Принято считать, что «холодной войне» было положено начало 5 марта 1946 года. Именно тогда с подачи президента США Трумэна У. Черчилль произнес в американском Вестминстерском колледже свою знаменитую речь, в которой «обосновал» тезис об угрозе еще одной всеобщей войны и «тирании» со стороны СССР. Однако борьба Черчилля против СССР началась гораздо раньше, и была в разгаре уже в те дни, когда весь мир ликовал по поводу капитуляции фашистской Германии. Уинстон Черчилль — личность известная, как, впрочем, известна и патологическая ненависть этого государственного деятеля к Советскому Союзу. Правда, трезвый политический расчет заставил его после нападения гитлеровской Германии на СССР поступиться своими принципами. В посланиях И.В. Сталину он восторгается мужеством и героизмом Красной Армии, стойкостью советского народа, горячо заверяет советского руководителя в дружбе и верности союзническому долгу, подчеркивает свою искренность, настойчиво просит ему верить. Блестящий политик, Черчилль удачно играл роль верного друга и надежного союзника. Он знал, что победа Гитлера над СССР означала бы в ближайшем будущем поражение Великобритании. Посылая в далекий Мурманск морские конвои с боевой техникой, вооружением и продовольствием, Черчилль не только выполнял союзнический долг, но и заботился о судьбе Англии, сохранении жизни британских солдат и офицеров, которых могла унести война.

В 1944 году он уже не сомневался в поражении гитлеровской Германии. А значит, его старая добрая Англия может быть спокойна за свое настоящее и будущее. Но чем стремительнее советские войска продвигались на запад, тем беспокойнее становился премьер-министр. Он предвидел, что Европу ждет великий передел, в котором Англия окажется на вторых ролях. На первых будут Советы. Чтобы не допустить этого, нужно смелее заявлять о себе, о собственном праве на управление послевоенной Европой. Разумеется, Черчилль понимал, что без поддержки американцев это не осуществимо. 18 августа 1944 года он шлет телеграмму президенту США Рузвельту, в которой четко излагает свою концепцию: «Славные и великие победы, которые одерживают во Франции войска США и Англии, значительно меняют сложившуюся ситуацию в Европе, и в целом сможет оказаться, что победа, достигнутая нашими союзными армиями в Нормандии, сумеет затмить своим величием все, чего русские войска достигли в каком-либо отдельном случае. И я, поэтому думаю, что они будут относиться с определенным уважением к нашим словам, если они выражены ясно и просто. Мы — страны, защищающие великие дела, и мы обязаны давать верные и правильные советы во имя мира во всем мире, даже если есть риск, что Сталин обидится...» В этой телеграмме весь Черчилль. Конечно, больше всего ему хотелось «ясно и просто» дать Сталину «правильный совет» — не лезть со своими войсками дальше Одера, предоставив Англии и США заниматься обустройством послевоенной Германии. Но он не стал рисковать и решил подождать с «советами». Война ведь еще продолжалась. К тому же немцы временно застопорили продвижение союзнических войск, о «гигантских» победах которых так восторженно писал Черчилль. И все же он не мог больше скрывать свою позицию. Особенно его потрясла история с Польшей, которая буквально выскользнула из его рук. Вместо угодного ему правительства, просидевшее все годы войны в Лондоне и на которое Черчилль делал ставку, в польской столице обосновалось «красное правительство». Теперь, поскольку Польша была для него потеряна, все внимание он сосредоточил на Германии как на завтрашнем верном союзнике. «Русские войска, несомненно, оккупируют всю Австрию и войдут в Вену. Если они возьмут также Берлин, то не будет ли у них чересчур преувеличенное представление о том, будто это они внесли решающий и основной вклад в нашу общую победу, и не приведет ли это их к такому умонастроению, которое сможет вызвать серьезные и весьма внушительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам необходимо продвигаться в Германии как можно дальше в восточном направлении и если Берлин будет