Кто тут? — тихо спросил он.
Ничто не шелохнулось...
«Аслан ли бек хочет бежать? Нет, дверь землянки, куда его
посадили, заперта. Там берегут его надежные солдаты... А меж
ду тем в этом мраке кто-то есть... Что-то шевелится... Чье-то
дыхание носится вокруг... Точно нечто родилось во тьме и едва-
:два скользнет в ней...
Он наудачу пошел вперед и вдруг отшатнулся.
Перед ним лицом к лицу выросла легкая тень...
— Гюль?..- прошептал он.
Неужели его мечта воплотилась в такой же легкий, как и
>на, призрак.
— Гюль, это ты!..
Он собрал все свои знания языка. Недаром же прожил тут
ва года. Вспомнил черкесскую песню, повторил из нее:
— Цветок, выросший из крови моего сердца!..
Она ничего не отвечала... Ей, верно, не спалось, она вышла
13 землянки. Девушку не сторожили, да она и не могла бы
/йти из запертых укреплений Свято-Никольского поста.
Коснулся ее руки. Она не отняла ее, только тихо прогово-
зила: «Харам!..»
— Я бы хотел быть твоим отцом и братом.
— Ты, русский, слишком молод для отца... А брата мне не
задо. У меня их двое!
— Я жалею, что не принадлежу к твоему племени...
— Помоги мне уйти и беги со мною...
: 34
Куда?
В горы, к нам в аул. Мои братья примут тебя как друга.
Он не совсем понял. Она повторила.
Меня? Ты не знаешь, девочка, что предлагаешь? Ведь это
мшена.
А за что тебе любить своих и быть им верным. Ты высо
кою рода — и простой солдат. У нас будешь наибом...
Русских позорит измена. Не станем говорить об этом,
Гю ль.
- Тогда уходи и оставь меня одну. Трусливой чакалкс нече
го думать о горной волчице. Не воробью мечтать о соколиных
гнездах.
Она вырвала у него руку и ушла к себе.
Неручев опять остался один. Предчувствие чего-то страш
ною, неотвратимого, неизбежного, как судьба и как она слепо
го, надвигалось на него... Он чувствовал себя перед этим неве
домым «нечто» бессильным и безоружным. Нет, лучше забыть
чту горскую красавицу... Он задумался вновь о Вере, но черты
светловолосой и голубоглазой девушки точно потускнели. Он
даже не мог вызвать их с достаточною определенностью в своей
памяти... Что ему застило? Неужели эта темноволосая дикарка,
вся исцарапанная сегодня, после этого удивительного празд
ника смерти, на котором был Неручев? Двух-трех слов, сказан
ных сю, было достаточно, чтобы закружить ему голову. Или он
та эти два года совсем отстал от женщин, отвык от них?
Он посмотрел вверх.
Туман опять рассеялся. Большая Медведица почти совер
шила полный оборот свой. На востоке брезжило. Рассвет бли
зился. Далеко в горах что-то долго и глухо громыхало. Неручев
привык к этому. С одного из ледников, верно, сползал в верх
нюю долину обвал, стирая на пути утесы и рытвины. Вершины
определились ясные, и, как под луною, перед первыми вестни
ками дня их снега, бледные и мертвенные, выделились из ок
ружавшего сумрака...
- Ого, да вы это что, не спите?
Неручев оглянулся и сделал «фронт», сняв шапку.
-Накройтесь, накройтесь.
Вадковский вставал до свету и обходил сам земляные валы
вверенного ему поста.
- Или вы, Неручев, как верный рыцарь сторожите свою
«даму»? А ведь я должен огорчить вас.
У Неручева сжалось сердце.
- Сегодня я отправлю пленных. В Геленджике их дождется
русская шхуна и доставит в Поти. А оттуда с оказией в Тифлис.
- И Гюль тоже?.. Она устала...
- Ей дадут лошадь.
235
— Могу я обратиться к вам с просьбою, господин полков
ник?
— Ну-с?
— Нельзя ли меня назначить в число конвоиров.
