Предыдущая публикация
Для тех ,кто ждет продолжения ......
МАГОМЕД АДЗИНОВ "НЕПОКОРЕННЫЕ"
Глава 13
В плетеной корзине, подвешенной к потолочной балке, зашевелился ребенок; покрутил головой, по-чмокал губами и неуверенно захныкал. Молодая женщина, занятая изготовлением бурки, мгновенно отбро-сила в сторону чесалку, ополоснула руки в чистой воде и подскочила к малышу.
- Ах, мой маленький, мой золотой, проголодался уже. Сейчас, родной, сейчас я тебя покормлю, - она расстегнула ворот неказистой кофточки, присела на низкую скамеечку и взяла ребенка на руки. Мальчик прильнул к налитой груди и мерно засосал. Изредка он открывал глазки, словно прислушиваясь к ласковому пришептыванию кормилицы, но тут же снова закрывал их и всецело отдавался своему главному занятию.
- Ешь, мой хороший, ешь, мой мальчик. Ты должен вырасти большим и сильным, тогда ты будешь достоин своего отца и памяти своей матери. А для этого надо много есть. Ешь, мой хороший, ничего не ос-тавляй, - кормилица говорила с ребенком в полной уверенности, что он ее понимает. Порукой тому были пухлые щечки малыша. Он много ел и много спал, рос, как говорится, не по дням, а по часам.
Даже смотритель крепостной тюрьмы, одноглазый Тихон, не переставал удивляться спокойствию малыша. Хотя он и не мог похвалиться опытом семейной жизни, но знал, что у полугодовалого ребенка, кроме всего прочего, должны расти зубы, а это процесс болезненный, и детишки проливают немало слез в этом возрасте. Но только не его узник. Да, да, именно узник!
Когда Тихону комендант объявил, что в тюрьме будет содержаться двухмесячный ребенок, он не сразу понял, а потом и не поверил. Переспросил, может, женщина узница, а при ней ребенок? Но это была правда. Женщина была не причем – она всего лишь кормилица. За время службы на Кавказе Тихон повидал многое, участвовал в экспедиции по усмирению горцев, побывал в нескольких стычках с ними. В одной из них, когда горцы, как ураган, налетели на еще не достроенную крепость, получил ранение, потерял глаз, но ему посчастливилось спасти командира, за что ему вышел крест. По излечении он мог выйти в отставку, благо срок свой он отслужил, но возвращаться снова в рабство к постылому барину не захотел. А Андрон Силантьевич в благодарность за спасение похлопотал за него и оставил в денщиках. Позже, как бывалого и надежного служаку, его назначили смотрителем тюрьмы.
Дело это хлопотное и опасное. В тюрьме содержались в основном плененные горцы, в ожидании выкупа. Начальство и товарищи, намекая на увечье смотрителя, незлобиво подначивали его, напоминая, что за ними нужен глаз да глаз. И, хотя Тихон потерял один из них, должность свою исполнял прилежно, будучи совершенно равнодушным к своим подопечным. Впрочем, они ему особых хлопот не доставляли. В основном это были старики и подростки, иногда молодые и даже пожилые женщины. Достаточно было взять с них слово, и можно было не беспокоиться. Да и горцы не тянули с выкупом, а тех, за кого некому было платить, куда-то увозили. О дальнейшей их судьбе Тихон ничего не знал. Правда, в солдатской среде ходили всякие слухи, но ему это было не интересно.
Другое дело, когда привезли младенца. Раньше, водворив пленных в узилище, начальство забывало о них до тех пор, пока не привезут выкуп, всецело перепоручив их смотрителю, а теперь комендант требо-вал ежедневно докладывать о состоянии ребенка. Мало того, ужесточили охрану крепости, Тихону дали в помощь двух солдат. Офицеры, и свои и заезжие, приходили посмотреть на важного узника, но был стро-жайший приказ никого не допускать к нему. В довершение всего прибыл его превосходительство генерал – майор Фролов, чтобы самолично удостовериться в предпринятых мерах.
- Учтите, подполковник, - выговаривал он вытянувшемуся струной коменданту, - головой отвечаете за пленного, обеспечьте и его, и кормилицу всем необходимым. За ним должен прийти неуловимый князь Джамбулат. Это наш единственный шанс поймать его. Уж слишком много хлопот доставляет нам этот кня-зек. Не упустите его, подполковник, и будете щедро вознаграждены! А я пришлю вам еще одну роту для усиления.
Тихон был невольным свидетелем этого разговора и видел, как усы коменданта воинственно взъе-рошились, он побледнел от возмущения, затем, багровея, спросил:
- Может, и в железа заковать такого опасного преступника?
Он понимал, что дерзость ему дорого обойдется, но, кроме захудалого поместья у него была лишь честь дворянина, а поступиться ею он не мог.
Глаза генерала зловеще сверкнули:
- Не ерничайте, подполковник, и не обольщайтесь. Я вам поручил опаснейшее дело, - в голосе за-звучал металл, но, видя, что присутствующие офицеры на стороне коменданта, попытался обосновать свое распоряжение. - Поймите, вы. В борьбе с этими дикарями все средства хороши. Понятия высокой морали для них ничего не значит, так что не терзайте себя, Андрон Силантьевич.
Комендант мог опровергнуть слова генерала в два счета, но спорить с ним было бесполезно - ради карьеры тот готов был на любую подлость. И все же без надежды на успех Рубахин попытался отказаться от позорного поручения:
- Увольте, ваше превосходительство, от таких подвигов. Я дворянин, офицер и с младенцами не во-юю. На линии есть и другие тюрьмы
- Мы не на рыцарском турнире, а на войне, подполковник. Извольте выполнять приказ, - генерал, понимая, что продолжать разговор, который вскоре станет известен по всей Кавказской линии, ему невы-годно, вскочил на коня и в сопровождении охраны ускакал.
Запал коменданта иссяк. Он сник, усы повисли, а плечи безвольно опустились. Не поднимая взгля-да, обратился к смотрителю:
- Все понял, Тихон? Не по приказу, а Бога ради и совести, сделай так, чтобы дите ни в чем не нуж-далось.
- Не извольте беспокоиться, Андрон Силантьич. Все сделаю, буду смотреть, как за родным.
- Да, вот еще. Если нужда какая будет, кормилице не препятствуй, только ребенка не оставляй без присмотра, а она, я знаю, без него никуда не денется.
Из уважения к командиру Тихон готов был на все. И хотя не очень жаловал горцев, решил сделать все возможное, чтобы облегчить жизнь ребенка. Но впервые взглянув в тихо посапывающее личико, Тихон невольно подумал, что нет бога в душе генерала, если он не гнушается использовать это беззащитное суще-ство для достижения своих целей, и истово перекрестился. Для него он освободил самое лучшее помещение, как мог, утеплил его и даже устроил очаг.
Кормилица, молодая статная женщина, отчужденно стояла в стороне и, не скрывая неприязни, ис-подлобья наблюдала за ним. Сверток с ребенком и небольшой узел, скорее всего с приданными ребенка, она так и не отпустила. Тихон попытался завести разговор, спросил, как ее зовут, но то ли она не поняла, то ли не захотела отвечать, но ответа не дождался. Часа через два заглянул комендант. Минуту он наблюдал за хлопотами смотрителя, и, бросив смущенный взгляд на женщину, приказал:
- Надо устроить топчан, натаскай побольше соломы, да принеси им мою старую шинель. Холодно-вато здесь, а зима только начинается.
- Не тужите, Ваше высокородие, сейчас затоплю – я и дровишек припас, будет тепло, как в любой хате.
Вдруг сверток в руках женщины зашевелился и издал жалобный писк. Женщина бросила грозный взгляд в сторону мужчин:
- Ей! Сабийр згъэшхэнущ. Фыщ1эк1!
Мужчины растерянно переглянулись.
- Что она говорит? – спросил комендант.
Тихон за годы общения с заключенными горцами узнал несколько слов на черкесском языке. Сей-час он понял только последнее слово.
- Кажется, она просит, чтобы мы вышли. Наверное, хочет покормить ребенка. Стесняется, что ли?
- А ты думал…. У них мужчины в женскую половину не ходят. Пошли, не будем мешать.
К вечеру Тихон, вполне довольный собой, достал пару стареньких одеял и принес новым постояль-цам. Но кормилица вместо благодарности потребовала воду. Это слово было понятно Тихону, но когда он вернулся с ковшом, кормилица, досадуя, хлопнула себя по бедрам. Кое-как она объяснила, что нужно иску-пать ребенка. Смотритель озадаченно почесал за ухом – об этом он как-то не подумал.
В свою каморку он вернулся за полночь. Не чувствуя ног, свалился на топчан. Спину ломило. На-трудил за день, таская лохань, бадью, воду. Потом он грел воду, а Бабух (наконец он выяснил, как зовут кормилицу) купала ребенка и стирала немногочисленные пеленки, устраивалась. Они даже разговаривали, мало что понимая в речах друг друга. Тихон вспомнил, как на прощанье она ему скупо улыбнулась и, почти счастливый, уснул.
Наутро он проснулся таким бодрым, каким себя и не помнил, и побежал искать молоко. Со време-нем он обнаружил, что забота о необычном заключенном отнимает столько времени, что хватило бы на сотню обыкновенных. Но в этот раз он с радостью исполнял свои обязанности. Докладывая коменданту, он то и дело улыбался и выставлял все новые требования для своих подопечных. Подполковник грустно усмехался в усы и по возможности удовлетворял их. Словом, все как-будто устроилось.
Однако недовольство генерала не замедлило сказаться. Спустя пару недель в крепость с обещанной ротой егерей прибыл новый комендант, а строптивца, невзирая на былые заслуги, отправили командовать кордоном под начало полковника Засса.
Рубахин был искренне расстроен, и не потому, что у него отнимали крепость, в которую он вложил немало сил. Накануне он провел негласное расследование и выяснил, что узник-то, из-за которого он по-вздорил с начальством, не кто иной, как сын его кунака. Он сразу не догадался об этом; мало ли Джамбула-тов в горах. Да и не знал он, что у кунака родился сын. Теперь у него не было ни времени, ни возможности предпринять что-либо для его спасения. Единственное, что он мог сделать – оставить при ребенке Тихона. Тот не хотел расставаться с командиром, но не выполнить его просьбу не мог, да и новому начальнику было все равно. К узникам он был равнодушен, но караулы проверял регулярно. Тихон, памятуя известную поговорку, что новая метла по-новому метет, опасался, что комендант станет чинить строгости в отношении «важного» заключенного. Тот удосужился проведать Бабух с малышом только через две недели. Молча, осмотрел камеру и, указав на окошко, потребовал:
- Сей же час поставить решетки, - уходя, обернулся, уточнил, - железные.
Тихон промолчал. Да и что мог сказать какой-то нестроевой унтер главному в крепости начальнику? Пришлось исполнять. На этом строгости закончились, но с едой стало хуже. Раньше смотрителю комендант благоволил, и он этим пользовался, а теперь остался только скудный паек, выделяемый заключенным только-только, чтобы выжить. Для кормящей женщины и ребенка этого было недостаточно, а у Тихона своих средств не было. Правда, у него был далеко запрятанный червонец, когда-то полученный за убитого черкеса, но он хранил его на черный день, надеясь, что он никогда не наступит.
Бабух была приветлива с Тихоном, и он решил поучить ее языку. Она была весьма смышленой де-вушкой и все схватывала на лету. К немалому удивлению старого смотрителя не прошло и двух месяцев, как туземка стала вполне сносно изъясняться на русском. Он даже возгордился, считая это своей заслугой. Как бы там ни было, это сблизило их. Иногда Бабух даже доверяла ему ребенка, а он и не заметил, как стал относиться к своим подопечным, как к собственным детям. Ему казалось, что обрел семью, которой у него никогда не было. Почти все свое время он тратил на них, благо в тюрьме заключенных, кроме одного – двух проштрафившихся солдат на гауптвахте, не было. Он или помогал Бабух, или приглядывал за нею в смотровое окошко. Часто, услышав горестный вздох или поймав ненароком отчужденный взгляд карих глаз, в котором сквозило всепоглощающее горе, он понимал, насколько и сам он, и вся окружающая обстановка чужды этой несчастной женщине. Тихон догадывался, какие испытания выпали на ее долю, и его пробирала дрожь. Не было сомнений, что она оторвана от собственного ребенка. Что с ним стало, можно было только гадать. Бабух привезли из последней экспедиции генерала Фролова. Смотритель и сам не раз бывал в походах и прекрасно знал, что там происходило. Но, по рассказам уцелевших гренадеров, такого побоища, как в тот раз, он и представить себе не мог.
