья вздохнула. - А ты у её старого мужа остался.
- Что ж тебе ещё родич твой сказал? - продолжала расспрашивать Агаша.
После долгого молчания парнишка ответил:
- Сказал, что нищий он и теперь, и тогда был. Не мог забрать меня к себе. Думал, говорит, что у того старика мне лучше будет, чем у него. Отец Жалгаса… дед мой, выходит… младшим братом ему приходился. А семья его вся от голода померла в бескормицу. В ту зиму, говорит, снегА большие выпали, трудно было скоту до травы добраться. А потом ещё потеплело, дождь пошел, а следом сызнова мороз ударил.
- Эээх… - покачала головой Марья. - Оно понятно, вся скотина передохла, а киргизцы только ею и живут.
- Батя говорит, сена они не косят, ни ячменя, ни овса не садют, вот потому и вышло так, - солидным тоном вступил в разговор Петруха.
- Это верно, сынок. Только поди, накоси столько сена. Табуны-то у их тысячные…
- На всю зиму не хватит, вестимо. А на такой случай держать не мешало бы…
Марья посмотрела на сына, улыбнулась. Взрослый уж, почитай, рассудительный стал.
- Что же, сынок, старик-то — не уговаривал тебя в ауле остаться? - повернула Марья голову к Андрею.
- Нет, наоборот. Он сказал, что Аллах направил тебя ко мне, чтобы я стал таким… как сейчас…
- Это верно, Божья милость тебе явлена была, - задумчиво сказала Агаша. - Горько тебе пришлось бы у старика того. Ты ему не сродственник, жалеть тебя он не стал бы. И не жалел. Помню, как шпыняла тебя его старшая жена. Ещё бы — она думала, Карлыгаш за неё всю работу делать станет, а не вышло. Да ещё и заботы о дитёнке малом на неё легли.
- Сынок… - нерешительно начала Марья. - Ты вот в ауле был… Не хотелось тебе остаться там… навсегда? А?
- Нет, матушка, нет! - пылко воскликнул Андрей. - Не хотелось!
- Какое там хотелось! - засмеялся вдруг Петруша. - Два раза бежать пытался. Споймали нас, правда, оба раза.
- Ооой!!! - Марья в ужасе прикрыла рот ладонью. - Что ж потом было-то?!
- Да ничего не было. Вернули обратно, и всё, - коротко ответил Андрейка.
- Ага, а пятку кому поре зал и? Не тебе? - состроил гримасу Петруха.
- Пятку! - ахнула Айша. - Небось, волосу резаного натолкали? Чтоб не бегал?
- Натолкали. Когда люди Жоламановы за нами приехали, они всё вытащили. Боялись, что ты узнаешь и осерчаешь на них, - докладывал Петруха.
Андрейка зло зыркнул в его сторону.
- А ну, показывай ноги! - Марья решительно остановила коня.
- Да ничего там нет плохого! - взмолился Андрейка. - Дома мазью травяной полечишь. Поехали скорее отседа!
- Показывай! - голос Марьи стал жёстким.
Ра на на пятке, густо обсыпанная пеплом, была невелика, однако нога вокруг неё была отечной и горячей.
- Сынок, сынок, что ж в ауле не показал мне? Ведь антонов огонь приключиться мог! - запричитала Марья.
- Они боялись, что ты накажешь их, нашлешь болезнь какую-нибудь, - докладывал Петруха, - потому и просили не говорить тебе!
- Ах, ты мне, Господи, да ведь всё одно же увидела! Погоди, я в овражке вон том травок поищу! Петруша! А тебе-то ничего они не сделали?
- Не, они ж знали, что я без братки не сбегу, - засмеялся парнишка.
Андрей с грустью посмотрел на него. Не стал говорить вслух, что степняки собирались продать мальчонку в Хиву, оттого и берегли его, остерегались портить товар. А что было бы с ним самим, если на лице его написано, что он обычный сын степи? Да оставался бы рабом, пас табуны, терпел побои и унижения и в конце концов сложил бы голову, защищая хозяйское добро. Так же, как и отец. Тот отец, из глубокого детства, которое почти не сохранилось в памяти. Только иногда в глубине души рождалось щемящее чувство, словно ещё чуть-чуть, и вспомнится что-то очень важное. Правда, потом это ощущение пропадало и ничего не вспоминалось.
Отдыхали в овражке, где колючие гибкие ветви ежевики в изобилии усеяны были недозревшими ещё ягодами, где звенели комары и плыл густой аромат диких трав. Марья нарвала каких-то листьев, поднялась из оврага, огляделась.
- Вот там камыши. Озерко, наверное. Пойдем, сынок, обмою я твою ногу да снадобье положу. Не дай, Боже, дурное приключится с тобою.
Андрейка безропотно поднялся — нога и вправду начинала беспокоить. Одно дело на коне верхом ехать, другое — пешком идти. Дохромал до озера следом за матерью. А когда вошел в воду — вскрикнул.
- Ты чего? - удивилась Марья.
- Не знаю. Жжёт чего-то.
Марья зачерпнула воду у берега, поднесла к губам:
- Соль! Это же соленое озерцо! Пить эту воду нельзя, а рану промыть — милое дело. Больно будет, жечь будет — а ты терпи. Она, соль-то, пользительная.
Обмыла быстрыми, привычными движениями ра ну, обложила растертыми в горсти листьями, завязала тряпицей:
- Ништо, сынок, теперь полегчает тебе. Заживет, как на кошке заживет. А ты со стариком-то попрощался?
- Попрощался. Он благодарен тебе, мама, что ты вырастила меня. Тебе и бате. Он рад, что не исчезнет их род. Он сказал, что узнал бы меня из тысяч.
- Чего ж он не подошел ко мне сам?
- Боялся, что недостоин внимания самой Марьям-ханым. Мама, а батя-то где?
- В коморе сидит.
- Где?!
- В амбаре атаман его закрыл. Они с дядькой Петром и Савелием хотели ехать сюда, чтобы вас искать. Степан Семёныч им позволенья такого не дал. А чтобы самоуправством не занимались, запер. Всех троих.
- Вон оно что… Это хорошо, мама, что он не пустил их. Ещё три белых раба в Хиву — для киргизцев большая удача. А к тебе они с большим почтением. Сама Марьям-ханым, говорят, приехала. Да и побоялись бы они тебя тронуть. Тот, кто может прогнать болезнь, может и наслать её.