в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять», — писал Черчилль в одной из своих многочисленных телеграмм. Осознавая, что текущая ситуация складывается не в его пользу, он в который уже раз ищет подходы к Рузвельту. И не находит, что, собственно, неудивительно. Между лидерами двух союзных держав не было прочного взаимопонимания, нередко возникали конфликты по различным военно-политическим вопросам. Именно Рузвельт «подвел» Черчилля, настояв на открытии второго фронта во французской Нормандии, а не на Балканах, как того хотел британский премьер. Поразительно точно охарактеризовал позицию британского премьер-министра офицер оперативного отдела штаба главнокомандующего американскими вооруженными силами в Европе Ральф Ингерсолл, который сделал в своем дневнике такую запись: «Британцы кровно заинтересованы направить нас против русских, аналогично тому, как еще до начала войны в их интересах было направить против Советов Германию». Черчилля тревожила мысль, что его планы могут не осуществиться, если после капитуляции германская армия перестанет существовать. Ее нужно было сохранить для предстоящей схватки с Советской Россией. Телеграмма Монтгомери о необходимости бережно собирать германское оружие явилась первым шагом Черчилля в осуществлении намеченных планов. Но далеко не последним. 6 мая 1945 года Черчилль посылает Монтгомери еще одну телеграмму, в которой ставятся следующие вопросы: «Почему необходимо сажать войсковых генералов в клетки для военнопленных? Разве у нас нет возможности соблюдать обычные различия между военными рангами впредь до предъявления обвинений в военных преступлениях отдельным лицам?» За этими на первый взгляд гуманными соображениями скрывается одна из главных задач Черчилля — сохранить бывший гитлеровский генералитет как мозг новых германских вооруженных сил. Что касается его отношения к военным преступлениям, то оно наглядно проявилось в случае с адмиралом Деницем. Черчилль был готов закрыть глаза на все зверства фашистов, лишь бы они служили Англии, и были для нее «полезным орудием». Показателен и следующий документ. «Премьер-министр — генералу Эйзенхауэру (Франция) 9 мая 1945 года. Я с крайнем беспокойством узнал о том, что немцы обязаны уничтожить все свои самолеты. Я хочу надеяться, что подобная политика не будет применена в отношении вооружений и иных видов снаряжения. Вполне вероятно, что они нам когда-нибудь остро потребуются, и даже сейчас они могут пригодиться как во Франции, так и в еще большей степени и в Италии. Я уверен, что нам необходимо сохранить все, что заслуживает сохранения. Например, тяжелое артиллерийское орудие, которое я сберег еще со времен прошлой войны, то и дело вело свой огонь с высот Дувра в этой войне. У нас здесь большое ликование». Британский премьер не случайно беспокоился о сохранении германских самолетов. Он знал, какое большое значение будет иметь авиация в предстоящей войне. Разумеется, ни во Франции, ни даже в Италии, или Греции, где в то время набирало силу коммунистическое движение. События должны были происходить совсем на другом театре военных действий — там, где находились советские войска. Обратите внимание на дату отправки телеграммы — 9 мая. Вся Европа ликует, радуется долгожданной победе. Черчилль же в эти самые дни строит планы новой войны. На их фоне лицемерной выглядит его информация о большом ликовании. Сам-то он не ликовал. Через два дня лидер Великобритании впервые заговорит о третьей мировой войне. «Премьер-министр — Идену (Сан-Франциско) 11 мая 1945 года. Сегодня в газетах появились сообщения о том, что сейчас должен начаться отвод крупных контингентов американских войск, осуществляемый из месяца в месяц. Что нам предпринять? Вскоре на нас в стране будут оказывать большое давление, чтобы добиться частичной демобилизации. Через очень малый промежуток времени наши армии растают, а русские, в местах расположения могут остаться со своими сотнями дивизий хозяевами Европы от Любека до Триеста и до греческой границы на Адриатике. Все это имеет гораздо