Несколько больших аулов были стерты с лица земли. Казаки и гренадеры с беспримерной жестоко-стью расправились с туземцами. Взбешенные ожесточенным сопротивлением немногочисленных защитни-ков и видом крови, они уже не разбирали, где старый, где малый, мужчина или женщина перед ними - руби-ли и кололи всех подряд. Уйти никому не удалось; кто уцелел от пушечных снарядов, тот погибал от огня и штыков, и совсем немногие попали в плен. Один из знакомых гренадеров, участвовавший в деле, от увиден-ного тронулся умом. Он то жутко завывал в рыданиях, то бормотал что-то о небесной каре и закатывался в безумном хохоте, наводя ужас на своих товарищей.
Впрочем, участники похода не любили вспоминать о нем. Истово перекрестившись, они замолкали на полуслове. Да и Тихон не слишком любопытствовал.
Раньше он как-то не задумывался о том, что происходит на этой войне и от чего она вообще. Сказа-но; надо бить туземцев, всяких татар и прочих, освободить от них эту землю, он и бил, да и не дело солдата думать, на то есть командиры. Но, познакомившись с Бабух и увидев в остроге дитя, он вдруг засомневался, так ли уж прав полковой священник, благословляя служивых на бой за веру, царя и отечество, против дика-рей. Ведь на этих землях часто встречались православные храмы, а на кладбищах, кроме могильных камней, встречались и кресты. Тихон сам их видел, и не раз. Наверное, многие из них, если и не все, были христиане. Разобраться в своих сомнениях не мог, а спросить или поделиться ими с приятелями равносильно сумасшествию. Так и носил в себе крамольную мысль старый солдат, то забывая о ней, а иногда, вспомнив, теряя покой.
Зима вступила в свои права и лютовала, как никогда раньше. Снега было мало, но, не смолкая, за-вывал восточный ветер, проникая во все щели. Камера Бабух продувалась насквозь, чуточку теплее было возле очага и то, когда горел огонь. Смотритель весь запас дров тратил на них, опасаясь, как бы узница не простудилась. Он видел, что женщина старается быть опрятной, но, за неимением смены, одежда ее поблек-ла, износилась и грела плохо. Она жалась в шубейку, некогда нарядную, а теперь рваную, местами прого-ревшую, и видно было, что мороз пробирает ее до костей, но Тихон так и не услышал от нее ни слова жало-бы.
И вот в его каморке уже не осталось ничего, что могло бы согреть сидельцев. Тихон выменял на ки-сет табака кусок старого войлока и принес узнице. Больше ничем он не мог помочь ей. Она задумчиво по-вертела его и, закатив левый рукав, сняла массивный витой браслет и протянула Тихону:
- Зачем это? – растерянно спросил старый солдат. Он видел, что браслет не простой и слишком до-рогой для простого солдата. Да и помогал он узнице не ради благодарности.
- Возьми его, - попросила Бабух, - продай, иначе мы не переживем эту зиму, а мне надо спасти ре-бенка. Это всего лишь золото, а его жизнь бесценна.
- Но это слишком много.
- Нет, не много. Мне нужна одежда, а то я даже постираться не могу. Купи все, что необходимо - дров, ты говорил, они кончаются, и о себе не забудь. Без тебя мы пропадем.
От этих слов у Тихона в груди что-то всколыхнулось и перехватило дыхание. Он некоторое время смотрел на молодую женщину повлажневшими глазами и, нерешительно потоптавшись, вышел из камеры. Но, пройдя несколько шагов, спохватился и снова предстал перед Бабух:
- Но где же мне найти привычную тебе одежду, дочка? – потерянно, спросил он.
Бабух мягко улыбнулась:
- Купи такую, что носят здесь. Я хочу выглядеть как казачка.
- Вот это дело, это мы мигом, - обрадовано зачастил Тихон.
Вернувшись в свою каморку, смотритель задумался. «Какова узница, вернее – кормилица? - думал он, - ведь он отвечал только за младенца. Видать, она не простая кормилица, а кто же тогда этот младенец, которого нужно держать в остроге?» Об этом он никогда не спрашивал, не его это дело. Старик поежился. Лучше ему не знать об этом. Для него они всего лишь несчастная женщина с ребенком.
Продать золотой браслет было не так-то просто. Не каждому его предложишь, да и любой задастся вопросом, откуда у простого солдата такая дорогая вещь? Как бы беды не накликать на свою голову.
Тихон вздохнул и открыл свой сундучок, развернул чистую тряпицу и вынул червонец, протер, по-любовался его блеском на свет и аккуратно опустил в карман, бережно завернул браслет в тряпицу и спря-тал на самое дно сундука.
Казачка, к которой он обратился, и ростом, и станом походила на Бабух, а потому и одежда, кото-рую она принесла Тихону, оказалась в самую пору. Когда она показалась смотрителю в обновках, старик от удовольствия крякнул; узница отличалась от казачек разве что красотой и могла вполне затеряться среди них.
Через несколько дней Бабух попросилась в станицу, разраставшуюся под защитой крепости. Смот-ритель, пользуясь тем, что старый комендант говорил об ответственности только за малыша, уже не раз отпускал ее. Бабух не рвалась на волю и очень быстро возвращалась. Только однажды случилась неприят-ность. Солдаты, приданные в помощь смотрителю, увидев ее, вознамерились приударить за ней. Поначалу все было пристойно, но, получив недвусмысленную отповедь, один из них решил овладеть ею силой. На следующий день вся крепость знала, что дикарка из острога сломала нос солдату. Но и у самой Бабух на лице багровел огромный синяк. Смотритель немедленно отправился к коменданту, и на следующий день солдат убрали из острога за ненадобностью. С тех пор все было тихо и мирно, поэтому Тихон не стал пре-пятствовать и на этот раз.
Бабух отсутствовала недолго и вернулась с мешком белой шерсти. Тихон подумал, что она хочет сделать из нее ложе для ребенка и в душе похвалил ее за находчивость, но он ошибался. Женщина потребо-вала как можно больше воды и дров, а через пару дней она уже сушила настоящую белоснежную бурку. Правда, она была маловата размером, но десятилетний парнишка вполне мог укрыться от любой стужи. Ну а малышу-узнику в ней любой мороз будет нипочем.
Он по прежнему докладывал коменданту, но теперь говорил только то, что хотелось услышать на-чальству, резонно рассудив, что, чем меньше забот будет у начальства относительно узников, тем меньше будут беспокоить его самого. Но во время последнего доклада, то ли от восхищения кормилицей, то ли от гордости за нее, он рассказал, что она изготовила чудную бурку для ребенка. Тихону всегда казалось, что комендант, слушая его, всячески показывает, что выполняет тяжкую обязанность, а на самом деле его вовсе не интересует, что происходит в остроге. Обычно их высокоблагородие даже не удостаивал его ответом - простым взмахом руки он показывал, что доклад выслушал, и смотритель может идти. Но на этот раз, ус-лышав о бурке, глаза коменданта загорелись, и он пожелал немедленно увидеть ее и даже не поленился лично навестить узников.
Он долго вертел в руках изделие Бабух; гладил, мял, прикладывал к щеке, нюхал и восхищенно цо-кал языком. Сама же мастерица, не обращая никакого внимания на офицера, занималась ребенком в проти-воположном углу помещения. Наконец комендант, зная, что настоящая черкесская бурка должна стоять вместе с папахой, проверил ее на стойкость. Он еще раз огладил стоящую бурку и, повернувшись к смотри-телю, приказал:
- Ты, верно, умеешь общаться с ней. Пусть изготовит точно такую же, но настоящую, а не игрушеч-ную. Выясни, что для этого необходимо, и доложи мне. Приступай, через неделю у меня должна быть такая же, - и, не дожидаясь ответа, удалился из камеры.
Тихон стоял, виновато переминаясь с ноги на ногу:
- Прости, дочка. Похвалил тебя некстати. Старый дурак – не подумал, что из этого выйдет. Что же теперь делать?
- Не волнуйся, Тихон, - Бабух слышала распоряжение коменданта и уже решила, как нужно дейст-вовать. – Как у вас говорят: «Бог не выдаст – свинья не съест». Скажи ему, что одному человеку не под силу изготовить бурку для взрослого. Мне нужны помощницы.
- Так их благородие даст солдат в помощь, хоть целую роту.
- Солдаты мне ни к чему. Какие из них помощники? Женщины, и только горянки. Казачек мне учить некогда. Со мною многих взяли. Мне нужны хотя бы две. Еще нам нужно помещение в два раза больше этой комнаты. И там должно быть тепло. Летом мы делаем бурки на улице, а сейчас нельзя – шерсть не будет киснуть на морозе. И не забудь сказать; шерсти должно быть вдоволь. И от ее качества зависит - хорошая получится вещь или нет.
Комендант, как всегда, молча, выслушал смотрителя и махнул рукой, но через пару часов к нему привели двух девушек, а к вечеру доставили шерсть. Денщик коменданта передал, что на ближайшие две недели в распоряжение смотрителя передается большая комната в строящейся казарме.
Бабух не горела желанием услужить надменному коменданту, но каждый час, каждую минуту, про-веденную в заточении, она не переставала думать о своих близких. Что сталось с Шумахо? Может, Зулихан все же выжила? Если она жива, то и Нурий жив. Бабух не могла представить ни сына, ни золовку мертвыми. Через пару дней после пленения, несколько успокоившись, она прислушалась к себе и, вопреки тому, что она видела собственными глазами, уверовалась, что они живы. Уж слишком спокойно было ее сердце. Будь иначе, оно бы подсказало. Первые дни в неволе она жила, сообразуясь с обстоятельствами, не имея ни воз-можности, ни душевных сил осмыслить происшедшее. Все ее помыслы были направлены на то, чтобы огра-дить и защитить ребенка.
Разлуку с односельчанами и весь путь до крепости она пережила, будто сторонний наблюдатель. В остроге поначалу она была занята обустройством, даже в замкнутом пространстве тесной камеры она находила возможность не оставаться без дела. Но прошла неделя, другая, и память с изощренным коварством стала подкидывать отрывки воспоминаний с картинками особо жутких моментов пленения вперемешку со счастливыми мгновениями мирной жизни. Иногда захваченная страшной картиной экзекуции или разлетающегося на куски родного дома, она надолго застывала, теряя ощущение внешнего мира. Когда такие видения стали повторяться все чаще и чаще, она вдруг поняла, что если не сумеет вырваться из-под власти этих видений, не только не сохранит ребенка, но и сама не выживет. Собрав волю в кулак, она заставила себя вспомнить шаг за шагом все, что происходило в ущелье накануне и во время нападения. На особо тяжелых моментах она сознательно задерживалась, стараясь не пропустить ни мгновения. Затем стала сопоставлять все разговоры, действия и события и совершенно осознанно пришла к выводу, что жителей ущелья предали. Шумахо редко делился о предстоящих воинских делах, но в тот раз он обмолвился, что «к счастью торговец сообщил о готовящемся на соседей нападении, и, возможно, им удастся спасти людей». Теперь Бабух была уверена, что неурочный приезд торговца, его поездки по аулам, посиделки в кунацких, необычайная щедрость и скорый отъезд были связаны с готовящимся нападением. Значит, отъезд Джамбулата с отрядом было заранее спланировано генералом. Ей стало еще горше; вполне возможно, что князь со своими людьми попали в заранее приготовленную ловушку.