- Это Агаша придумала меня так назвать. Я уж и забыла, что когда-то у невестки старого бая роды принимала. И как того бая звали, не помню. А Агаша всё вспомнила да в строку вставила. Не знаю, как бы я без неё обошлась… Что ж, пойдем, сынок, пора коней седлать, домой ехать. Поди, уж выпустил атаман казаков наших из амбара. Что мы отцу-то скажем…
У самого почти Яика заметили конных.
- Не пойму, кто это. Дозорные, что ли? Ну-ка, Петруша, у тебе глаз вострее, не признаешь ли кого? - с тревогой в голосе сказала Агаша.
- Да ведь это дедушка Никанор! - вдруг взвизгнул парнишка и с радостным гиканьем погнал коня вперед.
- Ох, Агаша, страшно мне, - Марья перекрестилась. - Что там наши казаки-то… Атаман их, поди выпустил давно. Таня сказывала, на неделю Степан Семёныч их под караул сажал, а теперь уж третья пошла. Вернулись домой — а нас-то и нету. Боюсь, как бы они следом за нами не кинулись…
- Так и что? - весело ответила Айша. - Поедем обратно. Будем мужей своих вызволять. Я хоть ещё разок своими кольцами похвастаюсь.
- Ой, Агаша! - расхохоталась Марья. - Как же легко с тобою рядом! Уж лучше пусть они дома нас ждут. А кольца ты так надевай. Хоть иногда.
Никанор не один был — с братом своим Митрием да сватом его Кондратом. Старые казаки, бывалые, осторожные.
- Батя, вы куда собрались-то? - с замиранием сердца спросила Марья.
- Да вас высматриваем, - Никанор снял с груди висевшего на нем Петрушу, поцеловал смущающегося Андрейку. - Таня рассказала, куда вы поехали да для чего.
- Не осуждаешь меня, бать? - Марья заглянула в выцветшие глаза свёкра.
- Чего ж осуждать. Я-то помню, каково мне было, когда мой Тимоха пропал… Кинулись мы тогда его искать, да без толку. Поди узнай, башкиры ли его утащили, киргизцы ли в степь увезли… До сих пор… До сих пор камень в душе — жив ли он, каково ему. За здравие или за упокой молитвы читать. А ты умница, смогла найти сыновей, из полону вызволить.
- Это всё Агаша. Без неё не получилось бы у меня ничего…
- Потому и была у нас надежда, что вернетесь вы. Я знал, что Агаша тебе верным товарищем будет.
- Бать… А казаки-то наши… Тимофей да Савелий… Они-то где? - решилась спросить Марья.
- Сидят в амбаре у атамана. Цепями прикованы.
- Цепями?! За что же?
- За побег. Подкоп они делали под стену. Сбежать хотели. Вот Степан Семёныч и осерчал. Цепью их сковали всех троих, да здоровенное бревно к им в придачу. Это, значицца, для надежности. А если говорить начистоту, это я попросил атамана держать их под замком. До твоего возвращения.
- Ты?
- Я, - Никанор обнял Марью. - Пора, Марьюшка, возвращаться в станицу. Атаман и на тебя с Агашей сердит был, жаль ему было вас. Пропадут ведь, говорит, дурёхи. Да я его утешил. Сказал, что вы заговоренные, оттого и не случится с вами ничего дурного.
- Батя… - Марья прижалась лицом к груди старика. - Родненький… Спасибо тебе.
- Да ладно, что уж там… - Никанор незаметно смахнул слезу.
- Ребятишки-то наши как тама? Здоровы ли?
- У Тани под приглядом. Ништо, не тревожься за них.
В станицу вернулись затемно, когда уж спали все, и только беспокойные собаки перебрёхивались то там, то тут. Искупались в остывшей бане, которую Таня топила каждый день, надеясь на возвращение путниц, — шутка ли, две недели без помывки да без чистого белья. А рано утром, когда солнце только окрасило светом облака на бледном небе, Марья отправилась к амбару, где были заперты казаки.
- Тимоша! - тихо позвала она, пытаясь заглянуть в крошечное окошко под самой крышей. - Тимоша!
- Марья, ты? - отозвался из темноты Тимофей.
- Я. Ребята наши вернулися. Живые и здоровые.
- Что..? Вернулися? - вскрикнул Тимоха, громыхнула цепь. - Сами вернулися? Погоди… Не ты ли за имя в степь ездила? То-то за две недели ни разу ко мне не пришла!
- Я… Мы с Агашей вдвоём. Она все обычаи знает, она всё и обставила как надо. Ты не думай, нас никто там не обидел.
- Чем заплатила за пленников? - голос Тимофея вдруг стал хриплым.
- Лечила захворавших. Цельных две недели, - тихо засмеялась Марья.
- И всё? - в голосе Тимофея сквозило удивление.
- А разве мало?
- Н-нет… Ты в самом деле цела-невредима?
- В самом деле.
- А Агаша? - раздался голос Савелия.
- И Агаша вернулася живая и здоровая. Погодите, атаман поднимется, пойду к нему просить, чтобы вас выпустили.
Атаман на ногах был ни свет ни заря — дел по горло, спать нет времени.
- Вернулись? - язвительно спросил он Марью. - Кто дозволил вам из станицы выезжать?!
- Никто. Да ведь и запрета не было, - голос Марьи был спокоен.
- Выходит, я должон был указ издать, чтобы вы из станицы шагу не делали? Вы спросить у меня должны были прежде, можно ли вам за реку соваться!
- Если спрашивать дозволенья по каждому пустяку, то у тебя, атаман времени на стоящие дела не останется, - подала голос Агаша. - Ну съездили мы мою родню проведать, про их житьё-бытьё узнать, и что?
- Родню??? - брови атамана полезли вверх.
- Ага. Родню. Ты разве не знал, что я из аула? - с насмешливым, даже нагловатым видом подбоченилась Агаша.
- В крепости комендант, армейский офицер, надо всеми власть взял, - зло сказал Шацкий. - Даже квашню поставить бабы без его дозволенья не могут.
- Так то бабы, а мы казачки! - усмехнулась Марья.