более важное значение, чем поправки к мировой конституции, которая, возможно, так и не будет претворена, пока после некоторого периода умиротворения ее не заменит третья мировая война». Этот документ многое проясняет. И прежде всего, показывает, что британский премьер недоволен отводом американских войск в глубь Германии. Собственно, он не раз высказывал свое недовольство западному союзнику, действия которого не вписывались в концепцию Черчилля. Поняв, что Берлин будет взят русскими, Черчилль стал обвинять Рузвельта в медлительности, договорившись до того, что, якобы, весь мир в долгу перед Англией. Он настойчиво уговаривал американцев не отходить от Эльбы, так как занимаемый ими район был ему нужен для торга с русскими. Но все зря. И, тем не менее, Черчилль держался американцев и делал все для того, чтобы из разбитой гитлеровской армии сформировать новые мощные вооруженные силы, послушные его воле. В это время Черчилль шлет ряд телеграмм генералу Исмею для комитета начальников штабов, где требует приостановить любое сокращение бомбардировочной авиации, запрещает уничтожать германские боевые самолеты и запасные части к ним, отменяет объявленную ранее демобилизацию. Эти телеграммы, более похожие на боевые приказы, свидетельствовали о военных устремлениях Черчилля. Поразительно, что к подготовке почвы для новой мировой войны британский премьер-министр практически приступил в мае 1945 года, когда Европа праздновала Победу, твердо веря, что с войной покончено навсегда. Но факты — упрямая вещь. Недовольный исходом войны на континенте, Черчилль решил лично заняться великим переделом Европы. Его главным противником оставался Советский Союз. 17 июля 1945 года для Черчилля настал долгожданный час. Он давно ощущал жгучую потребность «объясниться» с тем, кого еще не так давно называл «мой дорогой премьер-министр Сталин». И вот его время пришло. В пригороде Берлина, в Цецилианхофе близ Потсдама, начала свою работу конференция руководителей трех союзных держав. На ней Соединенные Штаты Америки представлял уже Г. Трумэн, Великобританию — У. Черчилль и К. Эттли. Лидеров государств сопровождали министры иностранных дел, начальники штабов, советники.

Черчилль был настроен решительно. Он горел желанием сделать конференцию «своей», взять реванш за Ялтинскую встречу, которую считал выгодной лишь Советскому Союзу. Британский премьер-министр готовился многое сказать Сталину, но еще больше от него потребовать. Он надеялся, что в Потсдаме будут доминировать именно его идеи, будут приняты его условия. Жесткая линия поведения, которую избрал Черчилль, объяснялась многими причинами. Самая главная заключалась в «несправедливом мире». Кроме того, не притупилась боль от потери Польши. Беспокоила судьба Балкан — последняя надежда Черчилля утвердиться в Европе. Тревожил югославский лидер Тито. Приступ ярости вызвал у Черчилля начатый накануне встречи «большой тройки» отход американских и британских войск. Кстати, в отличие от английского правительства американское даже не пыталось вопрос об отводе союзнических войск использовать в качестве «разменной монеты», чтобы добиться от Советского Союза существенных уступок, в том числе и доступа в Западный Берлин, а именно создания на территории Советской оккупационной зоны «коридора», ведущего в бывшую столицу Германии. Изрядно подпортил Черчиллю настроение и проигранный им Сталину поединок относительно сроков встречи «большой тройки». Сталин, настояв на своем, не дал ее ускорить, дотянул до 17 июля. Словом, Черчилль был готов дать русским настоящий бой. С первого дня работы конференции он бросился «в атаку», предъявляя советской делегации неприемлемые для нее требования. Трудно сказать, чем бы закончилась эта Потсдамская «дуэль», если бы не одно важное обстоятельство. 25 июля, после девятого заседания, в работе конференции объявили перерыв до получения известий о результатах выборов в Англии. 26 июля Черчилль объявил о своей отставке. 