Чтобы отвлечься от тяжких мыслей, Бабух нарочно стала вспоминать о том времени, когда Джам-булат с Шумахо впервые навестили их на Кислых водах. После их отъезда, она стала замечать, что с Анной что-то происходит. Она стала задумчивой, иногда теряла нить разговора, отвечала невпопад, часто мечтательно задумывалась и, если случалось обратиться к ней в такую минуту, непроизвольно краснела. Бабух и сама, того не подозревая, была в таком же состоянии. Некоторое время подруги, стесняясь, скрывали друг от друга свои чувства. Первой не выдержала Анна. Исподволь, но настойчиво она стала выс-прашивать Бабух обо всем, что она знает о Джамбулате. Тогда-то все и открылось; девушки были влюблены. Наступило время, наполненное мечтами, волнениями, надеждами и даже разочарованием. Словом, это были самые счастливые дни в их недолгой жизни. Они с нетерпением ждали лета, когда они поедут в аул и увидят своих возлюбленных. Только мамка их была опечалена, представляя будущее своих воспитанниц в самом мрачном свете. Но все разъяснилось или по крайней мере появились основания для надежды, когда они приехали в аул.
Для девушек и для мамки тоже стало полной неожиданностью, что в честь Бабух в ауле затеяли иг-рища, о которых задолго объявил Джамбулат, что проведет их, если Бабух найдется живой и здоровой. Как только князь возвратился из поездки в Кислые воды, он разослал глашатаев во все окрестные аулы с вестью о дате проведения игр. Сам отправился к отцу, чтобы он отправил приглашения к самым уважаемым музы-кантам и хатияко
При воспоминании о тех играх, у Бабух лицо разглаживалось и покрывалось румянцем, а в уголках губ появлялась улыбка. Еще ребенком она слышала о таких играх, но видеть их не приходилось, и тем бо-лее не могла предположить, что они будут проводиться в ее честь. Зрелище было грандиозным. Народу съе-халось видимо-невидимо; молодые и пожилые, мужчины и женщины и, конечно, парни, девушки и дети. Гулянье было поистине всенародным. Люди, уставшие от бед и невзгод, изголодались по празднику и от души веселились. В течение трех дней на живописном лугу царили песни и танцы, чередовавшиеся с сорев-нованиями в борьбе, джигитовке, владении оружием и обильным угощением. В разгар веселья старейшины родов выбрали самую красивую девушку из присутствующих, которой предстояло стать королевой игрищ. К несказанной радости Бабух, избранницей стала Анна. С самым уважаемым гостем она прошлась по кругу, плывя будто лебедь, как ее учила Бабух. Мамка радовалась за своих воспитанниц, то и дело утирая непослушные слезы. Джамбулат и Шумахо, обремененные множеством обязанностей, ухитрялись не ос-тавлять подруг без внимания.
Припоминая подробности тех далеких дней, Бабух вдруг явственно представила гостя - русского офицера с «говорящими усами». Он разительно напоминал коменданта крепости, правда, заматеревшего, припорошенного сединой. Через минуту она была уверена, что это кунак князя, и в душе затеплилась искор-ка надежды. Нет, не на свободу, она не могла надеяться, что комендант нарушит свой долг, но он мог знать о судьбе князя и его людей.
Однако зыбкая надежда погасла, как и искра, не успев воспламениться. Из недовольного бормота-ния Тихона она поняла, что коменданта сменили, возможно, даже потому, что стало известно о его дружбе с Джамбулатом. Эта неудача не столько расстроила ее, как укрепила в мысли, что не следует надеяться на помощь извне, чтобы выжить нужно рассчитывать только на себя.
Она не призналась старику-смотрителю, но была довольна, что комендант обратил внимание на ее изделие. Теперь она надеялась, что ей пришлют в помощницы кого-нибудь из землячек. Возможно, у них можно будет узнать какие-то новости.
Девушки, одна из них черкешенка, другая ногайка, давно уже были в наложницах у офицеров в кре-пости, но все же кое-какие новости принесли. Бабух узнала, что ее земляков, оставшихся в живых и негод-ных для продажи, поселили по левую сторону Зеленчука в среднем ее течении поблизости от ногайских аулов, считающихся лояльными и даже союзниками русским властям. В крепости да и во всей округе ни для кого не секрет, что в остроге содержится сын князя Джамбулата. Ногайка сказала, что она слышала, как ее господин говорил, что как только слух об этом дойдет до князя, он тут же примчится на выручку. И тогда его ничто не спасет. Наконец-то он будет схвачен или убит, и в округе наступит спокойствие.
- А что говорят обо мне? – затаив дыхание, спросила Бабух.
- Ничего. Говорят, что за ребенком ухаживает одна кормилица. И все. Мне кажется, что слухи рас-пускают намеренно, чтобы они обязательно дошли до князя. Даже место, где содержат ребенка - не тайна. Вся округа знает об этом.
Бабух больше ни о чем не стала спрашивать. Теперь она была уверена, что князь жив. Но в сердце поселилась новая тревога; русские приготовили для него ловушку. Не было сомнений, что и Шумахо будет с ним. Князь всегда был рассудителен и, прежде чем предпринять что-либо, просчитывал все возможные препятствия. Конечно же, он догадается, что эти слухи откровенное приглашение в ловушку. И все же Бабух тревожилась; а вдруг слепая отцовская любовь вынудит его на отчаянный шаг. Оставалась одна надежда - благоразумие князя.
Работа над изготовлением бурки шла споро. Бабух с головой ушла в привычное занятие, но тревож-ные мысли не оставляли. Когда оставалось только высушить бурку, Джатагур стал подавать голос. Спокой-ный прежде ребенок заходился в крике. Ни ласковые увещевания, ни укачивания не могли успокоить его. Бабух испугалась, что он заболел – лобик мальчика был горячим. Она использовала все свои познания, но причину его беспокойства так и не поняла.
- А может, он просто голоден, - предположила одна из девушек.
- Что ты говоришь, - возразила другая, - он ел совсем недавно.
- Ну, так что ж, посмотри, какой великан. Он же растет. С каждым днем ему все больше надо. Бабух, дай ему грудь, может он успокоится?
Встревоженная женщина не стала спорить. Как только малыш получил грудь, Бабух вскрикнула от боли. Ребенок больно укусил ее и, не отпуская ни на мгновение, стал жевать сосок. Девушки, выжидая, на-блюдали за ними, а Бабух сквозь слезы счастливо улыбалась. Джатагур был вполне здоров, просто у него стали прорезаться зубы.
Бурка получилась на славу, и комендант не преминул похвалиться ею. Как только она была готова, он накинул ее и проехался по всем службам крепости, якобы с проверкой, а потом направился в станицу по делам. Как бы там ни было, цели своей он достиг. Для офицеров, у которых служба была не очень обреме-нительной, а развлечений, кроме карт и выпивки, только бранное поле, даже такая мелочь, как новая бурка коменданта была поводом поговорить.
Конечно, бурка вызвала завистливые взгляды некоторых офицеров, но еще больший интерес они проявили к мастерице, которая их изготовила. И вовсе не праздный. Комендант собственно этого и добивал-ся. Он вызвал Тихона и распорядился о том, что никто без его ведома не должен встречаться с кормилицей. Для смотрителя это не было новостью, но раньше ни комендант, ни кто-либо другой не интересовался Ба-бух. Теперь же было совсем другое дело. Офицеры и вольноопределяющиеся через своих денщиков или ор-динарцев старались выведать, откуда она взялась и нельзя ли заказать ей бурку?
Тихона такой интерес к своей персоне и узнице не слишком радовал, и он старался отнекиваться, но о каждом новом случае рассказывал своей подопечной.
- Лучше бы мне держать язык за зубами, - говорил он виновато. – Теперь щеголи со всей Кавказской линии налетят как коршуны. Неужто им всем можно угодить? Даже баб со всей станицы не хватило бы, чтобы свалять столько бурок, а ты одна.
- Не думай об этом и не вини себя, - утешала его Бабух, - если я не захочу, никто меня не заставит работать. А если и заставят, так я знаю, как отбить у них охоту. Хорошую бурку без души не сделаешь, а плохая никому не нужна.
В отличие от смотрителя комендант нисколько не был огорчен таким интересом к туземке. Он этого и добивался. Сейчас он обдумывал, как без лишних пересудов забрать к себе кормилицу в служанки. Собст-венно, не так это и сложно, но что делать с младенцем? Если до начальства дойдет слух, что ребенок не в остроге, то можно и места лишиться. Но и это не главное – всегда найдутся отговорки. А вот сам ребенок, примет ли он другую кормилицу? Ему вовсе не хотелось ни видеть ребенка, ни слушать его крики.
В конце концов, решив, что все само собой образуется, комендант позвал ординарца:
- Вот что, любезный. Приведи-ка мне смотрителя гауптвахты.
- Слушаюсь, ваше благородие, - заученно ответил молоденький паренек из вольноопределяющихся и остался стоять на месте.
- Ну, что еще? – недовольно спросил комендант.
- Прибыл некто поручик Каленский для продолжения службы.
- Так, проси. Стой! – остановил он ординарца, - проводи денщика поручика на квартиру и бегом за смотрителем!
Ординарец и впрямь побежал. «Мальчишка», с усмешкой подумал комендант, вставая из-за стола. Не успел ординарец скрыться за дверью, как в кабинет вошел высокий стройный офицер лет двадцати пяти. В приоткрытую дверь комендант заметил меховую доху с собольим воротником, небрежно брошенную на лавку. Он с некоторой завистью отметил, что мундир молодому офицеру к лицу, будто он родился в нем.
Следующая публикация
Комментарии 26
А что я? Успокаиваю, мол, это уже в последний раз, дальше непролазные горы, переселять уже некуда.
- Тебе бы при штабе у Фролова служить, - подначил денщика Каленский.
- А что? Пожалуй, справился бы не хуже иных.
- И как же? – удивленный необычайной смелостью, спросил Станислав.
Федор некоторое время помолчал, потом, решившись, тряхнул головой и выдал:
- Перво-наперво, замирился бы – не на словах, а на деле. Эти горцы, хоть и говорят, что дикари, то-же люди, и жить хотят, как и мы. Не понимаю я, за что мы здесь воюем. За землю? Так на Руси земли вдо-воль. Другое дело, если бы они нам мешали, но скоро девять месяцев, как мы с вами здесь, а они ни разу нас не беспокоили. Казаки рассказывают, что и на Хопре им всего хватало, а их согнали с насиженных мест. Пришлось бросить все нажитое. Пригнали сюда, и здесь им покоя нет. Им бы пахать да детей растить, а их снова гонят незнамо куда. Ни они, ни горцы не хотят умирать. Так зачем нужна эта война? Некоторые го
...ЕщёА что я? Успокаиваю, мол, это уже в последний раз, дальше непролазные горы, переселять уже некуда.
- Тебе бы при штабе у Фролова служить, - подначил денщика Каленский.
- А что? Пожалуй, справился бы не хуже иных.
- И как же? – удивленный необычайной смелостью, спросил Станислав.
Федор некоторое время помолчал, потом, решившись, тряхнул головой и выдал:
- Перво-наперво, замирился бы – не на словах, а на деле. Эти горцы, хоть и говорят, что дикари, то-же люди, и жить хотят, как и мы. Не понимаю я, за что мы здесь воюем. За землю? Так на Руси земли вдо-воль. Другое дело, если бы они нам мешали, но скоро девять месяцев, как мы с вами здесь, а они ни разу нас не беспокоили. Казаки рассказывают, что и на Хопре им всего хватало, а их согнали с насиженных мест. Пришлось бросить все нажитое. Пригнали сюда, и здесь им покоя нет. Им бы пахать да детей растить, а их снова гонят незнамо куда. Ни они, ни горцы не хотят умирать. Так зачем нужна эта война? Некоторые гово-рят, что горцы настолько гостеприимны и добродушны, что таких соседей еще поискать.
Каленский растерянно слушал денщика. Своей добротой он оказал, хоть и любознательному, но простому мужику, медвежью услугу. А ну, услышит кто-нибудь его речи. Не сносить тогда головы ни ему, ни его хозяину. Первой мыслью было одернуть, поставить на место мужика. Сделать это проще простого – разок двинуть кулаком и вся недолга. Но тогда он и сам будет похож на ненавистных ему самодуров - рабо-владельцев, а Федор, доверившись ему, ждал ответа.
- Ты, вот что, - Каленский раздумчиво поставил пустую чашку на стол, - сделаем вид, что я ничего не слышал, а ты больше нигде и никогда не заводи таких речей. Распустил я тебя, а это до добра не доведет. С завтрашнего дня пойдешь валить лес, пока голову свою не остудишь.