- Погодите, настанет время, и вы к нему на поклон ходить станете! - устало пообещал атаман. - Моё слово вам не указ, комендантово указом будет.
- Так ты чего обиделся-то? - улыбнулась Марья. - Про какое слово говоришь? Ты ведь нам запрета никакого не делал. Так что слова твоего мы не порушили. Зато подарок тебе привели. Коня киргизского. Хороший конь, добрый. Они, киргизские кони, с виду вроде неказистые, зато выносливые, не привередливые. Возьми, Степан Семёныч. А за казаков наших благодарствуем! - Марья низко поклонилась атаману. - Коли бы не ты… Пропали бы они в степи. Видит Бог, пропали бы.
Шацкий крякнул смущённо:
- То-то же… Я ведь не со зла их в темницу. Добрые казаки. Как же вы сумели найти-то своих ребятишек? Целы-невредимы они?
- Целы. У Андрейки немного нога поранена, но то дело поправимое. Самое главное — они теперя дома. А дома и стены помогают.
Ушли Марья с Агашей. Атаман подошел к раскрытому окну, посмотрел им вслед. Удивительные женщины — спасли сыновей, привели их из степи, да ещё и коней киргизских с собой прихватили. Расскажи кому — не поверят.
А с другой стороны — это ведь казачки. Разве есть такое дело, которое настоящей казачке не по плечу было бы? Они, ежели нужно будет, и станицу от набега отстоят, и раны залечат, и детей нарожают. На их плечах и держится казачество. На их плечах да на их молитвах.
У коновязи мотал головой, отгоняя мух, беспокойно фыркал крепкий гнедой конь под узорчатым киргизским седлом. Где-то в ветвях щёлкала, заливалась в песне птица, поднималось солнце. Из сердца атамана уходила тревога, уходила, таяла, будто утренний туман. Начинался новый день…
********************************
Глава 32.
Время действия - 1750 г.
- Тётка Марья, тётка Марья! - в открытую дверь малухи ворвалась Алёнка.
- Проходи, гостьей будешь! - засмеялась Марья и положила на стол ложку. - Айда с нами вечерять!
- Да я только на минутку, - объявила Алёнка, с деланным смущеньем опуская глаза и легонько кланяясь мужчинам. -Здорово живёте, суседи!
- А чего ж на минутку? Небось, дела уж поделаны все, можно и посидеть маненько, - Марья лукаво посмотрела на гостью.
- Да не, не все. Затеялись с мамкой тесто ставить, а кот квашню опрокинул. Вот я и прибежала закваски попросить, - тараторила Алёнка.
- Ааа… Шкодник какой у вас кот… Значит, закваски тебе нужно? Дам, отчего же не дать!
- Ой, спаси тя Бог, тётка Марья. А то я прям и не знала, что делать-то! - Алёнка бросила молниеносный взгляд на Андрейку, с невозмутимым видом черпавшего деревянной ложкой похлёбку.
- Да Бог с тобой, как не помочь хорошим людям! - Марья подала девушке корчик с закваской. - Ваше вам, а наше нам.
- Так я корчик-то завтра занесу, да, тётенька? - Алёнка всё медлила у порога, не уходила.
- Да принесёшь, когда время будет, - засмеялась Марьюшка.
- Так я пойду… - Алёнка снова метнула взгляд на Андрея.
- Ага, иди, милая. А то сядь к столу…
- Не, пойду… - Алёнка закусила губу и выскочила из избы.
- Чего это она? - удивлённо спросил Тимофей, когда шаги девушки стихли.
- Закваску спрашивала, - пожала плечами Марья и села за стол, пряча улыбку.
- Ха! Закваску! - засмеялся Петруша. - Думаешь, в самом деле кот квашню уронил? Как бы не так!
- А ты откуда знаешь? - поднял брови Тимофей
- Да она пять раз за день к нам прибегала. Кажный раз по какому-то делу. А поди проверь — и дела-то нет. Вот давеча сказала, что соль у них кончилась, просила отсыпать ей маненько….
- С солью теперь у многих тяжко, - задумчиво сказал Никанор, стряхивая с бороды крошки.
- Да у них ком соли на карде лежит, чтобы коровы лизали! - возмутился Павлушка. - Я самолично видал!
- Так чего же прибегает? В толк никак не возьму! - Тимофей озадаченно почесал переносицу.
Петруша ухмыльнулся, посмотрел на Андрея, сказал лукаво:
- Видно, повидать кого-нибудь хотела.
- И в церкви сегодня возле нас стояла и пялилась! - объявил Матвейка, с победным видом оглядывая старших.
- На кого пялилась? - помотал головой, будто отгоняя морок, Тимофей.
- Вестимо, на кого! На Андрейку!
- Чего? - Тимофей перевёл взгляд на приёмного сына. - Андрей, что у вас с ней? Можа, сватов к отцу её засылать пора, а к зиме и свадебку играть?
- Нет! - закричал Андрейка. - Нет у меня с ею ничего! И сватов не нужно! Откуда мне знать, зачем она ходит сюда!
Парень в сердцах бросил ложку на стол и выскочил во двор.
- Не, бать, - Петруха покачал головой. - Он на её и смотреть не желает! А она всё одно ходит. Завтра корчик обратно принесет. Потом ещё чего придумает.
- Вон оно что! А у него самого-то… есть кто на примете?
- Есть. Только пускай он сам тебе про это скажет.
- Ну, сам так сам. Что ж… - Тимофей положил ложку и поднялся из-за стола. - Пойду-ка я, мать, покурю перед сном. Темнеет уж, ложиться пора.
На завалинке под окном большой избы было тихо, прохладный ветерок уносил надоедливую мошкару, навевал запахи зрелых трав, ласково гладил лицо.
- Сидишь? - рядом с Тимохой плюхнулся Савелий. - Чего это Андрейка промчал будто ошпаренный?
- Вишь, девка одна глаз на него положила. А он ни в какую.
- Это кто ж такая? - Савелий принялся набивать трубку табаком.
- Алёнка. Михайлы Богданова старшая дочка.
- Михайла Богданов… Это который башкирин крещёный? Хороший казак, и девка пригожая. На мою Агашу похожа, когда я первый раз её увидал. Андрейке под стать будет.
- Да не люба она ему.