— Вы угадали именно то, что я хотел сделать. Ваше ночное
дело, в котором убит князь Темиргоев, оказало нам великую
услугу. Оно расстроило вконец планы шапсугов. Теперь они
долю не тронутся с места, а к нам за это время подойдет столь
ко подкреплений, что мы выдержим какую угодно осаду. Да и
зароемся получше. Эти валы слишком низки. Ну, так я посы
лаю донесение в Тифлис с капитаном Сверчуком. Вы будете
при нем. Светлейший, наверное, захочет вас вцдеть в Тифлисе,
а там уж ваше дело. За Георгия я отвечаю, а, может быть, и
офицерские эполеты будут не за горами. Довольны вы? Я, кста
ти, и о других делах пишу, в которых вы участвовали.
— Я не знаю, как и благодарить вас.
— Ну вот.
В душе у Неручева пело что-то. Ему было безразлично в эту
минуту, дадут ли эполеты или он еще останется разжалован
ным. Но все это время — недели, месяц, он останется с нею, с
так захватившею его дикаркою, лицом к лицу, и в пути и на
отдыхе. Неужели мало для его счастья? А в Тифлисе, если на
местник обойдется с ним ласково, он попросит позволения
остаться с нею. Там еще удобнее. Она будет, наверное, поме
щена пока в какую-нибудь семью. На нее повлияет иная жизнь,
другие понятия. И вдруг она сама откажется от размена на рус
ских пленниц, останется у нас. Крестится, выйдет за него за
муж. У него даже дыхание захватывало. Он несколько раз под
ходил к дверям лазаретной землянки. Но за ними все было
тихо. Когда первый луч солнца скользнул по холодным ледни
кам и на мгновение оживил их яркою, хотя и призрачною, жиз
нью, Неручев вспомнил, что и ему нужен отдых. Сегодня ждет
его поход, а он слишком устал. Пошел в палатку, разделся и
лег. Холод постели не помешал ему заснуть сейчас же, и только
что он сомкнул глаза, как к нему, в его одиночество и тоску,
слетел чудный сон. Гюль, счастливая, веселая, как иволга в
горах, была около. Они уходили из душных городов в чудные
горные захолустья. Вокруг, в синих небесах, тонули полувоз-
душные вершины. С них падали в темные бездны шумные во
допады. Рощи дышали ароматом весенних цветов, и у одной
такой, прямо над счастливою долиною, приютилась белая сак
ля. Эта сакля их...
— Барчук... а барчук...
— Что?..
Неручев вскочил. От его сна не оставалось и следа. Его бу
дил Кутькб.
236
Что, что такое?
Одевайтесь. Через час выступаем.
Куда? — точно забыл он.
В Геленджик. Пленных везти. Капитан Сверчук приказал
идти вам к нему закусывать.
День уже был ярок и светел, и так же ярко и светло было в
душе Неручева.
XVIII
I
Неручев еще не помнил на Кавказе такого великолепного
заката.
Оказия1 до сих пор сделала только один привал, и капи
тан Сверчук решил идти до ночи, уже не останавливаясь. С
нос гока горы подходили к морю; голубая спокойная даль отсю
да пропадала в бесконечности. Налево две эти стихии — вода и
воздух — сливались в один лазурный мираж, пустынный и без
людный. За весь день ни одной кочермы или фелюги не пока
зывалось в бесконечности. Только редкие облака в небесах да
крикливые чайки над волнами. Зато справа отроги Кавказско
го хребта, сплошь поросшие дремучими лесами, точно насупи
лись над самым морем. Неручеву казалось, что они нарочно
сдвинулись сюда, оставив между своими крутыми подножьями
и белою кружевною каймой прибоя узенький рубчик песку.