Федор вскочил и взял под козырек:
- Как скажете, ваше сиятельство, - гаркнул он, но, видя, что поручик все так же спокоен, зло, сверк-нув глазами, спросил, - а как прикажете понимать, что грудного дитятю в остроге держуть, как наизлейшего душегуба?
Как ни странно, и на этот выпад поручик отреагировал внешне спокойно, хотя внутри все клокота-ло:
- Иди, Федор, - ты мне надоел.
Спустя некоторое время, уже успокоившись, Каленский позвал денщика.
- Что слышал про ребенка? – спросил он.
- Разное говорят, ваше благородие, - начал Федор, будто и не было предыдущего разговора. – Гово-рят, будто командующий лично распорядился поместить его в острог. А когда комендант заартачился, на-стоял на своем, а подполковника за непослушание отправил на дальний кордон. Смотрителем в остроге одноглазый Тихон. Он ни с кем дружбы не водит но, говорят, смотрит за узником, как за собственным дитем. А самого ребенка никто не видел. При нем еще кормилица. Она, бывает, выходит и даже в станицу бегает. На днях видел я, как в острог входила казачка - видная такая. Но она ли кормилица – не знаю.
- Точно казачка, не черкешенка?
- Не могу знать, ваше благородие. Одета, как казачка, а там – поди, разберись.
- Значит, завтра все мне разузнай, и про Тихона, и ребенка, и кормилицу.
- А, как же лес валить? – с едва заметной надеждой спросил Федор.
- П
...ЕщёСпустя некоторое время, уже успокоившись, Каленский позвал денщика.
- Что слышал про ребенка? – спросил он.
- Разное говорят, ваше благородие, - начал Федор, будто и не было предыдущего разговора. – Гово-рят, будто командующий лично распорядился поместить его в острог. А когда комендант заартачился, на-стоял на своем, а подполковника за непослушание отправил на дальний кордон. Смотрителем в остроге одноглазый Тихон. Он ни с кем дружбы не водит но, говорят, смотрит за узником, как за собственным дитем. А самого ребенка никто не видел. При нем еще кормилица. Она, бывает, выходит и даже в станицу бегает. На днях видел я, как в острог входила казачка - видная такая. Но она ли кормилица – не знаю.
- Точно казачка, не черкешенка?
- Не могу знать, ваше благородие. Одета, как казачка, а там – поди, разберись.
- Значит, завтра все мне разузнай, и про Тихона, и ребенка, и кормилицу.
- А, как же лес валить? – с едва заметной надеждой спросил Федор.
- Послезавтра пойдешь.
- Все сполню, - разочарованно ответил денщик и вышел.
Федору сойтись с Тихоном накоротке не удалось. Смотритель своим единственным глазом подозри-тельно смотрел на него и на вопросы отвечал неохотно. А когда Федор коснулся его подопечных, недобро зыркнул, как ворон, и занялся своими делами. Федор все же узнал, что, кроме кормилицы, посторонних в остроге не бывает, а сам Тихон испытывает нужду в дровах. У каптенармуса выяснил, что и с питанием узников не все хорошо.
Выслушав доклад денщика, Каленский дал денег и велел договориться в станице, чтобы каждый день присылали ему парного молока. На вырубке распорядился отобрать воз сушняка. Когда все было готово, Федор снова отправился к смотрителю, теперь уже с дровами. Тихон встретил его неласково, но от дров не отказался.
- С чего это его высокоблагородие так расщедрился? – в замешательстве, не понимая, что задумал комендант, с подозрением спросил он. – Да и кто ты? Я в крепости всех знаю, а тебя так второй раз вижу.
- Ты про что это? Мы с моим барином недавно приехали. Я ему про вашу нужду рассказал, так он вот дров прислал. Еще велел передать, что каждое утро я буду приносить тебе молока для твоих узников. Если чего еще надо – скажи. Только вот просил, чтобы комендант али еще кто ничего об этом не прознал
Тогда-то и завязался разговор со смотрителем, и Федор все разузнал обстоятельно. Тихон рассказал, как он невзначай похвалился коменданту буркой для ребенка и что за этим последовало.
- Теперь вот каждый день жду, что заберут мамку-то, а дите малое другую и не признает. Что тогда? Пропадет ведь малец. Тут намедни прислали бабу; вроде бы и неплохая, и молока у нее вдоволь, а не захо-тел ее наш княжич. Благим матом орал, кусался, а есть не стал. Как мамка взяла его на руки, так враз затих. Во как оно, - Тихон, горестно вздыхая, помолчал, потом как бы самого себя спросил, - А если чего случится с мальцом, что я скажу Андрону Силантьевичу?
- А это кто, комендант?
- Бывший. Это мой командир. Мы с ним, почитай, больше двадцати годков вместе были. Когда его выслали на кордон, он меня оставил, чтобы я дитя в обиду не давал.
- Да, плохи твои дела, - посочувствовал Федор, - ты, это, не кручинься пока. Я своему поручику рас-скажу про эти дела. Он, знаешь, не чета этим, н
...ЕщёТогда-то и завязался разговор со смотрителем, и Федор все разузнал обстоятельно. Тихон рассказал, как он невзначай похвалился коменданту буркой для ребенка и что за этим последовало.
- Теперь вот каждый день жду, что заберут мамку-то, а дите малое другую и не признает. Что тогда? Пропадет ведь малец. Тут намедни прислали бабу; вроде бы и неплохая, и молока у нее вдоволь, а не захо-тел ее наш княжич. Благим матом орал, кусался, а есть не стал. Как мамка взяла его на руки, так враз затих. Во как оно, - Тихон, горестно вздыхая, помолчал, потом как бы самого себя спросил, - А если чего случится с мальцом, что я скажу Андрону Силантьевичу?
- А это кто, комендант?
- Бывший. Это мой командир. Мы с ним, почитай, больше двадцати годков вместе были. Когда его выслали на кордон, он меня оставил, чтобы я дитя в обиду не давал.
- Да, плохи твои дела, - посочувствовал Федор, - ты, это, не кручинься пока. Я своему поручику рас-скажу про эти дела. Он, знаешь, не чета этим, нашим – настоящий барин, повыше князя будет. Правда, не пойму, почему он такой добрый, будто и не барин вовсе. Может, он чего придумает.
Каленский придумать ничего не смог. Идти на конфликт с комендантом было не с руки. Он в крепо-сти бог и царь, всегда сумеет оправдаться, а сам Станислав уже успел встать многим офицерам на линии поперек горла. Один Пулло чего стоит. Благо, перевели его то ли в Чечню, то ли в Дагестан. Словом, не зная за что ухватиться, попросил Федора, чтобы Тихон как-нибудь прислал кормилицу к нему. Как бы ни непри-ятно было нести ответственность за всю русскую армию, но он решил переговорить с нею. Возможно, он сумеет как-то помочь ей и ребенку.
Бабух пребывала в тревожном ожидании перемен в своей судьбе, когда метельным вечером Тихон, принеся охапку сухих дров, присел у огня в глубокой задумчивости. Бабух заподозрила, что он узнал какие-то новости и теперь не знает, как сообщить их. Не ожидая ничего хорошего, Бабух не стала торопить его. Наконец Тихон, решившись, поднял голову:
- Не знаю к добру или нет, дочка, но что-то происходит, - начав, он сбросил задумчивость и про-должил. – В крепости появился какой-то офицер из поляков. В небольшом чине, всего лишь поручик. Но он почему-то интересуется тобой. Вот эти дрова и молоко утром – он прислал. Что ты думаешь об этом? Мо-жет, это кто-то из твоих знакомых?
Бабух удивленно слушала старика, лихорадочно копаясь в своей памяти – может кто-то из времен, когда она жила на Кислых водах? Но, к сожалению, таких знакомых, ни у нее, ни у Анахей не было. Может, у Глафиры? В ее бытность не было, а если появились после, то откуда мамка может знать, что ее Любушка в плену? Конечно, если бы она знала об этом, то нашла бы способ помочь, но как сообщить ей? Мысли Бабух ушли совсем в другую сторону. Она стала придумывать разные способы, но нетерпеливое покашли-вание Тихона вернула ее в мрачную камеру с маленьким оконцем, забранным в решетку.
- Нет, Тихон, не припомню. А сколько ему лет?
- Вот уж не знаю. Я его не видел. Его денщик приходил….
И вдруг Бабух потеряла нить разговора - представилась горная дорога и скорбная вереница пленных односельчан, удаляющаяся от родных пепелищ. Она, заходясь в рыданиях, стенает над бездыханным телом подруги, эфенди бормочет молитву, а рядом в терпеливом ожидании стоит молодой офицер, сочувственно опус
...ЕщёБабух удивленно слушала старика, лихорадочно копаясь в своей памяти – может кто-то из времен, когда она жила на Кислых водах? Но, к сожалению, таких знакомых, ни у нее, ни у Анахей не было. Может, у Глафиры? В ее бытность не было, а если появились после, то откуда мамка может знать, что ее Любушка в плену? Конечно, если бы она знала об этом, то нашла бы способ помочь, но как сообщить ей? Мысли Бабух ушли совсем в другую сторону. Она стала придумывать разные способы, но нетерпеливое покашли-вание Тихона вернула ее в мрачную камеру с маленьким оконцем, забранным в решетку.
- Нет, Тихон, не припомню. А сколько ему лет?
- Вот уж не знаю. Я его не видел. Его денщик приходил….
И вдруг Бабух потеряла нить разговора - представилась горная дорога и скорбная вереница пленных односельчан, удаляющаяся от родных пепелищ. Она, заходясь в рыданиях, стенает над бездыханным телом подруги, эфенди бормочет молитву, а рядом в терпеливом ожидании стоит молодой офицер, сочувственно опустив голову. Кажется, он был поручик. Но вряд ли это он. Со времени, как водворили ее в крепость, она не видела ни одного из участников того побоища. Во всяком случае, из тех, кого она запомнила.
- …просил очень, - Тихон, не заметив волнения своей подопечной, продолжал рассказывать, - чтобы об этом не прознал комендант или кто другой. Оно и правильно, мало ли что они подумают.
Смотритель замолчал и, выжидающе, посмотрел на Бабух. Она смущенно потупилась:
- Прости, Тихон. Я, кажется, задумалась и прослушала, что ты сказал.
Тихон кашлянул в кулак:
- Этот офицер хочет с тобой встретиться, просит зайти к нему, но так, чтобы об этом не проведал комендант.
- Может, он хочет, чтобы я и ему сделала бурку?
- Не знаю, может и так, но денщик об этом даже и не спрашивал.
Бабух ненадолго задумалась. Мгновенно в голове родилась надежда и созрел план, на первый взгляд, несбыточный. Но чем черт не шутит, а вдруг получится? Она тряхнула головой:
- Обычаи моего народа не позволяют мне делать этого, но ради ребенка я встречусь с ним. Мой муж верит мне и простит. Только одна я не пойду, а как быть с малышом?
- Дак, пусть тебя денщик и проводит. Он, кажется, человек не плохой, а я с княжичем побуду.
- Тогда не будем терять времени, иди за денщиком, - она не стала делиться своей задумкой. Если получится, то лучше, если об этом будут знать как можно меньше людей.
Поздним вечером, уже подходя к квартире незнакомца, она поймала себя на том, что шепчет молит-ву, прося, чтобы барином денщика оказался тот самый офицер, который помог ей похоронить Анахей. Убе-дившись, что предчувствие не обмануло ее, Бабух облегченно вздохнула и, привалившись к бревенчатой стене, прикрыла глаза.
Каленский ждал ее, взволнованно вышагивая по комнате, но, увидев ее, растерялся, не зная с чего начать. Он пододвинул стул женщине и приказал Федору:
- Оставь нас, приготовь пока чаю.
- Нет, - заявила Бабух, - одна я с вами не останусь. Я не боюсь, но не должна.
- Самовар уже готов, я мигом, - сказал Федор и выскочил из комнаты.
Каленский растерянно развел руками:
- Мне
...Ещё- Дак, пусть тебя денщик и проводит. Он, кажется, человек не плохой, а я с княжичем побуду.