- Не люба? Чего ж так? - удивился Савелий.
- Петруха говорит, другая девица на душе у него. Не сказал, кто. Только я и без него знаю. Видал в сенокос, как он на дочку покой ного Ивана Смолякова смотрит.
- Эх… - крякнул Савелий. - Ивана киргизцы возля бикета* срубили зимой. А у Андрейки лицо… сам понимаешь… Поведется ли она с им? Да и семейство ихо бедствует без отца. Эдакую ораву потянет ли он? А с Алёнкой они два сапога пара были бы. Да и приданого отец за ей даст, не поскупится.
--------
* возле пикета
Время действия - 1750 г.
- Тётка Марья, тётка Марья! - в открытую дверь малухи ворвалась Алёнка.
- Проходи, гостьей будешь! - засмеялась Марья и положила на стол ложку. - Айда с нами вечерять!
- Да я только на минутку, - объявила Алёнка, с деланным смущеньем опуская глаза и легонько кланяясь мужчинам. -Здорово живёте, суседи!
- А чего ж на минутку? Небось, дела уж поделаны все, можно и посидеть маненько, - Марья лукаво посмотрела на гостью.
- Да не, не все. Затеялись с мамкой тесто ставить, а кот квашню опрокинул. Вот я и прибежала закваски попросить, - тараторила Алёнка.
- Ааа… Шкодник какой у вас кот… Значит, закваски тебе нужно? Дам, отчего же не дать!
- Ой, спаси тя Бог, тётка Марья. А то я прям и не знала, что делать-то! - Алёнка бросила молниеносный взгляд на Андрейку, с невозмутимым видом черпавшего деревянной ложкой похлёбку.
- Да Бог с тобой, как не помочь хорошим людям! - Марья подала девушке корчик с закваской. - Ваше вам, а наше нам.
- Так я корчик-то завтра занесу, да, тётенька? - Алёнка всё медлила у порога, не уходила.
- Да принесёшь, когда время будет, - засмеялась Марьюшка.
- Так я пойду… - Алёнка снова метнула взгляд на Андрея.
- Ага, иди, милая. А то сядь к столу…
- Не, пойду… - Алёнка закусила губу и выскочила из избы.
- Чего это она? - удивлённо спросил Тимофей, когда шаги девушки стихли.
- Закваску спрашивала, - пожала плечами Марья и села за стол, пряча улыбку.
- Ха! Закваску! - засмеялся Петруша. - Думаешь, в самом деле кот квашню уронил? Как бы не так!
- А ты откуда знаешь? - поднял брови Тимофей
- Да она пять раз за день к нам прибегала. Кажный раз по какому-то делу. А поди проверь — и дела-то нет. Вот давеча сказала, что соль у них кончилась, просила отсыпать ей маненько….
- С солью теперь у многих тяжко, - задумчиво сказал Никанор, стряхивая с бороды крошки.
- Да у них ком соли на карде лежит, чтобы коровы лизали! - возмутился Павлушка. - Я самолично видал!
- Так чего же прибегает? В толк никак не возьму! - Тимофей озадаченно почесал переносицу.
Петруша ухмыльнулся, посмотрел на Андрея, сказал лукаво:
- Видно, повидать кого-нибудь хотела.
- И в церкви сегодня возле нас стояла и пялилась! - объявил Матвейка, с победным видом оглядывая старших.
- На кого пялилась? - помотал головой, будто отгоняя морок, Тимофей.
- Вестимо, на кого! На Андрейку!
- Чего? - Тимофей перевёл взгляд на приёмного сына. - Андрей, что у вас с ней? Можа, сватов к отцу её засылать пора, а к зиме и свадебку играть?
- Нет! - закричал Андрейка. - Нет у меня с ею ничего! И сватов не нужно! Откуда мне знать, зачем она ходит сюда!
Парень в сердцах бросил ложку на стол и выскочил во двор.
- Не, бать, - Петруха покачал головой. - Он на её и смотреть не желает! А она всё одно ходит. Завтра корчик обратно принесет. Потом ещё чего придумает.
- Вон оно что! А у него самого-то… есть кто на примете?
- Есть. Только пускай он сам тебе про это скажет.
- Ну, сам так сам. Что ж… - Тимофей положил ложку и поднялся из-за стола. - Пойду-ка я, мать, покурю перед сном. Темнеет уж, ложиться пора.
На завалинке под окном большой избы было тихо, прохладный ветерок уносил надоедливую мошкару, навевал запахи зрелых трав, ласково гладил лицо.
- Сидишь? - рядом с Тимохой плюхнулся Савелий. - Чего это Андрейка промчал будто ошпаренный?
- Вишь, девка одна глаз на него положила. А он ни в какую.
- Это кто ж такая? - Савелий принялся набивать трубку табаком.
- Алёнка. Михайлы Богданова старшая дочка.
- Михайла Богданов… Это который башкирин крещёный? Хороший казак, и девка пригожая. На мою Агашу похожа, когда я первый раз её увидал. Андрейке под стать будет.
- Да не люба она ему.
- Не люба? Чего ж так? - удивился Савелий.
- Петруха говорит, другая девица на душе у него. Не сказал, кто. Только я и без него знаю. Видал в сенокос, как он на дочку покой ного Ивана Смолякова смотрит.
- Эх… - крякнул Савелий. - Ивана киргизцы возля бикета* срубили зимой. А у Андрейки лицо… сам понимаешь… Поведется ли она с им? Да и семейство ихо бедствует без отца. Эдакую ораву потянет ли он? А с Алёнкой они два сапога пара были бы. Да и приданого отец за ей даст, не поскупится.
--------
* возле пикета
Пикет — сторожевое укрепление, пост. Рассчитан на 8–10 человек. Окружен плетневым ограждением и ровиком. Внутри вышка, над крышей которой возвышается шпиль — казачий маяк
--------
- Супротив души не попрёшь. Не люба она ему. Чего мучить парня. Она изо всех Андрейку выбрала — то понятно. Она среди своих выросла, среди башкирцев, хотя и крещеных. Облик его ей привычный, родной. А ему каково? Его-то кто взрастил? Он из аула двухлетним взят был, отца-мать своих и не помнит. Ясно дело, для него роднее русских лиц нету. А про Иванову дочку и думать боюсь. Нет, не оттого, что семья бедствует. Не бросим мы их, поможем, чем сможем. Того боюсь, что не захочет Анютка с им знаться, не то, что замуж идти.