Колеса телеги уходили по ступицу, копыта коней с трудом оси
ливали эту сухую, емкую зыбь. Солнце на склоне, отражаясь от
каменных отвесов сюда, жгло бы немилосердно, если бы не
легкий ветерок, все время дувший с моря. Он умалял палящие
ласки золотых лучей, такую жизнь придававших густым вер
шинам дерев, у самой дороги, если это только можно назвать
дорогой. Впереди с ружьями наготове ехали двое казаков, по
зади тоже. По бокам шли солдаты, нахмурясь и молча. Уж очень
труден путь! Едва одолевали его ноги. Не до шуток и смеха
старым испытанным кавказцам. Место считалось не особенно
опасным, совсем безопасных тогда не знали. Поэтому и ока
зия была маленькая. Посредине ее ехали верхом: Гюль, вся
закутанная, Аслан-бек, Неручев и Сверчук. Пластун Кутько
подвернул полы своей черкески и один, кажется, не чувство
вал тяжести перехода. Он знал его отлично. Ему не раз случа
лось одолевать такие дороги, хотя для этого он выбирал тем
ные ночи, справедливо заключая, что волку, чакалке да пласту
1 Гак называли на Кавказе в то время шедшие из города в город большие
партии в сопровождении войска и часто даже орудий. Иначе нельзя было
путешествовать ввиду гор, занятых воинственными племенами.
237
ну днем здесь лучше не показываться. Не ровен час — на что
еще наскочишь!
Направо вся эта гуща сплошного чернолесья, всползавшего
чуть не до облаков, горела в блеске и огне заката. Изумрудным
пожаром казалась она, и только ущелья да провалы в ней наме
чались резкими, почти черными тенями. Случалось, из глуби
ны дебрей выступали утесы,- они со своими щелями и трещи
нами походили на исписанные неведомыми знаками каменные
скрижали, поднятые оттуда руками гигантов. Кто из-за моря
должен был прочесть эти, ярко горевшие отраженным светом,
базальтовые страницы? Проезжая мимо них, наши поневоле
жмурились. Можно было ослепнуть от нестерпимого блеска.
Иногда, когда горы, подошедшие к самому берегу, рассеива
лись, в глубине темно-синего ущелья мерещились такие же леса,
но за светом в дымке уже мало различимые, сливавшиеся в
дышавшее прохладою марево. А за ними сияли ледники и сне
га далеких вершин. Вся эта пустыня была исполнена суровой
красоты. Ее размеры подавляли воображение, ее молчание на
страивало душу на благоговейный лад... Когда солнце уже опу
скалось к горизонту, раскаленное серебро ледников вдруг по
желтело... Еще несколько минут, и оно, как золото, выхвачен
ное из огня, посылало в голубевшие небеса целые снопы
пламенных лучей... Восхищенный Неручев дал шпоры коню и,
одолевая его усталость, подъехал к Ивану Васильевичу.
— Посмотрите, какая красота.
— Будет вам красота, как выскочит из ущелья шайка голо
ворезов.
— Нет, я вон про те «грани земли»!
Даже разговаривая с Сверчуком, он не мог отделаться от
словечек во вкусе Марлинского.
— Какие там «грани»? У меня в висках ни одного седого
волоса не было, когда я всего этого навидался вдоволь. Так же,
как вы, охал да ахал. Я эти грани собственными ногами исхо
дил и ревматизм на них нажил... Нет, это что. Вот вишневые
садочки у нас на Украине точно, что красота. А это только
безобразие. И природа-то у них будто в горячке: во все сторо
ны бросается, покоя ей нет. Прет ее вон из себя, а куда —
неизвестно. Кажется, дальше нельзя, а она все лезет да лезет в
небо... Правда, Кутькб?
— Точно так, ваше высокоблагородие. А только что по ще
лям этим прятаться очень хорошо... Сколько я выследил тут
гололобых и не сосчитать! Лежишь себе в прохладе и высмат
риваешь... Только что подлец комар тебя кусает. Ну это, дейст
вительно...
Целый день Неручев не отъезжал от молоденькой княжны.