28 июля Эттли вернулся в Потсдам уже в качестве премьер-министра Великобритании и в сопровождении нового министра иностранных дел Э. Бевина. «Результаты всеобщих выборов рассекли переговоры на две части, прервали их раньше времени», — будет позже сетовать в своих мемуарах Черчилль. Но главное, они разрушили все его планы. Случись обратное — и новая война стала бы жестокой реальностью. Не случайно ведь с мая 1945 года в лесах Германии накапливались остатки гитлеровских войск, стягивалась боевая техника. Не случайно 5 июня 1945 года в очередной своей телеграмме Черчилль выговаривал фельдмаршалу Монтгомеризая, откровенно заявляя, что не хочет, чтобы немецких адмиралов и генералов, с которыми англичане недавно договаривались, заставили стоять с поднятыми руками. О чем мог договариваться британский премьер-министр с побежденным врагом? Разумеется, не о прилежном поведении в плену. Этот сговор имел одну-единственную цель — привлечь бывших гитлеровских генералов на свою сторону, сделать их послушным инструментом в будущей войне. В связи с этим представляет интерес и следующий документ: «Премьер-министр — генералу Исмею 23 июля 1945 года. Как поступают с немецкими винтовками? Уничтожать винтовки — большая ошибка. Если возможно, по крайней мере, пару миллионов нужно сохранить для Англии». Спрашивается, зачем Англии, только что закончившей многолетнюю войну с Германией, два миллиона винтовок? Для какой цели предназначалось трофейное оружие? Не для того ли, чтобы вооружить личный состав «Норда» и подобных ему формирований, которые, по замыслу Черчилля, должны были выступить совместно с британскими войсками против СССР. Нельзя не обратить внимания и на дату отправки телеграммы — 23 июля, день, когда участники Потсдамской встречи решали вопросы мирного обустройства послевоенной Европы. Впрочем, провозглашая себя миротворцем, британский премьер не думал о мире.

Став президентом Соединенных Штатов, Трумэн направил в Лондон своего эмиссара Джозефа Девиса, чтобы тот повлиял на британского премьер-министра. Миссия Девиса потерпела неудачу. «Когда Черчилль стал говорить о Советском Союзе, — писал Девис в своем докладе Трумэну, — он пришел в ярость и резко критиковал его… Если я его правильно понял, Черчилль теперь излагает доктрину Гитлера и Геббельса... Они описывали в точности такую же картину и делали такие же выводы, что и он теперь». К началу встречи «большой тройки» Трумэна и Черчилля уже связывало многое. И не случайно об успешном испытании американской атомной бомбы британский премьер узнал на несколько дней раньше Сталина. Более того, 16 августа 1945 года Черчилль сообщил палате общин, что решение применить атомную бомбу в Японии, было принято президентом Трумэном и им самим в Потсдаме. Оправдывая решение бомбить мирные японские города, Черчилль пояснил, что вторжение стоило бы Америке 1 млн., а Англии — 250 тыс. жизней. О предполагаемых потерях советских войск на Дальневосточном театре военных действий Черчилль умолчал. Он уже не считал Советский Союз своим союзником. Возглавив оппозицию, Черчилль своими действиями и устрашающими заявлениями о советской угрозе продолжал нагнетать истерию. Не забывал он и о Балканах — последней горячей точке второй мировой войны. 10 сентября в Триест для инспектирования союзнических войск прибыл маршал Александер. Факт в принципе будничный. Необычно другое. Вместе с ним прибыли Черчилль и адмирал Кеннгхэм. Первым, с кем встретился Черчилль, был командующий английскими войсками генерал Гардинг. Что же заставило бывшего премьер-министра покинуть Лондон и совершить путешествие на север Италии? Упустив Польшу, Германию, Черчилль делал все, чтобы удержать Балканы, которые обеспечивали Англии господство в странах Восточной Европы и на Средиземном море. Обстановка в этом регионе складывалась тревожная. Кроме английских войск здесь находилась 120-тысячная польская армия генерала Андерса — очаг интриг против нового польского правительства и нашей страны. Ее части начали продвигаться к югославской границе. События на Балканах, не без участия Черчилля, могли привести к большой войне. Взрывоопасную ситуацию разрядили решительные действия советского правительства. Очередная комбинация бывшего британского премьер-министра была сорвана. Но вот что любопытно. 