- Так погоди. Ты сказал, что видел, как он на девку смотрит. А она-то как?
- Будто и не замечала ничего. Будто и нет его. Оттого и тревожно. Жаль парня. Измучается он.
- Да-а-а… За себя так не болели душой, как за их. У мене вон свои подрастают. Ваньке скоро справлять надо будет и коня, и сбрую, и всё снаряжение. А где брать? Времена нынче пошли… Войско новое казачье собрали, а власти казакам не дали. Видано ли дело — войсковым атаманом армейского подполковника поставили! Казачьего круга — нет, войсковая изба голоса не имеет, только приказы атамана исполняет. Жалованья казакам не платят. Землю, конечно,дали. Много земли… Да когда ж на той земле пораться*?
--------
* хлопотать, работать
--------
- Это верно. А если засуха али саранча какая нападет, то и вовсе беда, - покачал головой Тимофей. - У нас-то ничего ишшо. А вот Смоляковым туговато приходится. По весне землю вспахать помогли им всем обчеством, а дальше уж сами. А много там они сами сделают?! С голоду не помрут, само собой, да и жировать не с чего.
- Хорошо, хоть в поле теперь без охраны выйти можно, слава Те, Господи. Спокойнее немного стало, как оттеснили киргизцев подале от Яика. За Илеком пускай кочуют, а на эту сторону не переходят, - ворчливо сказал Савелий, попыхивая трубкой.
- Хорошо… - сказал Тимофей задумчиво. - Что там Агаша? Чего-то шушукаются с моей, секретничают, не разберёшь их.
- Агаша моя купила в Сеитовой** слободе этого… чая…
- Чего?
- Чая. Говорит, теперь все его пьют.
--------
** - Сеитова слобода — поселение казанских торговых татар, ныне Татарская Каргала
--------
- Слыхал про такое. Барыня Кандреева когда-то гостей поила. А чего же Агаша нас не зовёт угощаться?
- Никак не разберет, как его варить надобно. Кипятила вчерась весь вечер его, вонища на весь двор паленой травой, а на вкус тот чай — горечь такая, аж зубы сводит.
- А моя-то чего же?
- Слыхал я, сговорились, что поедет в лавку к татарам, купит фунт чаю да расспросит приказчиков, как его варить надобно.
- Вон оно как! А мне ничего Марья не сказывала.
- Агаша просила её об том. Совестно ей, что сама не догадалась разузнать. Денег-то немало потратила, а проку нет. Ты уж сделай вид, что не замечаешь ничего.
Засмеялся Тимофей тихо, пыхнул трубкой.
- Пойду-ка я спать, темно уж, - Савелий поднялся с места.
Тяжело поднялся, устало. Тимофей грустно посмотрел вслед товарищу. Не молод Савка, не молод уже. Голова седая вся, в бороде пучки белые виднеются. И шаг другой, не тот лёгкий и быстрый шаг, которым отличался казак в молодые годы. Стариком не назовёшь, рано ещё в старики записывать, а всё же не тот уже горячий казак, с которым Тимоха супротив мятежных башкир выступал.
- Чего таишься, Андрей? Чай, не чужие мы люди, - сказал Тимофей в темноту.
- Как ты увидел меня, бать? - тень отделилась от стены амбара. - Я же тихо подошёл, скрытно.
- Я казак. А казаку положено видеть и слышать даже в преисподней. Садись, сынок. Посиди со мной.
Андрей послушно опустился рядом.
- Как у них с провиантом? Ребятёшки, небось, голодные… - сказал ровным голосом Тимоха.
- У… у кого?
- У Смоляковых. Хлеба, небось, давно нет?
- Не знаю, - голос Андрейки предательски сел.
- Не говорила Анютка?
- Она ничего не говорит. Ответит, ежели поздоровкаешься, и мимо бежит. Батрачит она у соседа ихого, у Шемякина. День деньской крутится — то в поле, то в огороде, то ишшо чего придумает ей Шемякин. И матка ихняя тоже батрачит. А ребятёшки сами в курене управляются. Только видно, не шибко густо платит им сосед.
- А чем поможешь тут…
- Я, бать, на днях зайца задавил ненароком. Оно, конечно, летом у живности всякой потомство нарождается и растет. Только я же не с умыслом. В сетях он запутался, которые я у реки сушил. Бился он отчаянно, выбраться пытался, а когда я вытащить его хотел, рванулся шибко. И получилось, что у давился он.Так вот, зайчишку того я Смоляковым отнес. Ребятёшкам сказал, что казаки велели передать им гостинчику.
- Молодец, сынок, - одобрил Тимофей.
- Опять же, когда вентерь выбираю, часть поймавшейся рыбы на кукан сажаю да отношу. Нам не в убыток, а им приварок.
- Как же берут? - Тимофей мысленно улыбнулся, вот отчего улов в последнее время стал меньше!
- Не знаю, бать. Я им над дверью вешаю да ухожу. Совестно мне перед имя. Вроде как бахвалюсь достатком нашим. Вроде как купить её хочу…
- Купить?! Ты чего это придумываешь? Они, девки, наоборот, подарки любят. И Анютке лестно было бы.
- Погоди, бать… Тебе кто сказал-то… про Анюту?
- Никто. Сам видал, как ты на её смотришь. Догадался, что люба она тебе.
- Люба… - упавшим голосом повторил Андрейка. - Только не говори мне про Алёнку. Не нужна она мне. Я знаю, все говорят, что я от киргизки рождён, а Алёна башкирка, оттого мы друг другу под стать. Ты тоже так думаешь?
- Нет, сынок, вовсе не думаю. Сам посуди, дядька Савелий потомственный казак, а женился на аульской степнячке. Разве они не пара? Ишшо какая пара! А детишки их теперя кто? Казаки. Хотя лицами и смуглы и скуласты.
- Это верно…
- И что же, что ты от киргизки рождён? Вырос ты казаком. Настоящим казаком, сынок!