Гюль сначала не обращала на него никакого внимания. Она
238
иг я ушла в печальные мысли о плене, который ожидал ее в
I ифлисе. Девушку, стремившуюся или в Турцию или домой в
юры, в каменную саклю аула, вовсе не пленяли прелести рус-
с кой жизни и ласковый прием наместника. Тишина и замкну
т е й , анатолийского гарема гораздо красноречивее говорили ее
ггрдцу, чем это неизвестное, странное, дикое и чуждое. Еще,
пожалуй, ее захотят обращать в христианство? Муллы в горах
усердно распространяли о русских такие слухи. Она скорее
умрет, чем изменит вере отцов. Умрет или бежит... Разве мало
народу уходит оттуда. И отец ее был в плену и Аслан-бек тоже.
И оба ушли... А, может быть, муллы врут? Ведь ни отец, ни
Аслан-бек не рассказывали ей ничего подобного. Все равно
гам говорят на чуждом и ей непонятном языке. Их женщины
одеваются иначе, ни они ее, ни она их не поймут. И обычай у
них и вера разные. Гюль будет, пожалуй, смешною, и даже
юноша Неручев, глаза которого загораются при виде ее, улыб
нется над ее глупостью, неловкостью... Кровь бросилась в лицо
княжны. Она обернулась к разжалованному, но тот на нее как
раз в эту минуту смотрел с таким восторгом, она, хотя вся заку
танная, казалась ему так прелестна в дивной рамке несравнен
ной природы, что Темиргоева разом успокоилась. Этот сме
яться не будет. Плакать она, пожалуй, может его заставить...
И Гюль радостно и приветливо улыбнулась своему конвоиру...
- Зачем ты все около меня? — спросила она его.
Он заставил ее повторить ее вопрос и только тогда его
понял.
- Мне без тебя свету мало! — ответил он тихо, чтобы Аслан
бек его не расслышал.
- Это нехорошо. Про меня будут говорить дурно в горах.
- В каких горах?
- В моих — там! - И она кивнула на темную синь ущелья,
н;щ которым как раз в это мгновение ярко горел весь распол
завшийся расплавленным золотом с вершины вниз громадный
ледник.
- Что тебе за дело до того, что скажут. Ты будешь жить с
нами в Тифлисе.
Она потемнела и нахмурилась.
- Там у тебя много знакомых девушек?
- Ни одной!
- Как ты молод... И еще никому из русских беловолосых
красавиц не обещал ничего.
Он промолчал. Перед ним мелькнул на мгновение образ
Веры, но тотчас же потускнел и исчез.
- Твое сердце не бьется ни при каких воспоминаниях?
Неручев не понял.
- Ты не любил никого?
239
Он низко наклонился к луке седла и точно уронил, слыши
мое одной Гюль:
— Одну тебя!
Она быстро взглянула на Аслан-бека, но тот ушел весь в
тревожную заботу и не слышал молодых людей.
— У нас разная вера.
— Но Бог один.
— Я в вашу мечеть не пойду... И в твоем гареме никогда не
буду.
— У нас нет гаремов.
— А если бы ты взял другую жену, я бы ей перерезала гор
ло! — совсем уже непоследовательно пригрозила она.
— Русские по две жены не имеют. У нас по одной.
— Это хорошо. Это единственное хорошее, что есть у вас.
Но зачем ты говоришь об этом... Ничему такому не бывать,
если...
— Что если?
— Если ты не пойдешь за мною в горы. Вольным орлом
лучше быть, чем сторожевою собакой.
— Девочка! Ты сама не знаешь, что говоришь мне.
— Что написано, то сбудется. Человек не волен изменить
судьбу, раньше его рождения она уже вся заключена в небес
ный свиток. Силы целой земли и моря, вся тяжесть этих гор не
могут изменить в ней ни одного слова. Сам Аллах так решил.
Если он указал тебе быть верным мусульманином и,— она по
низила голос,— в горах тысячи солдат не удержат тебя на этом
пути. Ангел выхватит тебя из самого дворца наместника и на
крыльях перенесет в наш аул.
— Не так скоро! — засмеялся он, почти не поняв сказанно
го ею.
Когда он отъехал к капитану Сверчуку, Аслан-бек спросил
княжну:
— О чем ты говорила с этим русским?