- Тогда не будем терять времени, иди за денщиком, - она не стала делиться своей задумкой. Если получится, то лучше, если об этом будут знать как можно меньше людей.
Поздним вечером, уже подходя к квартире незнакомца, она поймала себя на том, что шепчет молит-ву, прося, чтобы барином денщика оказался тот самый офицер, который помог ей похоронить Анахей. Убе-дившись, что предчувствие не обмануло ее, Бабух облегченно вздохнула и, привалившись к бревенчатой стене, прикрыла глаза.
Каленский ждал ее, взволнованно вышагивая по комнате, но, увидев ее, растерялся, не зная с чего начать. Он пододвинул стул женщине и приказал Федору:
- Оставь нас, приготовь пока чаю.
- Нет, - заявила Бабух, - одна я с вами не останусь. Я не боюсь, но не должна.
- Самовар уже готов, я мигом, - сказал Федор и выскочил из комнаты.
Каленский растерянно развел руками:
- Мне необходимо поговорить с вами, а Федору незачем знать о чем.
- Разве ваш слуга говорит по-французски? Что, - видя удивление офицера, усмехнулась Бабух, - не ожидали, что дикари могут говорить на этом языке?
- Но как? – не мог прийти в себя поручик, - я видел ваше селение. Откуда там может быть француз-ский?
- Это длинная история. Кстати, вы еще не представились, а говорить с незнакомцем как-то не с руки.
Каленский покраснел и, щелкнув каблуками, представился. Вошел Федор с урчащим самоваром и дальше разговор продолжался все на том же французском. Заинтригованный поручик слушал безупречную речь горянки и вспоминал ротмистра Нартуга. Тот тоже говорил на чужих для него языках исключительно правильно. Обжегшись горячим чаем, он спохватился и предложил гостье свою помощь.
Бабух не стала отнекиваться, но ответила не сразу. Пытливо глядя ему в глаза, будто пытаясь уга-дать, можно ли ему доверять, она спросила:
- До каких пределов можно рассчитывать на вашу помощь? – она чуть помедлила и добавила, - и чего это будет стоить?
Каленского неприятно кольнуло последнее замечание, но он, поморщившись, сдержался:
- Вам это ничего не будет стоить. Я просто хочу облегчить ваши страдания. Наверное, и я в них в какой-то степени повинен. Конечно, речь не о том, чтобы устроить вам побег. А в остальном я к вашим ус-лугам.
- Что ж, по крайней мере, честно, - и Бабух решилась, да вряд ли ей представится другая возмож-ность. – Вы действительно можете оказать мне большую услугу. При этом вы ничем не рискуете, при усло-вии, что разговор наш останется между нами.
- Говорите. Даже о нашей встрече никто не узнает. Об этом я позабочусь.
- Надо съездить в Кислые воды. Это ведь недалеко отсюда? И остановиться в гостинице госпожи Бирюковой. Она, насколько я знаю, самая известная, если не единственная в том городке. И обязательно встретиться с хозяйкой. Ее зовут Глафира Егоровна. Передайте ей, что Любушка здесь с ребенком, а Анна умерла, - с трудом сдерживая непослушные слезы, Бабух закончила. – Это все. Сделайте это, и я буду без-мерно обязана вам.
- Думаю, это совсем не сложно, - Каленский был несколько разочарован простотой поручения. Он ожидал чего-то требующего известных усилий. – Я много слышал о чудодейственных водах, и желание ис-пробовать их не вызовет лишних вопросов. Я понимаю так, что это необходимо сделать как можно быстрее?
- Да, если возможно.
- Я немедленно займусь этим, - Каленский раздумчиво забарабанил пальцами по столешнице. Бабух видела, что он хочет что-то сказать, и ждала. Станислав, колеблясь, порывал
...Ещё- Говорите. Даже о нашей встрече никто не узнает. Об этом я позабочусь.
- Надо съездить в Кислые воды. Это ведь недалеко отсюда? И остановиться в гостинице госпожи Бирюковой. Она, насколько я знаю, самая известная, если не единственная в том городке. И обязательно встретиться с хозяйкой. Ее зовут Глафира Егоровна. Передайте ей, что Любушка здесь с ребенком, а Анна умерла, - с трудом сдерживая непослушные слезы, Бабух закончила. – Это все. Сделайте это, и я буду без-мерно обязана вам.
- Думаю, это совсем не сложно, - Каленский был несколько разочарован простотой поручения. Он ожидал чего-то требующего известных усилий. – Я много слышал о чудодейственных водах, и желание ис-пробовать их не вызовет лишних вопросов. Я понимаю так, что это необходимо сделать как можно быстрее?
- Да, если возможно.
- Я немедленно займусь этим, - Каленский раздумчиво забарабанил пальцами по столешнице. Бабух видела, что он хочет что-то сказать, и ждала. Станислав, колеблясь, порывался спросить о девушке из леса, но так и не решился, посчитав неуместным обременять узницу своими сердечными делами. Он встряхнулся и сказал:
- Скажите смотрителю, чтобы по любому поводу за помощью обращался к Федору. А то он слиш-ком строго оберегает вас. Федор, собирайся. Мы вместе проводим вас – уже поздно
Глава 14
Заскучавший было от однообразных крепостных будней, Каленский с энтузиазмом взялся за выполнение обещания. Безупречная французская речь в устах дикой горянки и последовавшая просьба, заинтриговав, произвели на него впечатление и возбудили немалое любопытство. Здесь крылась какая-то тайна, может, романтическая, а может, нелицеприятная, но пока не доступная его разумению. Однако врожденное благородство не позволило расспрашивать даму. Он удовольствовался тем, что посчитала нужным сказать кормилица, считая, что со временем откроется и тайна.
Ротный на его желание съездить на воды отнесся с пониманием:
- Поезжайте, голубчик, развеетесь, - добродушно сказал он, - Вам, столичным гвардейцам, трудно привыкать к нашим серым будням. А здесь мы и без вас как-нибудь справимся. Однако не забудьте доло-житься коменданту. Сдается мне, что после наших предложений он не слишком жалует нас и при случае может напакостить.
Подполковник не стал артачиться. Он, и
...ЕщёГлава 14
Заскучавший было от однообразных крепостных будней, Каленский с энтузиазмом взялся за выполнение обещания. Безупречная французская речь в устах дикой горянки и последовавшая просьба, заинтриговав, произвели на него впечатление и возбудили немалое любопытство. Здесь крылась какая-то тайна, может, романтическая, а может, нелицеприятная, но пока не доступная его разумению. Однако врожденное благородство не позволило расспрашивать даму. Он удовольствовался тем, что посчитала нужным сказать кормилица, считая, что со временем откроется и тайна.
Ротный на его желание съездить на воды отнесся с пониманием:
- Поезжайте, голубчик, развеетесь, - добродушно сказал он, - Вам, столичным гвардейцам, трудно привыкать к нашим серым будням. А здесь мы и без вас как-нибудь справимся. Однако не забудьте доло-житься коменданту. Сдается мне, что после наших предложений он не слишком жалует нас и при случае может напакостить.
Подполковник не стал артачиться. Он, и вправду, с опаской поглядывал на столичного франта, во-зомнившего себя военным стратегом. Как знать, что может выкинуть этот хлыщ в следующий раз и кто за ним стоит? Сторонится местного общества, ни с кем близко не сходится, непонятный он какой-то. Так что лучше держать его подальше от крепостных дел.
С рассветом Каленский выехал из крепости, взяв заводную лошадь, без всякого сопровождения.
Через день после его отъезда комендант внеурочно вызвал смотрителя. Обычно он, не глядя на Ти-хона, выслушивал доклад и, молча, махнув рукой, отпускал. В этот раз он нарушил заведенный им же поря-док и в упор взглянул на смотрителя. От вида обезображенного раной лица поморщился и отвел взгляд.
- Как там наша узница справляется со своим подопечным? Говорят, он приболел. Не выздоровел еще? – спросил он между прочим, будто и не ждал ответа.
- Кормилица здорова, узник болен. День и ночь не дает покою – плачет, ваше высородие, - Тихон намеренно сгущал краски. Ребенок всего лишь был беспокоен от того, что росли зубки и чесались десна.
- И что же с ним приключилось, чем болен? Лекарь наш смотрел?
- Не могу знать. Лекарь наш – костоправ, он в таких хворях не разумеет, ваше высокородие. Авось, само собой образуется.
- Ты мне это брось – «само собой». Отправляйся в станицу и найди там знающего человека, может, повитуха какая есть, а мальца поставь мне на ноги. Мне кормилица нужна. Я для ее умения чуть не полка-зармы отвел. На днях пришлю ей замену.
- Дак дите еще малое - не ходит. Как я поставлю его на ноги?
Комендант, сощурившись, с подозрением посмотрел на Тихона – не издевается ли над ним одногла-зый смотритель? Не понял и, багровея, гаркнул:
- Пшел вон! Исполняй!
Тихон тупо уставился на коменданта, продолжая глумиться. Затем вытянулся во фрунт, молодцева-то развернулся и, довольно громко бубня, что она вовсе и не узница, удалился.
- Ну, вот, дочка. Не уберег я вас, - сокрушенно говорил он позже Бабух, - скоро придется нам рас-статься. Вызывал меня его высокоблагородие, комендант. Говорит, скоро замену тебе пришлет.
- Как замену? Это что ж, хотят оторвать от меня сына? Да никому я не отдам его, - Бабух прижала к себе малыша, который уже норовил встать на ноги. Ни сидеть, ни лежать он уже не хотел.
- Знаю, что ты прикипела к нему. Мне самому тошно, вы мне как родные. Но что поделаешь – ты всего лишь кормилица, а я несчастный старик. От нас ничего не зависит.
- Тихон, ты не понял, - Бабух наклонилась и в упор посмотрела на него и, твердо выговаривая каж-дое слово, сказала, - Джатагур никакой не княжич. Он мой сын. У княгини не было детей.
Старик опешил:
- Но как же? Генерал самолично сказал, что это княжич, и
...ЕщёТихон тупо уставился на коменданта, продолжая глумиться. Затем вытянулся во фрунт, молодцева-то развернулся и, довольно громко бубня, что она вовсе и не узница, удалился.
- Ну, вот, дочка. Не уберег я вас, - сокрушенно говорил он позже Бабух, - скоро придется нам рас-статься. Вызывал меня его высокоблагородие, комендант. Говорит, скоро замену тебе пришлет.
- Как замену? Это что ж, хотят оторвать от меня сына? Да никому я не отдам его, - Бабух прижала к себе малыша, который уже норовил встать на ноги. Ни сидеть, ни лежать он уже не хотел.
- Знаю, что ты прикипела к нему. Мне самому тошно, вы мне как родные. Но что поделаешь – ты всего лишь кормилица, а я несчастный старик. От нас ничего не зависит.
- Тихон, ты не понял, - Бабух наклонилась и в упор посмотрела на него и, твердо выговаривая каж-дое слово, сказала, - Джатагур никакой не княжич. Он мой сын. У княгини не было детей.
Старик опешил:
- Но как же? Генерал самолично сказал, что это княжич, и поместил его сюда. За то и командир мой пострадал – не хотел мальца в остроге держать. А почему ты до сих пор не сказала, что конфуз вышел?
- Кому я скажу? Когда наш аул сожгли, я была не в себе, ничего не понимала. Я будто оглохла. Кня-гиня моя была ранена и умирала. Я бросилась к ней, хотела помочь. Нас вместе увидел ваш генерал. А когда он спросил ее о сыне, она посмотрела на меня. Вот он и решил, что у меня ее сын. Я поняла это совсем недавно, когда валяли бурку для коменданта и женщины сказали, что ждут князя на выручку своего сына.
Эта ложь была частью плана Бабух и, обманывая Тихона, она не чувствовала себя лгуньей. Джата-гур действительно стал ее сыном; она своими руками приняла его и с первого дня выкармливала, а теперь, когда его родная мать умерла, сам Бог велел быть ему матерью.
- Как же теперь, дочка? – Тихон взволнованно засуетился, - надо начальству доложить, что зазря вас в остроге держат. Сейчас же пойду.
- Подожди, Тихон. Не торопись, - остановила его Бабух. – Офицер - тот, что дрова прислал, обещал помочь.