Тимофей был горд. Он сам, деревенский парнишка, крепостной мужик, сумел сбежать из поместья и увести за собой любимую девушку. Он смог преодолеть все страхи и препятствия, которые вставали на его пути, защитить Марью, найти друзей. Его приняли в станице, и он стал ровней настоящим, потомственным казакам. И маленький мальчик из аула, усыновленный ими много лет назад, тоже добрым казаком вырос. Тимофею было, чем гордиться.
На неделе Марья запрягла тарантас, усадила позади себя Настёнку и Матвея, покатила в Сеитову слободу. В большой лавке, сложенной из дикого камня, было прохладно, а после уличной жары и вовсе казалось зябко. Солнечный свет проникал внутрь помещения сквозь гостеприимно распахнутую дверь и небольшие окна, казавшиеся ещё меньше в сравнении с толстыми стенами. Поперек просторного зала тянулся широкий прилавок, а за ним на полках красовались разложенные с выдумкой и вкусом товары.
- Исянмесез*! Чего изволите? - с любезной улыбкой выскочил откуда-то из сумрачного угла приказчик.
--------
* здравствуйте!
--------
- Здорово живёте! - пропела Марья, с тайным трепетом оглядывая великолепие полок. - А мне бы, милок, чего-нибудь этакого…
- Для ребятишек? - услужливо подсказал приказчик.
Марья посмотрела на глазеющих по сторонам детей и согласилась:
- Да, для них.
- Возьмите детям киш-миш, урюк, финики…
У Настёнки удивлённо распахнулись глаза — она и слов-то таких не слыхала никогда.
- Сыпь, голубчик, вот сюда! - Марья достала полотняный мешочек, раскрыла его.
- Чего ещё желаете? К чаю?
- Ага. Чаю. Полфунта, - согласилась Марья, пытаясь унять бьющееся сердце.
- Сей момент! - татарин унёсся куда-то за перегородку.
- Мам, а что это такое? - шёпотом спросил Матвей, указывая на стоящую на полке оловянную фигурку всадника на коне.
- Это? Игрушка такая. Барская. Солдатик оловянный называется.
Матвей словно заворожённый смотрел на точеные ноги коня, его капризно изогнутую шею, на поднятую рукою всадника саблю.
- Извольте! Полфунта самолучшего китайского чая! - появился из-за перегородки приказчик.
- А скажи-ка, милок, как бы вкуснее его приготовить, а? - решилась наконец Марья спросить о самом главном.
- Эээ… Вкуснее? - понимающе кивнул ей татарин и принялся подробно описывать, как лучше заваривать чай и как пить его.
- И беспременно сливочек добавить, значит? - переспрашивала Марья, стараясь запомнить всё в деталях.
- Или молока. А лучше всего для чая купить самовар!
- Самовар? Это что же такое? - удивилась Марья. - Сам, что ли, варит?
- Почти! - засмеялся приказчик. - Во все богатые дома теперь их покупают. Вот, смотри! На Иргинском заводе сделано!
И он указал на сияющее пузатое чудо с трубой, стоящее в углу, там, где обычно висят иконы.
- Ну надо же! - всплеснула руками Марья. - И дорогая, верно, штука?
Цену татарин запросил немалую — целых пять рублей.
- Что ж, как накоплю денег, так сразу куплю, - с сожалением посмотрела Марья на медного красавца. - Надо же, и печь топить не надо. Прямо в ём тебе и печка с трубою.
- В самоваре вода долго не остывает! - нахваливал приказчик. - И заварочный чайник сюда же поставить можно.
Марья с сожалением посмотрела на самовар и повернулась было уходить, но перехватила горящий взгляд сына, обращенный в сторону оловянного всадника. Что ж, если ей не удалось купить понравившуюся вещь, то пусть хоть сын порадуется!
- А давай-ка, милок, я у тебе вот эту забаву куплю! - сказала она, снова доставая узелок с деньгами. - А самовар я куплю. Со всем прибором куплю. Не сумлевайся. Вот только денег прикоплю маненько!
Чай заварили они вдвоем с Агашей, точно следуя указаниям татарина. Попробовали его чёрным, попробовали забеленным. Марье напиток понравился, а Агаша мучительно искала — чем бы дополнить его, потому что вкус казался ей незавершённым, неполным, будто недосказанная история, оставляющая недоумение и разочарование. Она мешала чай то с солью, то с мёдом, то с сухофруктами, но всё было не то.
- А ты пшена своего насыпь, - засмеялась Марья, глядя на метания подруги.
- Пшена? Тары*? Надо спробвать, - оживилась Агаша.
--------
* казахское лакомство, специальным образом обработанное просо
--------
- Да я же шучу. Кашу, что ли, в чай класть!
Но Агаша уже доставала с полки горшочек с лакомством, а через несколько минут подруги с наслаждением вдохнули аромат жареного проса, разносящегося из пиалы с горячим чаем.
- Вот теперя это в самом деле вкусно… - Агаша сделала глоток и закрыла глаза.
- А я самовар покупать надумала, - сказала Марья.
- Это чего такое? - заинтересованно открыла глаза Агаша.
- Это… - начала было Марья, но распахнулась дверь, и на пороге появился Андрейка.
- Мам… - лицо его бледным. - Ты здесь! Скорее…
- Чего стряслось-то? - руки Марьи задрожали. - Стряслось-то, говорю, чего?
- Там тётка Марфа… Смолякова… Худо ей. Как же ребятёшки-то, ежели помрёт она, а?
Марья поставила на стол недопитую пиалу, вздохнула:
- Идём, сынок.
Каждый день приносил и радости, и печали, то большие, то маленькие. Радости сего дня были исчерпаны — настало время беспокойств и забот.
Продолжение следует..........
_______________________________________
Произведение взято с канала Чаинки
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Напоминаем Вам,что большие литературные произведения мы публикуем в рубрике "Вечерние чтения".
Для того , чтобы зайти в эту рубрику нужно зайти в Темы и с правой стороны найти хештэк #вечерниечтения
Эта рубрика выходит каждый день в 18.30
Большая просьба написать отзыв об этой серии романов.
А также пишите в комментариях какой тематики произведения Вы бы ,ещё,хотели почитать .