7 ноября 1945 года, открывая в палате общин дебаты по вопросам внешней политики, лидер оппозиции Уинстон Черчилль подчеркнул, что всякая мысль о том, что Великобритания преднамеренно и сознательно проводит антирусскую политику или устраивает сложные комбинации в ущерб Советскому Союзу, полностью противоречит британским идеям и совести. Это заявление прозвучало в тот самый момент, когда в Англии уже давали о себе знать организации фашистского толка, открыто призывавшие к войне с СССР, когда по ту сторону Ла-Манша в британской оккупационной зоне, в нарушение Потсдамского соглашения о полном разоружении и демилитаризации Германии, находилась миллионная группировка бывших гитлеровских войск, готовая в любую минуту выступить против советских частей. Но это о совести политика. Что касается «Норда», то его секретная миссия не состоялась. Тайное оружие Черчилля не сработало. Москва вновь показала свой характер. Медленно, с проволочками немецкие формирования стали разоружаться. Сомнительная затея Черчилля потерпела крах. А вскоре наступил март 1946 года. В Фултон Черчилль прибыл на церемонию присуждения ему ученой степени. Свою речь он посвятил проблемам международного положения. Она была выдержана в крайне агрессивных тонах. Черчилль потребовал срочного создания англо-американского союза, который бы противостоял СССР. Он добился своего. В Вашингтоне у него нашлись единомышленники. Забыв о своих союзнических обязательствах, Соединенные Штаты резко изменили политику в отношении послевоенной Германии. Но прежде всего они изменили политику в отношении Советского Союза.

В это время маршал Жуков докладывал Сталину, свои замечания по проекту договора Государственного секретаря США Бирнса. Жуков указывал, что истинной целью проекта договора является желание как можно скорее закончить оккупацию Германии и удалить вооруженные силы Советского Союза из Германии. Это американцам и англичанам нужно для того, чтобы поставить вопрос о выводе наших войск из Польши, а в дальнейшем и из Балканских стран. Кроме того англичане желают сохранить в Германии военный потенциал как необходимую базу для осуществления в будущем агрессивных целей против СССР. Во вступительной части проекта договора Бирнса сказано, что разоружение и демилитаризация Германии в существенной степени уже выполнены и сейчас остается только обеспечить пребывание Германии в полностью разоруженном и демилитаризованном состоянии. Фактические же дела по разоружению Германии, обстояли иначе, и особенно в английской и американской зонах оккупации, где содержались боеготовые германские дивизии. Принято считать, что речь Черчилля в Фултоне явилась своего рода «запалом» к «холодной войне». Но, как видим, «боевые действия» он начал задолго до капитуляции фашистской Германии. Причем нацеливаясь на войну «горячую». Необходимо-ли об этом помнить? Да, необходимо. И прежде всего потому, что наше прошлое продолжает подвергаться ревизии. Обсуждаются «научно обоснованные» утверждения об имперских притязаниях СССР, его агрессивности. Утверждают даже то, что, дескать, не Германия стремилась к войне, а Советский Союз. А 22 июня 1941 года фашисты не совершили вероломное нападение, а нанесли первыми удар, чтобы спастись от агрессивного Сталина. Некоторые утверждают и то, что «холодную войну» тоже первым начал СССР. Ну и в конце считаю необходимым привести строки из дневника бывшего американского офицера — фронтовика Р. Ингерсолла, кстати, не питавшего симпатий к нашей стране: «У России есть только один первостепенный интерес, и он заключается в том, чтобы ее оставили в покое, дабы она могла выполнить задачу своего просвещения, реконструировать свою промышленность, завершить развитие своих ресурсов и в результате этих гигантских шагов консолидировать себя как нацию». Этот вывод был сделан 70 лет назад, когда мировое сообщество погрузилось в состояние «холодной войны». #история