- Что он может сделать? – возразил смотритель. – Когда начальник узнает, что вы здесь по ошибке, у него руки будут развязаны. И никто не сможет помешать ему забрать вас к себе.
- Но с сыном-то он не сможет разлучить меня.
- Эх, не знаешь ты наших порядков. Тогда он сможет сделать с вами все, что захочет, и никто ему не указ.
Бабух задумалась. Она не сомневалась, что как только Глафира получит известия о ней, тотчас займется ее вызволением. Но что лучше, заявить сейчас, что Джатагур ее сын или сделать это, когда Глафира приедет? Начальство может решить, что, увидев в Глафире надежду на спасение, она решила прихватить с собой и чужого ребенка. Они способны на любую подлость, в этом она была уверена. Но как доказать, что малыш действительно ее сын? Не лучше ли заранее внести сомнения в их головы? Тогда они не смогут связать это с хлопотами Глафиры. Кроме того, комендант без благоволения генерала вряд ли ре-шится забрать ее к себе. Во всяком случае, неразбериха заставит его не торопиться. Придя к такому выводу, Бабух решила рискнуть, и сказала старику:
- Ты прав. Надо доложить начальству. Если хочешь нам помочь, сходи к нему и скажи то, что ты сейчас узнал, но так, чтобы не навлечь на себя его гнев. Еще постарайся, чтобы об этом узнало как можно больше народу. Так будет лучше. У меня есть еще одна про
...ЕщёБабух задумалась. Она не сомневалась, что как только Глафира получит известия о ней, тотчас займется ее вызволением. Но что лучше, заявить сейчас, что Джатагур ее сын или сделать это, когда Глафира приедет? Начальство может решить, что, увидев в Глафире надежду на спасение, она решила прихватить с собой и чужого ребенка. Они способны на любую подлость, в этом она была уверена. Но как доказать, что малыш действительно ее сын? Не лучше ли заранее внести сомнения в их головы? Тогда они не смогут связать это с хлопотами Глафиры. Кроме того, комендант без благоволения генерала вряд ли ре-шится забрать ее к себе. Во всяком случае, неразбериха заставит его не торопиться. Придя к такому выводу, Бабух решила рискнуть, и сказала старику:
- Ты прав. Надо доложить начальству. Если хочешь нам помочь, сходи к нему и скажи то, что ты сейчас узнал, но так, чтобы не навлечь на себя его гнев. Еще постарайся, чтобы об этом узнало как можно больше народу. Так будет лучше. У меня есть еще одна просьба, но это когда ты вернешься от коменданта.
Старик со словами: «Помоги нам Бог», перекрестился и вышел из камеры.
Как ни старался Тихон, но миновать гнева начальства ему не удалось. Видать, комендант в тот день встал не с той ноги. Да и сам смотритель не радовал его, второй раз за день умудрился испортить ему настроение.
Поначалу, пригрозив розгами, комендант выгнал его. Но, видимо, несколько успокоившись, послал вдогонку своего ординарца. Только тогда он стал вдумчиво расспрашивать смотрителя.
Тихон, сам поверив Бабух, не вызывая никаких подозрений, рассказал обо всем и от себя добавил:
- Позвольте сказать, ваше высокоблагородие?
Подполковник поднял на Тихона отсутствующий взгляд:
- Ну, что еще? Говори.
- Ваше высокоблагородие, мне кажется, она не та, за кого себя выдает.
- Почему так решил?
- Уж слишком быстро она стала разуметь по-нашему. А сегодня, так и совсем, говорила такие слова, что я никогда и не слышал, - говоря это, Тихон не кривил душой и надеялся, что, чем больше будет сомне-ний у начальства, тем лучше для кормилицы.
- Так, понял. Розги отменяю, иди.
Смотритель облегченно выдохнул и вышел. Молодого ординарца распирало любопытство, и он не преминул посочувствовать:
- Ох, и досталось тебе сегодня. Чем же ты его так прогневил?
Тихон хотел, как всегда, пропустить праздный вопрос мимо ушей, но вспомнил совет подопечной и, время от времени оглядываясь на плотно прикрытую дверь, рассказал интригующую новость. Глаза орди-нарца округлились, а к вечеру все обитатели крепости на разные лады обсуждали ее.
Коменданту ничего не оставалось, как сообщить об этом по начальству.
Каленский ехал без остановок, см
...Ещё- Ну, что еще? Говори.
- Ваше высокоблагородие, мне кажется, она не та, за кого себя выдает.
- Почему так решил?
- Уж слишком быстро она стала разуметь по-нашему. А сегодня, так и совсем, говорила такие слова, что я никогда и не слышал, - говоря это, Тихон не кривил душой и надеялся, что, чем больше будет сомне-ний у начальства, тем лучше для кормилицы.
- Так, понял. Розги отменяю, иди.
Смотритель облегченно выдохнул и вышел. Молодого ординарца распирало любопытство, и он не преминул посочувствовать:
- Ох, и досталось тебе сегодня. Чем же ты его так прогневил?
Тихон хотел, как всегда, пропустить праздный вопрос мимо ушей, но вспомнил совет подопечной и, время от времени оглядываясь на плотно прикрытую дверь, рассказал интригующую новость. Глаза орди-нарца округлились, а к вечеру все обитатели крепости на разные лады обсуждали ее.
Коменданту ничего не оставалось, как сообщить об этом по начальству.
Каленский ехал без остановок, сменяя коней. Только оставив далеко за спиной крепость, он понял всю безрассудность своего предприятия. Вокруг не было ни живой души. Только лес, горы, холмы и овраги – и все грозило опасностью. Страх исподволь стал заползать в душу. В пору было возвратиться и ехать с оказией, но лучше смерть, чем кто-либо заподозрит его в трусости. И Станислав, вручив себя провидению, торопил коня, с обостренным вниманием наблюдая за округой. К счастью, все обошлось. После полудня он нагнал обоз, который, без сомнения, не мог быть неприятельским. С ним он и прибыл в Кислые воды ближе к вечеру.
Гостиницей Бирюковой было довольно внушительное здание, обставленное с претензией на рос-кошь, но весьма уютно. Афанасий, изрядно подрастерявший свои кудри, но с солидным брюшком, все так же встречал гостей. Когда подъехал всадник с заводной лошадью, а затем и коляска, из которой, кряхтя, вы-брался пожилой господин и подал руку даме, он сразу же понял, что они никакого отношения друг к другу не имеют. Афанасий только повел взглядом, и лакей выскочил, чтобы принять коней у офицера.
Снимая перчатки и плащ, Каленский внимательно осмотрелся и спросил:
- Заведение мадам Бирюковой?
- Так точно-с, - Афанасий подобрался; вопрос о хозяйке всегда вызывал у приказчика внеурочное волнение.
- Доложите, что поручик Каленский по неотложному делу. Немедленно!
Афанасий сорвался с места, на ходу пытаясь угадать, что понадобилось усталому, явно издалека, офицеру.
Глафира Егоровна жила все в том же флигеле. С годами ее красота не увяла, а расцвела еще больше. Хотя ей было под пятьдесят, трудно было угадать ее возраст. Когда прибежал Афанасий, она выговаривала Ванюшке, смиренно опустившему голову:
- …вымахал чуть не с пожарную каланчу, а ума на грош. Ну, чего снова руки распустил? Было б с кем меряться силушкой. Да с твоим отцом ни один станичник не мог справиться. А ты связался, да с кем – с Мотькиным сосунком!
- Дык их четверо было…, - заикнулся Иван.
- Цыть! Тебе и пятерых мало. Стыдно, Ваня, стыдно. Вот отдам тебя в солдаты, будешь знать. А дед Егор хотел, чтобы ты доктором стал. Забыл?
Увидев Афанасия, махнула рукой – не любила
...Ещё- Так точно-с, - Афанасий подобрался; вопрос о хозяйке всегда вызывал у приказчика внеурочное волнение.
- Доложите, что поручик Каленский по неотложному делу. Немедленно!
Афанасий сорвался с места, на ходу пытаясь угадать, что понадобилось усталому, явно издалека, офицеру.
Глафира Егоровна жила все в том же флигеле. С годами ее красота не увяла, а расцвела еще больше. Хотя ей было под пятьдесят, трудно было угадать ее возраст. Когда прибежал Афанасий, она выговаривала Ванюшке, смиренно опустившему голову:
- …вымахал чуть не с пожарную каланчу, а ума на грош. Ну, чего снова руки распустил? Было б с кем меряться силушкой. Да с твоим отцом ни один станичник не мог справиться. А ты связался, да с кем – с Мотькиным сосунком!
- Дык их четверо было…, - заикнулся Иван.
- Цыть! Тебе и пятерых мало. Стыдно, Ваня, стыдно. Вот отдам тебя в солдаты, будешь знать. А дед Егор хотел, чтобы ты доктором стал. Забыл?
Увидев Афанасия, махнула рукой – не любила она при посторонних ругать сыновей:
- Ну, что тебе?
- Егоровна, там офицер заезжий требуют. Видать, издалека, приехал один, без вещей, только снял плащ и вас требуют. Сказывают, по неотложному делу. Мундир на нем богатый, адъютант, наверное, боль-шого генерала. Может, важный гость к нам, а энтот – предупредить нас?
-А чего мельтешить-то, впервой, что ли?
- Так, дюже строгий офицер, хоть и молодой.
- Молодой, говоришь? – спросила к слову Глафира Егоровна, собираясь.
Вдруг глаза приказчика, заговорщицки загорелись:
- Молодой, а красивый какой!
- Ах ты, плут старый. Все норовишь меня замуж выдать? – Глафира Егоровна шутливо взмахнула на него шалью. – Иди, на всякий случай, проверь – чисто ли в конторке. Мало ли что у того офицера на уме.
Глафира Егоровна давно привыкла к именитым гостям и, зная себе цену, лишний раз головы не склоняла. Она уверенно вошла, взглядом примечая, все ли в порядке. Навстречу двинулся высокий, белоку-рый офицер, действительно красавец. В приветствии с достоинством склонил голову и спросил:
- Глафира Егоровна? – точеные брови хозяйки удивленно взлетели.
- Да. Чем могу услужить?
- Мне необходимо с вами переговорить тет а тет, то есть – конфиденциально, - Каленский несколько растерялся, подбирая слова, - словом, по секрету.
Хозяйка усмехнулась:
- Я поняла, о чем вы, мои девочки всегда секретничали по-французски, - бросила взгляд на Афана-сия и, убедившись, что в конторке все в порядке, пригласила, - прошу вас.
Трудно передать, с каким волнением она слушала рассказ Станислава. Как только она услышала имена своих девочек, она вскочила, бегала по тесной комнатушке, садилась, снова вставала, то улыбалась, то плакала, засыпала вопросами посланца и не успокоилась, пока он мог добавить хоть что-то новое к тому, что уже сказал. Наконец, видя, что поручику больше сказать нечего, кликнула Афанасия:
- Это мой гость. Приготовьте лучшие апартаменты, те, в которых жил командующий линией, и уха-живайте как за принцем. Надеюсь, поручик не откажется погостить у нас, сколько он пожелает. А сейчас приготовьте стол. Впрочем, я сама займусь этим, а вы устраивайтесь и не стесняйтесь в желаниях.
За ужином она спросила Каленского:
- А скажите, поручик, почему вы помогаете ей? Какой ваш интерес?
Каленский на мгновение
...Ещё- Я поняла, о чем вы, мои девочки всегда секретничали по-французски, - бросила взгляд на Афана-сия и, убедившись, что в конторке все в порядке, пригласила, - прошу вас.
Трудно передать, с каким волнением она слушала рассказ Станислава. Как только она услышала имена своих девочек, она вскочила, бегала по тесной комнатушке, садилась, снова вставала, то улыбалась, то плакала, засыпала вопросами посланца и не успокоилась, пока он мог добавить хоть что-то новое к тому, что уже сказал. Наконец, видя, что поручику больше сказать нечего, кликнула Афанасия:
- Это мой гость. Приготовьте лучшие апартаменты, те, в которых жил командующий линией, и уха-живайте как за принцем. Надеюсь, поручик не откажется погостить у нас, сколько он пожелает. А сейчас приготовьте стол. Впрочем, я сама займусь этим, а вы устраивайтесь и не стесняйтесь в желаниях.