--------
- Супротив души не попрёшь. Не люба она ему. Чего мучить парня. Она изо всех Андрейку выбрала — то понятно. Она среди своих выросла, среди башкирцев, хотя и крещеных. Облик его ей привычный, родной. А ему каково? Его-то кто взрастил? Он из аула двухлетним взят был, отца-мать своих и не помнит. Ясно дело, для него роднее русских лиц нету. А про Иванову дочку и думать боюсь. Нет, не оттого, что семья бедствует. Не бросим мы их, поможем, чем сможем. Того боюсь, что не захочет Анютка с им знаться, не то, что замуж идти.
- Так погоди. Ты сказал, что видел, как он на девку смотрит. А она-то как?
- Будто и не замечала ничего. Будто и нет его. Оттого и тревожно. Жаль парня. Измучается он.
- Да-а-а… За себя так не болели душой, как за их. У мене вон свои подрастают. Ваньке скоро справлять надо будет и коня, и сбрую, и всё снаряжение. А где брать? Времена нынче пошли… Войско новое казачье собрали, а власти казакам не дали. Видано ли дело — войсковым атаманом армейского подполковника поставили! Казачьего круга — нет, войсковая изба голоса не имеет, только приказы атамана исполняет. Жалованья казакам не платят. Землю, конечно,дали. Много земли… Да когда ж на той земле пораться*?
--------
* хлопотать, работать
--------
- Это верно. А если засуха али саранча какая нападет, то и вовсе беда, - покачал головой Тимофей. - У нас-то ничего ишшо. А вот Смоляковым туговато приходится. По весне землю вспахать помогли им всем обчеством, а дальше уж сами. А много там они сами сделают?! С голоду не помрут, само собой, да и жировать не с чего.
- Хорошо, хоть в поле теперь без охраны выйти можно, слава Те, Господи. Спокойнее немного стало, как оттеснили киргизцев подале от Яика. За Илеком пускай кочуют, а на эту сторону не переходят, - ворчливо сказал Савелий, попыхивая трубкой.
- Хорошо… - сказал Тимофей задумчиво. - Что там Агаша? Чего-то шушукаются с моей, секретничают, не разберёшь их.
- Агаша моя купила в Сеитовой** слободе этого… чая…
- Чего?
- Чая. Говорит, теперь все его пьют.
--------
** - Сеитова слобода — поселение казанских торговых татар, ныне Татарская Каргала
--------
- Слыхал про такое. Барыня Кандреева когда-то гостей поила. А чего же Агаша нас не зовёт угощаться?
- Никак не разберет, как его варить надобно. Кипятила вчерась весь вечер его, вонища на весь двор паленой травой, а на вкус тот чай — горечь такая, аж зубы сводит.
- А моя-то чего же?
- Слыхал я, сговорились, что поедет в лавку к татарам, купит фунт чаю да расспросит приказчиков, как его варить надобно.
- Вон оно как! А мне ничего Марья не сказывала.
- Агаша просила её об том. Совестно ей, что сама не догадалась разузнать. Денег-то немало потратила, а проку нет. Ты уж сделай вид, что не замечаешь ничего.
Засмеялся Тимофей тихо, пыхнул трубкой.
- Пойду-ка я спать, темно уж, - Савелий поднялся с места.
Тяжело поднялся, устало. Тимофей грустно посмотрел вслед товарищу. Не молод Савка, не молод уже. Голова седая вся, в бороде пучки белые виднеются. И шаг другой, не тот лёгкий и быстрый шаг, которым отличался казак в молодые годы. Стариком не назовёшь, рано ещё в старики записывать, а всё же не тот уже горячий казак, с которым Тимоха супротив мятежных башкир выступал.
- Чего таишься, Андрей? Чай, не чужие мы люди, - сказал Тимофей в темноту.
- Как ты увидел меня, бать? - тень отделилась от стены амбара. - Я же тихо подошёл, скрытно.
- Я казак. А казаку положено видеть и слышать даже в преисподней. Садись, сынок. Посиди со мной.
Андрей послушно опустился рядом.
- Как у них с провиантом? Ребятёшки, небось, голодные… - сказал ровным голосом Тимоха.
- У… у кого?
- У Смоляковых. Хлеба, небось, давно нет?
- Не знаю, - голос Андрейки предательски сел.
- Не говорила Анютка?
- Она ничего не говорит. Ответит, ежели поздоровкаешься, и мимо бежит. Батрачит она у соседа ихого, у Шемякина. День деньской крутится — то в поле, то в огороде, то ишшо чего придумает ей Шемякин. И матка ихняя тоже батрачит. А ребятёшки сами в курене управляются. Только видно, не шибко густо платит им сосед.
- А чем поможешь тут…
- Я, бать, на днях зайца задавил ненароком. Оно, конечно, летом у живности всякой потомство нарождается и растет. Только я же не с умыслом. В сетях он запутался, которые я у реки сушил. Бился он отчаянно, выбраться пытался, а когда я вытащить его хотел, рванулся шибко. И получилось, что у давился он.Так вот, зайчишку того я Смоляковым отнес. Ребятёшкам сказал, что казаки велели передать им гостинчику.
- Молодец, сынок, - одобрил Тимофей.
- Опять же, когда вентерь выбираю, часть поймавшейся рыбы на кукан сажаю да отношу. Нам не в убыток, а им приварок.
- Как же берут? - Тимофей мысленно улыбнулся, вот отчего улов в последнее время стал меньше!
- Не знаю, бать. Я им над дверью вешаю да ухожу. Совестно мне перед имя. Вроде как бахвалюсь достатком нашим. Вроде как купить её хочу…
- Купить?! Ты чего это придумываешь? Они, девки, наоборот, подарки любят. И Анютке лестно было бы.
- Погоди, бать… Тебе кто сказал-то… про Анюту?
- Никто. Сам видал, как ты на её смотришь. Догадался, что люба она тебе.
- Люба… - упавшим голосом повторил Андрейка. - Только не говори мне про Алёнку. Не нужна она мне. Я знаю, все говорят, что я от киргизки рождён, а Алёна башкирка, оттого мы друг другу под стать. Ты тоже так думаешь?
- Нет, сынок, вовсе не думаю. Сам посуди, дядька Савелий потомственный казак, а женился на аульской степнячке. Разве они не пара? Ишшо какая пара! А детишки их теперя кто? Казаки. Хотя лицами и смуглы и скуласты.
- Это верно…
- И что же, что ты от киргизки рождён? Вырос ты казаком. Настоящим казаком, сынок!