Она помолчала...
— Ты мне рассказывал как-то о славном джигите Сулей
мане.
-Д а !
— Он был русский?..
— Его взяли в плен, когда ему исполнилось только двенад
цать лет.
— Да?.. Это все равно. Из любви к горской девушке он сде
лался нашим. И еще ты мне говорил, что русские побеждают
нас не своею храбростью. Храбростью в горах не удивишь и
женщин! А знаниями. Если это так, то молодой этот «князь»
будет нам очень полезен. Впрочем, это слова одни! Через неде
лю нас запрут в Тифлисе, и я никогда не увижу родного аула.
240
— Почем знать! — едва-едва слышно прошептал Аслан-бек.
— О чем ты?
Чтобы его не поняли кругом, он заговорил вдруг на родст
венном ему, трудном и гортанном бжедугском наречии.
— Ты, княжна, знаешь. Ведь двое наших нукеров спаслись.
Они ехали позади.
-Д а .
— Один из них Мурад из Хайдакли.
— Что ж из этого?
— А то, что он не такой человек, как другие. В ауле, откуда
явились витязи и муллы хоронить твоего отца, кадий мне рас
сказывал: Мурад у них и ночи не провел, а кинулся в горы
собирать смельчаков.
— Почем он знает — где мы?
— Русские не могли держать нас вечно в своем посту. Там
для пленных и места нет.
— Он не успеет...
— Где черепаха медлит, гам орлу и мгновения достаточно.
Век червяка — стреле одна минута. Я думаю, что нас уже ждет
засада. Не здесь еще... Слишком близко к русским,— а у Мура
да на плечах настоящая голова. Он не бросится сослепу. Напа
ди он тут на них,— кивнул Аслан-бек на Сверчука,— это вызва
ло бы только месть русских на ближайшие аулы. Нет... У меня
сердце горит, когда я думаю о завтрашнем дне или об этой
ночи...
— Аслан-бек! — У девушки разом глаза вспыхнули. Как у
молоденького ястребенка загорелись...
— Я знаю, чего ты хочешь,— усмехнулся он.
— Только жизни одного человека.
— Этого юноши? Разве в пылу боя можно за что-нибудь
ручаться. Да и он сам не из таких, чтобы «аман» кричать и
просить пощады. Не та порода. Он будет впереди. Потом, ты
сама знаешь, за смерть князя Темиргосва надобна и месть до
стойная. Никто из них не спасется.
— Ну, это я увижу.
Аслан-бек покачал головой.
— У тебя сердце зажигается скорее трута, когда на него из-
под кремня и огнива падают искры.
— Зато и тлеет оно также долго, как трут. Пока не сгорит
все.
— Что Аллаху угодно, то и будет. Постой... Слышишь?
Соколиный крик, резкий, пронзительный... Три раза по
вторился.
— Что с тобою?.. Птица кричит.
— Сокол два или четыре или шесть раз... Если он на кры
16 Заказ № 695 241
льях, а не верхом в седле. Опять соколиный зов повторился
пять раз.
— Это они... Девушка, я тебе говорю — это Мурад. Да благо
словит Аллах его мать!.. Он подаст знак, что они тут, близко...
Может быть, рядом с нашим отрядом по лесу пробираются.
Посмотри — вон над деревьями стая поднялась...
— Ну? Разве и это что значит?
— Ты не жила месяцами в лесах, как я. Не пряталась и от
русских и от своих. Ведь надо мною десять лет канлы 4 тяготе
ло! Птицы к заре все в деревьях прячутся. Если они поднялись
и залетали там, значит их что-то снизу встревожило. Он тут, я
тебе говорю, он тут, и час освобождения и мести скоро пробьет
для нас. Может быть, скорее, чем мы думаем.
— Если во мне и в моих братьях хочешь сохранить друзей —
сбереги мне этого юношу.
— Рука человека бессильна... Спасти твоего русского может
Аллах... Он ослепляет взгляд врага и отводит в сторону удар
кинжала.
Нет комментариев