За ужином она спросила Каленского:
- А скажите, поручик, почему вы помогаете ей? Какой ваш интерес?
Каленский на мгновение смутился:
- Разве это помощь, так, ничего не стоящая услуга. Я давно хотел побывать на водах, - но женщина ждала, понимая, что из острога не так просто передать весточку.
Станислав тоже понимал, что его отговорка это не ответ, которого она ждет и, вздохнув, сказал:
- Видите ли, я был в той экспедиции. Мне не хотелось бы об этом вспоминать.
- Вы пленили мою девочку?
- Нет, что вы? – воскликнул Станислав. - Упаси Бог. Я с женщинами не воюю. Так случилось, что я помогал ей хоронить княгиню.
Сдерживая слезы, Глафира Егоровна попросила рассказать, как она умерла. Каленский этого достоверно не знал.
- Я, право, не видел, как это случилось, но говорили, что княгиня верхом и с оружием в руках воз-главила отчаянную атаку горцев и умерла от ран.
- Надо же, - вытирая слезы, тихо проговорила Глафира Егоровна. – Кто бы мог подумать? Моя Ан-нушка, русская княжна, стала настоящей черкешенкой.
Каленский, ошеломленный этим открытием, уставился на нее, а Глафира, угадывая в нем искреннее сочувствие и благодарного слушателя, рассказала историю девочек.
- Теперь мне понятно, откуда у горянки безупречное знание чужих языков, - сказал раздумчиво Станислав, - но как случилось, что русская княжна стала черкесской княгиней
- О, это отдельная история, - с грустной улыбкой, вспоминая, ответила Глафира Егоровна и, чуть погодя, продолжила. – Для всех посторонних Аннушку украли горцы. Я сама намеренно распускала такие слухи. На всякий случай. Сами знаете, какие нынче времена. Вы первый узнаете, как было все на самом де-ле. Я полагаюсь на вашу порядочность. Впрочем, простите. Это я по привычке.
Почти с первого дня, как в моем доме появилась Любушка, ее родные знали об этом и никогда не упускали из виду. Но, в силу разных причин – тогда много разных бед обрушилось на их народ, не стали забирать ее сразу. Когда через три года в моем доме появился их князь с целой делегацией, я думала, что сойду с ума. Ожидала резни и всяких прочих ужасов, но, слава Богу, ошиблась. Оказалось, что они приехали не считаться, а благодарить. Мы славно поговорили и подружились, - Глафира Егоровна горделиво посмотрела на поручика.- Вы знаете, что такое аталык? Ах, слышали. Так вот, они признали меня аталычкой – ни больше, ни м
...Ещё- О, это отдельная история, - с грустной улыбкой, вспоминая, ответила Глафира Егоровна и, чуть погодя, продолжила. – Для всех посторонних Аннушку украли горцы. Я сама намеренно распускала такие слухи. На всякий случай. Сами знаете, какие нынче времена. Вы первый узнаете, как было все на самом де-ле. Я полагаюсь на вашу порядочность. Впрочем, простите. Это я по привычке.
Почти с первого дня, как в моем доме появилась Любушка, ее родные знали об этом и никогда не упускали из виду. Но, в силу разных причин – тогда много разных бед обрушилось на их народ, не стали забирать ее сразу. Когда через три года в моем доме появился их князь с целой делегацией, я думала, что сойду с ума. Ожидала резни и всяких прочих ужасов, но, слава Богу, ошиблась. Оказалось, что они приехали не считаться, а благодарить. Мы славно поговорили и подружились, - Глафира Егоровна горделиво посмотрела на поручика.- Вы знаете, что такое аталык? Ах, слышали. Так вот, они признали меня аталычкой – ни больше, ни меньше.
Когда мои девочки представлялись гостям, я с ужасом поняла, что их сердца больше не принадле-жат мне. Что касается Аннушки, то с ней все было ясно. Князь тот - редкий красавец, и не всякая женщина могла устоять перед ним. Даже у меня сердце зашлось, когда впервые увидела его, а что говорить о совсем юной девчонке.
Но вот Любушка не на шутку обеспокоила меня. С князем приехал ее брат - Шумахо, тоже не из по-следних. Мне показалось, что они смотрят друг на друга совсем не по родственному. Тогда я еще не знала, что они чужие по крови. Оказалось, что родная мать Любушки, умирая, поручила ее Шумахо, тогда еще совсем мальчишке. И он вынес ее из ада. А спустя всего месяц она попала ко мне. Но, исполняя данное незнакомой женщине обещание, он нашел ее и приехал. Но приехал статный юноша, вполне созревший мужчина, и моя Любушка попала в его сети. Вот так все и случилось.
После знакомства с князем девочки каждое лето гостили в ауле. Надо сказать, что адыги не так рано заводят семью, как у нас. Тому есть разные причины. Но пришло время, и мои девочки в один день вышли замуж. О, что это было за торжество! Надо признать, что адыги умеют устраивать празднества. Об этом можно неделю рассказывать, ровно столько продолжались гулянья. Меня чествовали всем аулом как самого дорогого гостя. Жаль, что отец мой не дожил до этой свадьбы. Он так любил девочек. Это он всему их научил.
Я ждала их. Когда первенцам исполнится год, они собирались ко мне погостить. А вон как все обер-нулось, - Глафира Егоровна снова промокнула слезы и замолчала.
Выговорившись, она успокоилась и снова стала пытать Каленского. Теперь уже о самой крепости, о порядках в нем, о начальстве. Разговор продолжался долго, но Глафира была довольна. Ночь она почти не спала. Временами, утирая слезы, она вспоминала своих воспитанниц и думала, как спасти Любушку с ребенком.
- Право, вы меня смутили. У меня да такой молодой кавалер? Хотя, знаете - приятно. Это мой сын – Ванюша. Я его квартиру поискать, послала. Дело у меня сложное и, боюсь, долгое. Наверное, мне придется у вас пожить, если не прогоните.
Подполковник приосанился и, заметно повеселев, сказал:
- Да ради Бога, оставайтесь, а хотите, поселяйтесь у нас навсегда. А насчет квартиры не беспокой-тесь, если будут какие затруднения – обращайтесь. Так что за дело заставило вас пуститься в такое опасное путешествие? Признаться, я в замешательстве.
Вошел ординарец с самоваром. Пока он сервировал стол, Глафира Егоровна привела в порядок свои мысли, намеренно, не торопясь, плеснула чаю в блюдце и, прихлебнув, начала:
- Рассказ мой будет долгим, - и, будто спохватившись, спросила, - Я вас не отвлекаю от важных дел?
- Нет, что вы? На сегодня все вопросы уже решены.
- Так вот. Мой отец, Царствие ему небесное, был лекарь. Неплохой, надо сказать. Еще перед войной с француз
...Ещё- Право, вы меня смутили. У меня да такой молодой кавалер? Хотя, знаете - приятно. Это мой сын – Ванюша. Я его квартиру поискать, послала. Дело у меня сложное и, боюсь, долгое. Наверное, мне придется у вас пожить, если не прогоните.
Подполковник приосанился и, заметно повеселев, сказал:
- Да ради Бога, оставайтесь, а хотите, поселяйтесь у нас навсегда. А насчет квартиры не беспокой-тесь, если будут какие затруднения – обращайтесь. Так что за дело заставило вас пуститься в такое опасное путешествие? Признаться, я в замешательстве.
Вошел ординарец с самоваром. Пока он сервировал стол, Глафира Егоровна привела в порядок свои мысли, намеренно, не торопясь, плеснула чаю в блюдце и, прихлебнув, начала:
- Рассказ мой будет долгим, - и, будто спохватившись, спросила, - Я вас не отвлекаю от важных дел?
- Нет, что вы? На сегодня все вопросы уже решены.
- Так вот. Мой отец, Царствие ему небесное, был лекарь. Неплохой, надо сказать. Еще перед войной с французами из Москвы на воды приехала княгиня Шереметова, привезла больную дочь, Анну. Отец ее вылечил, но ей рекомендовали каждое лето приезжать сюда, что они и делали. Так случилось, что в войну и княгиня и ее супруг погибли. Анна в это время была у нас. Никто за ней не приехал. В то время ей было лет двенадцать, и я оставила ее у себя, полюбила, как родную и вырастила. Но несколько лет назад, может быть, вы даже слышали об этом, ее похитили горцы. Я предприняла все, что было в моих силах, напала даже на след, но, вы сами понимаете, каково одинокой женщине противостоять диким горцам. Словом, мне не удалось вырвать ее из их рук.
И вот на днях я случайно услышала разговор двух постояльцев. Они говорили, что у вас в крепости содержится узница из последнего похода. Я, собственно, не уверена, что это моя воспитанница, но ее дер-жали именно в тех краях, где проходила экспедиция. Я надеюсь в ваших силах устроить мне встречу с этой женщиной. Может, она что-нибудь знает о моей Аннушке. Я день и ночь думаю о ней. К тому же ее дядя, камергер Его величества, запрашивал о ней.
При последних словах гостьи подполковник вздрогнул и заметно посуровел. Готовый было сорваться с уст ответ, что такой узницы у него нет, повис, так и не прозвучав. Комендант задумался. Вспомнился доклад смотрителя несколько дней назад, что узница не та, за кого себя выдает, ее знание русского языка, а теперь и заявление нежданной гостьи…. А если, и вправду, узница окажется племянницей камергера? Голова шла кругом. И, как назло, от командующего линией не было ответа на его доклад. Что же делать? И ведь ни у кого не спросишь. Наконец он прервал затянувшееся молчание, решив, что утро вечера мудренее, а за ночь он что-нибудь придумает.
Он оделся и, прихватив с собой ординарца, отправился в острог. Обратил внимание, что везде и всюду порядок, даже довольно чисто. Надо бы похвалить смотрителя за радение, но он был недоволен им, подозревая, что на днях старик пытался насмехаться над ним. Долго и внимательно расспрашивал узницу, хорошо ли к ним относится смотритель, не нуждается ли она в чем, нет ли жалоб и т. д., будто он впервые узнал о своих арестантах. На прощание выразил надежду, что у нее не будет претензий к крепостному на-чальству, мол, они всего лишь выполняют приказы. Бабух не показала недовольства, и комендант покинул камеру успокоенный. Этот визит был полезен и тем, что он сам убедился в том, что узница действительно говорит по-русски лучше многих аристократов - недоучек, и сомнения смотрителя вполне обоснованы.
Он подумал, что после его рапорта и тем более следующего после свидания женщин, в крепость может нагрянуть высокое начальство, а потому необходимо подготовиться как следует. Ординарцу приказа
...ЕщёОн оделся и, прихватив с собой ординарца, отправился в острог. Обратил внимание, что везде и всюду порядок, даже довольно чисто. Надо бы похвалить смотрителя за радение, но он был недоволен им, подозревая, что на днях старик пытался насмехаться над ним. Долго и внимательно расспрашивал узницу, хорошо ли к ним относится смотритель, не нуждается ли она в чем, нет ли жалоб и т. д., будто он впервые узнал о своих арестантах. На прощание выразил надежду, что у нее не будет претензий к крепостному на-чальству, мол, они всего лишь выполняют приказы. Бабух не показала недовольства, и комендант покинул камеру успокоенный. Этот визит был полезен и тем, что он сам убедился в том, что узница действительно говорит по-русски лучше многих аристократов - недоучек, и сомнения смотрителя вполне обоснованы.
Он подумал, что после его рапорта и тем более следующего после свидания женщин, в крепость может нагрянуть высокое начальство, а потому необходимо подготовиться как следует. Ординарцу приказал оповестить весь начальствующий состав ранним утром явиться в штаб.