Тимофей был горд. Он сам, деревенский парнишка, крепостной мужик, сумел сбежать из поместья и увести за собой любимую девушку. Он смог преодолеть все страхи и препятствия, которые вставали на его пути, защитить Марью, найти друзей. Его приняли в станице, и он стал ровней настоящим, потомственным казакам. И маленький мальчик из аула, усыновленный ими много лет назад, тоже добрым казаком вырос. Тимофею было, чем гордиться.
На неделе Марья запрягла тарантас, усадила позади себя Настёнку и Матвея, покатила в Сеитову слободу. В большой лавке, сложенной из дикого камня, было прохладно, а после уличной жары и вовсе казалось зябко. Солнечный свет проникал внутрь помещения сквозь гостеприимно распахнутую дверь и небольшие окна, казавшиеся ещё меньше в сравнении с толстыми стенами. Поперек просторного зала тянулся широкий прилавок, а за ним на полках красовались разложенные с выдумкой и вкусом товары.
- Исянмесез*! Чего изволите? - с любезной улыбкой выскочил откуда-то из сумрачного угла приказчик.
--------
* здравствуйте!
--------
- Здорово живёте! - пропела Марья, с тайным трепетом оглядывая великолепие полок. - А мне бы, милок, чего-нибудь этакого…
- Для ребятишек? - услужливо подсказал приказчик.
Марья посмотрела на глазеющих по сторонам детей и согласилась:
- Да, для них.
- Возьмите детям киш-миш, урюк, финики…
У Настёнки удивлённо распахнулись глаза — она и слов-то таких не слыхала никогда.
- Сыпь, голубчик, вот сюда! - Марья достала полотняный мешочек, раскрыла его.
- Чего ещё желаете? К чаю?
- Ага. Чаю. Полфунта, - согласилась Марья, пытаясь унять бьющееся сердце.
- Сей момент! - татарин унёсся куда-то за перегородку.
- Мам, а что это такое? - шёпотом спросил Матвей, указывая на стоящую на полке оловянную фигурку всадника на коне.
- Это? Игрушка такая. Барская. Солдатик оловянный называется.
Матвей словно заворожённый смотрел на точеные ноги коня, его капризно изогнутую шею, на поднятую рукою всадника саблю.
- Извольте! Полфунта самолучшего китайского чая! - появился из-за перегородки приказчик.
- А скажи-ка, милок, как бы вкуснее его приготовить, а? - решилась наконец Марья спросить о самом главном.
- Эээ… Вкуснее? - понимающе кивнул ей татарин и принялся подробно описывать, как лучше заваривать чай и как пить его.
- И беспременно сливочек добавить, значит? - переспрашивала Марья, стараясь запомнить всё в деталях.
- Или молока. А лучше всего для чая купить самовар!
- Самовар? Это что же такое? - удивилась Марья. - Сам, что ли, варит?
- Почти! - засмеялся приказчик. - Во все богатые дома теперь их покупают. Вот, смотри! На Иргинском заводе сделано!
И он указал на сияющее пузатое чудо с трубой, стоящее в углу, там, где обычно висят иконы.
- Ну надо же! - всплеснула руками Марья. - И дорогая, верно, штука?
Цену татарин запросил немалую — целых пять рублей.
- Что ж, как накоплю денег, так сразу куплю, - с сожалением посмотрела Марья на медного красавца. - Надо же, и печь топить не надо. Прямо в ём тебе и печка с трубою.
- В самоваре вода долго не остывает! - нахваливал приказчик. - И заварочный чайник сюда же поставить можно.
Марья с сожалением посмотрела на самовар и повернулась было уходить, но перехватила горящий взгляд сына, обращенный в сторону оловянного всадника. Что ж, если ей не удалось купить понравившуюся вещь, то пусть хоть сын порадуется!
- А давай-ка, милок, я у тебе вот эту забаву куплю! - сказала она, снова доставая узелок с деньгами. - А самовар я куплю. Со всем прибором куплю. Не сумлевайся. Вот только денег прикоплю маненько!
Чай заварили они вдвоем с Агашей, точно следуя указаниям татарина. Попробовали его чёрным, попробовали забеленным. Марье напиток понравился, а Агаша мучительно искала — чем бы дополнить его, потому что вкус казался ей незавершённым, неполным, будто недосказанная история, оставляющая недоумение и разочарование. Она мешала чай то с солью, то с мёдом, то с сухофруктами, но всё было не то.
- А ты пшена своего насыпь, - засмеялась Марья, глядя на метания подруги.
- Пшена? Тары*? Надо спробвать, - оживилась Агаша.
--------
* казахское лакомство, специальным образом обработанное просо
--------
- Да я же шучу. Кашу, что ли, в чай класть!
Но Агаша уже доставала с полки горшочек с лакомством, а через несколько минут подруги с наслаждением вдохнули аромат жареного проса, разносящегося из пиалы с горячим чаем.
- Вот теперя это в самом деле вкусно… - Агаша сделала глоток и закрыла глаза.
- А я самовар покупать надумала, - сказала Марья.
- Это чего такое? - заинтересованно открыла глаза Агаша.
- Это… - начала было Марья, но распахнулась дверь, и на пороге появился Андрейка.
- Мам… - лицо его бледным. - Ты здесь! Скорее…
- Чего стряслось-то? - руки Марьи задрожали. - Стряслось-то, говорю, чего?
- Там тётка Марфа… Смолякова… Худо ей. Как же ребятёшки-то, ежели помрёт она, а?
Марья поставила на стол недопитую пиалу, вздохнула:
- Идём, сынок.
Каждый день приносил и радости, и печали, то большие, то маленькие. Радости сего дня были исчерпаны — настало время беспокойств и забот.
Продолжение следует..........
_______________________________________
Произведение взято с канала Чаинки
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Напоминаем Вам,что большие литературные произведения мы публикуем в рубрике "Вечерние чтения".
Для того , чтобы зайти в эту рубрику нужно зайти в Темы и с правой стороны найти хештэк #вечерниечтения
Эта рубрика выходит каждый день в 18.30
Большая просьба написать отзыв об этой серии романов.
А также пишите в комментариях какой тематики произведения Вы бы ,ещё,хотели почитать .
Следующая публикация
Комментарии 1