Поздним вечером, оставшись наедине с Тихоном, Бабух дала себе волю и расплакалась. Долго сдерживаемое терпение, боль и терзания, вдруг разом навалились, сокрушая остатки душевных сил, ослаб-ленных надеждой на близкую свободу. Она плакала беззвучно, увлажняя слезами душегрейку Тихона. Ста-рик, впервые увидев ее плачущей, растерялся и, поглаживая ее волосы, сам пустил слезу. Выплакавшись, Бабух вытерла слезы и обратилась к Тихону:
- Спаси Бог, что ты ни о чем не спрашивал. Так надо было. Я не могла тебе раньше сказать. Тот па-рень, что приходил сегодня, мой названый брат. Приехала моя мамка. Она сумеет меня вызволить. Но что бы ни случилось, слушай меня внимательно и никому ни слова о том, что услышишь. - Тихон, растерянно, кивнул. - Рано или поздно сюда придет мой муж или князь. Мужа моего зовут Шумахо, запомни – Шумахо. Скажешь ему, чтобы искал меня на Кислых водах. Этого достаточно, он все поймет. Сделаешь?
- Не сомневайся, дочка, сделаю, - и, не поднимая глаз, смущенно спросил, - а твой муж не убьет ме-ня, прежде чем я успею сказать?
Бабух улыбнулась:
- Он с безоружными не воюет, а у тебя я никогда его не видела.
Утром комендант провел совещание с начальствующим составом, неожиданно для многих выказав прекрасное владение ситуацией. Всему гарнизону крепости было приказано на один день, отставив все дела, заняться уборкой территории. Высокое начальство в первую очередь обращает внимание на внешний порядок, по нему и судит по остальным делам. Ротному приказал отозвать личный состав с лесозаготовок и использовать по прямому назначению, согласно плану, предложенному поручиком Каленским. На все, про все он дал двое суток.
Отпустив подчиненных, отправил ординарца за гостьей.
Глафира Егоровна переступила порог штаба с часто бьющимся сердцем, ожидая от коменданта очередных отговорок. И тем сильнее была удивлена и обрадована, когда подполковник без лишних предисловий сказал:
- Правила хорошего тона обязывают меня спросить прежде всего, как вы устроились и хорошо ли отдохнули. Надеюсь, с этим все в порядке, иначе мне бы доложили. Поэтому не будем отвлекаться. Я пони-маю, что для вас сейчас ничего важнее вашего дела нет. Должен признаться, Глафира Егоровна, что неожи-данно для самого себя я проникся вашими заботами и решил без проволочек позволить вам встретиться с нашей арестанткой. Хотя официально она таковой не является, на самом деле так оно и есть. Надеюсь, вы понимаете, что идя на нарушение должностных инструкций, я определенным образом рискую, - подполков-ник пытливо взглянул на собеседницу и, не отводя глаз, продолжил, - но я думаю, об этом никто не узнает, если, конечно, вы не расскаже
...ЕщёОтпустив подчиненных, отправил ординарца за гостьей.
Глафира Егоровна переступила порог штаба с часто бьющимся сердцем, ожидая от коменданта очередных отговорок. И тем сильнее была удивлена и обрадована, когда подполковник без лишних предисловий сказал:
- Правила хорошего тона обязывают меня спросить прежде всего, как вы устроились и хорошо ли отдохнули. Надеюсь, с этим все в порядке, иначе мне бы доложили. Поэтому не будем отвлекаться. Я пони-маю, что для вас сейчас ничего важнее вашего дела нет. Должен признаться, Глафира Егоровна, что неожи-данно для самого себя я проникся вашими заботами и решил без проволочек позволить вам встретиться с нашей арестанткой. Хотя официально она таковой не является, на самом деле так оно и есть. Надеюсь, вы понимаете, что идя на нарушение должностных инструкций, я определенным образом рискую, - подполков-ник пытливо взглянул на собеседницу и, не отводя глаз, продолжил, - но я думаю, об этом никто не узнает, если, конечно, вы не расскажете.
- Что вы? Ни в коем случае! Я вам так благодарна. Вы всегда можете рассчитывать на меня. Я нико-гда не забуду о вашей доброте.
Комендант поднял руку, одновременно показывая, что он принял уверения просительницы:
- Сейчас ее приведут сюда, но вы можете говорить с ней только в моем присутствии. Запомните, что ничего передавать нельзя.
- Я согласна, лишь бы переговорить с нею, - но, продолжая играть роль несведущей, спросила, - а она станет при вас отвечать мне? Не побоится ли? А толмача у вас нет?
- Не беспокойтесь, Глафира Егоровна, толмач не нужен. Она прекрасно говорит по-русски. А вот будет ли она вам отвечать, я не знаю, но мешать не буду, сяду в сторонке.
Ждать долго не пришлось. Ординарец доложил, что арестованная доставлена. Глафира непроиз-вольно встала. Неимоверно долго открывалась дверь, и в проем вступила Бабух с темными кругами под глазами и ребенком на руках.
Перед взором Глафиры из далекого прошлого на мгновение мелькнул образ испуганного личика с разводами от слез, в немом страхе вжимающейся в стену девчушки, и дрогнуло материнское сердце. Непо-слушные слезы стали рвать броню непоколебимой твердости. На ватных ногах она бросилась к своей воспитаннице. Совершенно забыв о своих планах, вдруг охрипшим, прерывающимся, голосом, воскликнула:
- Любушка моя, что они с тобой сделали? – обняла, разрыдалась, опомнилась и отодвинула от себя воспитанницу. – Дай посмотреть на тебя, Анна. Аннушка, я уж и не чаяла увидеть тебя живой. Радость-то какая, родная моя. Я надеялась только узнать о тебе, но не ожидала увидеть. Дай-ка мне малыша. Кто у нас тут такой любопытный?
В дальнем углу комнаты комендант, наблюдая за этой сценой, развел руками:
- Ну вот. Что и требовалось доказать.
Чуть погодя, он прервал излияния женщин:
- Вот что, дамы. Я, конечно, рад за вас, но не забывайте, в каком мы все положении. Я не могу от-пустить арестантку только потому, что вы, Глафира Егоровна ее узнали. Предстоит еще много формально-стей. Прежде всего, расследование. Например, как случилось, что ваша воспитанница оказалась у неприятеля. Я не сомневаюсь, что в этом вы не повинны, но у вас на руках ребенок. По уверенности генерала, чужой ребенок. Мне смотритель докладывал, что произошла ошибка, и вы утверждаете, что он ваш. Но тогда объясните, как случилось, что генерал ошибся? – комендант сделал паузу, ожидая ответа.
Бабух со спокойной уверенностью повторила версию, которую проверила на Тихоне, но более под-робную. Подполковник, соглашаясь, кивнул:
- Однако следствие все равно будет. Подозреваю, что, прежде всего, чтобы достоверно выяснить, действительно ли вы княжна Шереметова?
- О, я думаю, что с этим проблем не будет, - вмешалась Глафира Егоровна, - во первых, я ее не один год воспитывала, и, во вт
...Ещё- Вот что, дамы. Я, конечно, рад за вас, но не забывайте, в каком мы все положении. Я не могу от-пустить арестантку только потому, что вы, Глафира Егоровна ее узнали. Предстоит еще много формально-стей. Прежде всего, расследование. Например, как случилось, что ваша воспитанница оказалась у неприятеля. Я не сомневаюсь, что в этом вы не повинны, но у вас на руках ребенок. По уверенности генерала, чужой ребенок. Мне смотритель докладывал, что произошла ошибка, и вы утверждаете, что он ваш. Но тогда объясните, как случилось, что генерал ошибся? – комендант сделал паузу, ожидая ответа.
Бабух со спокойной уверенностью повторила версию, которую проверила на Тихоне, но более под-робную. Подполковник, соглашаясь, кивнул:
- Однако следствие все равно будет. Подозреваю, что, прежде всего, чтобы достоверно выяснить, действительно ли вы княжна Шереметова?
- О, я думаю, что с этим проблем не будет, - вмешалась Глафира Егоровна, - во первых, я ее не один год воспитывала, и, во вторых, на Кислых водах можно найти множество свидетелей. Но, главное, у меня есть письма дядюшки Анны, камергера его величества.
Она вынула связку бумаг и передала коменданту:
- Вот, прочитайте.
Комендант нерешительно взял письмо и, подозрительно взглянув на женщин, начал читать. Оно было выдержано в самых любезных тонах. Камергер сообщал, что во времена трагических событий, когда погибли родители племянницы, ему сообщили, что и она была с ними. Но совсем недавно ему стало извест-но, что девочка, по промыслу Божьему, в это время находилась на лечении и, к счастью, ее миновала участь родителей. А посему, если племяннице позволит здоровье, он ждет ее для вступления в наследство.
Как только он оторвался от чтения, Глафира Егоровна подсказала:
- Там есть еще письма, прочитайте.
В других письмах камергер выражал сожаление судьбой племянницы, просил, не считаясь с расхо-дами, продолжать поиски и неоднократно интересовался, как продвигается дело. Для коменданта это было внушительным свидетельством, и он принял решение:
- Сделаем так. Я лично отправлюсь к командующему и изложу все как есть
- Я с вами, - подхватила Глафира.
- Нет, - возразил подполковник, - вы будете ждать решения здесь. Я еще раз повторяю, что, несмотря на мое представление, обязательно будет расследование, и желательно, чтобы вы из крепости не отлуча-лись, во избежание лишних толков, - подумал и добавил. – Ну, а чтобы ожидание было не столь тягостным, я, пожалуй, разрешу вам жить на квартире вместе. Надеюсь, за такую вольность меня не осудят.
Глафира Егоровна подскочила к коменданту и в благодарность поцеловала его в щеку. Подполков-ник, гордый своим великодушием, молодецки подкрутил ус.
Однако не так скоро делается дело, как хотелось бы. Правда, Глафира Егоровна в тот же день забрала Бабух с ребенком к себе на квартиру, но подполковник не торопился с поездкой к командующему, ссылаясь на неотложные дела.
На третий день после полудня прискакал нарочный от командующего в связи с последним рапор-том. С его слов генерал был взбешен оттого, что комендант посмел усомниться в том, чт
...Ещё- Я с вами, - подхватила Глафира.
- Нет, - возразил подполковник, - вы будете ждать решения здесь. Я еще раз повторяю, что, несмотря на мое представление, обязательно будет расследование, и желательно, чтобы вы из крепости не отлуча-лись, во избежание лишних толков, - подумал и добавил. – Ну, а чтобы ожидание было не столь тягостным, я, пожалуй, разрешу вам жить на квартире вместе. Надеюсь, за такую вольность меня не осудят.
Глафира Егоровна подскочила к коменданту и в благодарность поцеловала его в щеку. Подполков-ник, гордый своим великодушием, молодецки подкрутил ус.
Однако не так скоро делается дело, как хотелось бы. Правда, Глафира Егоровна в тот же день забрала Бабух с ребенком к себе на квартиру, но подполковник не торопился с поездкой к командующему, ссылаясь на неотложные дела.
На третий день после полудня прискакал нарочный от командующего в связи с последним рапор-том. С его слов генерал был взбешен оттого, что комендант посмел усомниться в том, что в остроге содер-жится княжич. Но, несколько успокоившись, решил, что комендант не решился бы на такое без основатель-ных на то причин и требует к себе подполковника с личным докладом. Одновременно призывает усилить меры предосторожности по охране арестанта. Возможно, сведения, полученные комендантом - это происки неприятеля.
Реакцию генерала на его рапорт, комендант воспринял довольно спокойно и с удовлетворением от-метил, что визит Глафиры Егоровны оказался весьма кстати. Теперь с такими сведениями ему гнев генерала не страшен. Наоборот, тот сам будет вынужден признать свою ошибку.
Наутро он собрался отбыть к командующему вместе с нарочным, но к вечеру с дальнего дозора пришло тревожное известие. Они заметили большую толпу туземцев. Комендант немедленно послал весто-вого к атаману и поднял гарнизон. Между делом, исподволь примечал, как нарочный генерала с восхищением наблюдает за слаженными действиями его подчиненных. К полуночи все подразделения, вверенные коменданту были готовы отразить любое нападение. Собрав командиров, комендант распорядился, чтобы все действия производились скрытно, с намерением заманить туземцев в ловушку, да так, чтобы ни один из них не вышел оттуда живым.
Потирая руки от предвкушения большого успеха, комендант покровительственно похлопал нароч-ного генерала по плечу:
- Вы, поручик, можете ехать в штаб и доложить о том, что здесь происходит. Предстоит горячее дельце. Как только оно завершится, я тотчас прибуду с докладом. В нем я непременно отмечу ваше деятель-ное участие в подготовке сей операции.